Илья Маланов печально опустил голову и медленно потер пальцами пульсирующие виски.
На мгновение в салоне автомобиля возникла тягостная пауза. Однако она продлилась недолго. Генерал Курочкин бросил взгляд на часы и, слегка кашлянув, обратился к Маланову:
— Ладно, Алексеевич, давай подведем итог нашего разговора и подумаем, что делать дальше. Только помни, что сказал Антон Павлович Чехов, если вас укусила собака, то это не означает, что вы должны ответить ей тем же.
Илья молча кивнул головой, а Сан Саныч высказал несколько своих предложений, которые полковник принял, правда, с некоторыми поправками…
Выйдя из генеральской «Волги», Маланов сразу же направился к автобусной остановке. Народу было много и в переполненный автобус он еле втиснулся. За его спиной захлопнулась дверь, и автобус тяжело тронулся с места. Полковник был уверен, что хвоста за ним не было. Он на остановке специально стоял в сторонке, делая вид, что это не его маршрут и только в последний момент подскочил к задней двери и даже попридержал руками начавшую закрываться дверь. Так что в салон он забрался последним. Если кто и бросился за ним, то он остался на остановке. Сейчас старый автобус двигался по улице, где движение, кроме автобусов, запрещено, а это значит, что сесть на хвост автобусу никто не мог.
На первой же остановке Илья вышел из старого драндулета и тут же нырнул в подворотню. Через узкий проходной двор вышел на параллельную улицу, пересек ее и оказался в большом дворе. Там и стоял его дорогой бьюик. Быстро сел в салон, запустил мотор и направил машину в противоположный конец двора, где имелся выезд еще на одну улицу. Минут через двадцать бьюик уже медленно двигался в стае машин по Старой площади. На повороте в сторону Маросейки — затор. Машин скопилось не менее полусотни. Полковник осмотрелся: вокруг импортные — одна другой лучше тачки. Один его бьюик как белая ворона. Водилы поглядывали на этот раритет, кто с ироничной улыбкой, кто пренебрежительно, а некоторые с нескрываемым отвращением — хлам на четырех колесах, из‑за таких и пробки на чистых московских дорогах!
Наконец колонна тронулась и вдруг перед машиной, как волшебник из‑под земли, возник гаишник. Жезлом показал Маланову принять влево и на полосе, предназначенной для проезда троллейбусов, остановиться.
— Вот черт! — чертыхнулся полковник. — Что ему надо?
Не торопясь, он свернул влево и прижался как можно ближе к стене здания. Полковник подумал о троллейбусе, постарался оставить ему возможность проехать. Зато сам оказался в дурацком положении. Из‑за близости к дому, дверца водителя не могла открыться. Гаишник, а это оказался старший лейтенант, оценил маневр водителя бьюика и, опережая приближающийся троллейбус, буквально подскочил к вездеходу, открыл правую дверцу и вскочил в салон.
— Правильно поступили, товарищ водитель! — одобрил он действия Маланова и представился: — Старший лейтенант Антоненко. Я обратил внимание на ветровое стекло вашей машины. Две пробоины, словно от пуль…
— Правильно, товарищ старший лейтенант, — ковыряясь во внутреннем кармане куртки, ответил полковник.
Он сначала хотел вспылить, но одобрение гаишником его действий по парковке машины, не осталось без внимания и тоже понравилось Илье.
— Вот мои документы. А эти дырочки действительно от пуль. Они могли бы достаться и мне, но пули попали в друга. Сейчас ведется следствие.
Старший лейтенант проверил документы и уважительно произнес:
— Все в порядке! Простите, что остановил, но служба есть служба.
— Хорошо несете службу, бдительно. Молодец! — похвалил Маланов.
Старлей козырнул и, пожелав счастливого пути, вылез из салона.
— Вам помочь выехать?
— Спасибо, я потихоньку, не мешая потоку…
— Вы проезжайте до поворота по свободной полосе, сзади нет троллейбуса.
Вдруг Маланов обратил внимание, что из окошка серой «ауди», проезжавшей по правой полосе, с заднего сиденья кто‑то отчаянно машет рукой. Что сигналы предназначены именно ему, Маланов не сомневался. Старший лейтенант направился назад, а махавший рукой человек явно обращался к полковнику. Тут же задняя дверка «ауди» открылась, на мостовую выскочил мужчина. Он что‑то сказал водителю и сам направился к бьюику. «Ауди» же продолжила медленное движение в колонне.
Мужчина открыл дверцу и быстро занял сиденье, где только что восседал старлей.
— Илья Алексеевич, здравствуйте. Я так рад, что наконец встретил вас.
Маланов сразу узнал его. Это был сотрудник администрации Президента России Глеб Николаевич Некрасов. Ему было лет тридцать пять — не больше. Грамотный, хорошо подготовленный, он работал в одной группе с Малановым.
— Здравствуйте, Глеб Николаевич! — поприветствовал нового пассажира Илья. — Не возражаете, мы продолжим движение, а то сзади фарами сигналит троллейбус, мы же ему дорогу перекрыли.
— Конечно, конечно. Я машину отпустил. Здесь мне недалеко до дома, а вас я уже более месяца ищу. Номер вашего мобильника я не знаю, а домашний телефон не отвечает, — сказал Глеб и предложил: — Давайте повернем и где‑нибудь припаркуемся. У меня важная новость для вас. Все наши товарищи возмущены подлостью Рубинчика. Дело в том, что ваша позиция и предложения ему страшно не понравились. Он решил, что вы подрываете его авторитет. Он втянул в грязную провокацию парочку сотрудников, настроил против вас редактора Екубова, и они развернули атаку против вас. Подавляющая часть наших сотрудников на вашей стороне. Мы полностью были согласны с вашими предложениями и советами. Но увы! Вы же хорошо знаете наши порядки: ты — начальник, я — дурак! Все должны молчать. И, что хреново, соглашаться с начальством. Иначе… сами знаете!
— Что уж тут говорить, — грустно усмехнулся Маланов, — все уже позади. Плюнул я на все это...
— А мне и моим товарищам по работе стыдно перед вами, Илья Алексеевич, и стыдно за них — наших начальников. Нет у нас в администрации настоящих идеологов. Для Рубинчика главная идеология — это нажива и карьера, чего он добивается подлыми и грязными методами. Президент думает, что он умный, преданный ему сотрудник. Знал бы он, как тот умеет втираться в доверие, устраивать свои делишки. У нас все смеются: он даже очередную любовницу завел с фамилией точно такой же, как у него.
Некрасов отвлекся от темы и пальцем ткнул вперед.
— Вот, смотрите, справа проулок, давайте свернем и постоим немного, я дорасскажу и письмо вам отдам. Уже месяц я его таскаю в кармане с надеждой встретить вас. Вот и дождался.
Маланов молча свернул с Маросейки направо, отъехал метров пятьдесят и удачно припарковался. Некрасов достал из кармана пиджака сложенную вчетверо бумагу. Оказалось, что это письмо, причем на трех листах, отпечатанных на компьютере. Маланов взглянул на подпись, увидев фамилию Афанасьев, пробормотал:
— Не анонимка… Ну и что здесь?
Письмо было адресовано редакции газеты «Россия русская», где главным редактором был старый добрый знакомый Екубов Петр Измайлович. Полковник часто, особенно в более молодые годы, встречался с Петром и его друзьями, немало и водки перепили.
— И причем здесь Афанасьев и Екубов? — пробормотал Илья и быстро пробежал глазами все три страницы.
Афанасьев — бывший пограничник, несколько лет служил в Афганистане, но то что он писал, буквально поразило Маланова. Начиналось оно со слов: «Уважаемая редакция! Прошу опубликовать открытое письмо товарищу Маланову Илье Алексеевичу. Ну а если не будете печатать, то прошу ему не передавать письмо, а возвратить». Ну а дальше Афанасьев как мог поливал Маланова грязью, обвиняя и в некомпетентности, и в трусости, когда полковник служил в Афганистане, и пытался доказать его враждебность к нынешней власти и еще черт знает что.
Маланов кончил читать и посмотрел на Некрасова.
— Чокнутый, что ли? Я его знать не знаю… Вместе никогда не служили… И при чем здесь главный редактор газеты Екубов? Мы же с ним в хороших отношениях…
— А я и мои коллеги уже разобрались при чем, — горячо произнес Некрасов. — Афанасьев — это мелкая сошка. Он — любовник журналистки газеты, которую возглавляет Екубов. А теперь вспомните, Илья Алексеевич, как вы однажды говорили, что журналисты государственных средств массовой информации должны быть хорошими идеологами, уметь разъяснять то или иное событие в обществе, не бояться говорить правду, уметь, если надо, вести полемику, вселять в души людей чувство ответственности…
