Страх отнял у Деруика последние остатки воли, единственное, чего ему теперь хотелось — это чтобы все скорее закончилось, он постарался, чуть раздвинув ноги, облегчить ректору труды и попытался отвлечься от позора, которому его подвергли, думая о другом. К счастью, все и впрямь закончилось довольно быстро, и Берестейн так же быстро привел в порядок свою почти не потревоженную одежду. Виллем хотел было последовать его примеру, но вдруг почувствовал, как между ягодицами у него перекатывается что-то твердое и чешуйчатое. Приподнявшись, он вытряхнул этот предмет в спущенные штаны, а потом извлек оттуда — крупную луковицу тюльпана.

— Награда за то, что ты такой послушный… — объяснил наставник. — Ты ее честно заработал. Только, смотри, поаккуратнее с ней — очень уж хороша!

И Паулюс от души расхохотался, окончательно смутив своего ученика, который, впрочем, уже прикидывал, что эта новая луковица — такая большая и тяжелая — конечно же, принесет ему кучу денег. Подарок одновременно и радовал его, и раздражал.

— Что, покупаете меня, Паулюс? — спросил Виллем, поднимаясь с земли.

— Скажешь тоже! — улыбнулся учитель, послюнив палец, чтобы стереть грязь с подбородка ученика. — Воздаю по заслугам!

На лице юноши мелькнула загадочная улыбка, и он — на этот раз по собственной воле — потянулся губами к губам регента.

Парочка выбралась из кустов с таким видом, будто углублялись они туда исключительно ради беседы. Старший и, скорее всего, привычный к приключениям подобного рода, притворялся великолепно, младший выглядел более скованным, но главное — он с честью выдержал испытание.

Виллем ни словом не пожаловался на обращение, которое ему пришлось стерпеть, простился с ректором весьма любезно и вообще ничем себя не выдал, так что ни один человек в семье не догадался о произошедшем — кроме Фриды, от которой не ускользала ни одна мелочь и которая, конечно же, заметила колючки, впившиеся в одежду молодого хозяина.

Уходя, Паулюс ван Берестейн нашел теплые слова для каждого, но самые ласковые приберег, естественно, для старшего из братьев Деруик, который вместе с Яспером пошел проводить его до калитки.

— Юный Деруик, я рад, что провел этот день в вашем обществе… Поскорее навестите нас — моей жене не терпится с вами познакомиться. Как же она скучает, бедняжка, целыми днями листая свою Библию с золотыми уголками! Знаете, я заказал для нее великолепный кукольный дом, где в уменьшенном виде воспроизведено все убранство нашего, но и это чудо нисколько ее не забавляет. Ну, так что?

— Не знаю, удобно ли…

— По вторникам мы принимаем у себя соседей. О нет, ничего особенного, угощение очень простое: блинчики, миндаль, рисовая каша… Зато пиво отличное, а общество самое что ни на есть избранное. Посидим, послушаем музыку, немного поговорим о делах, узнаем, что у кого нового… Нередко случается, что во время таких сборищ в дверь стучится кто-нибудь из тюльпанщиков со свеженькой, только что выкопанной луковицей. Ну как, вам захотелось присоединиться к нам? Я пришлю за вами карету.

— Сударь, право же, это слишком большая честь…

— Значит, договорились. Жду вас завтра, когда досыплется песок, и не опаздывайте!

Виллем вяло согласился. У него мелькнула мысль, что неплохо бы взять с собой брата, но он побоялся задерживать уже удалявшегося Паулюса. Впрочем, и сам Яспер, как оказалось, не слишком-то рвался в гости: едва ректор вышел, он кинулся запирать калитку, приговаривая:

— Господь нас сохрани от того, чтобы ввязываться в такие состязания: мы его приглашаем, он отвечает нам тем же, потом, чтобы не остаться в долгу, мы должны снова его угостить, и так до тех пор, пока не опустеет наша кладовая и не оголятся полки винного погреба… В этой игре, милый братец, мы, вне всякого сомнения проиграем, так что лучше каждому оставаться у себя, всем это пойдет только на пользу!

— Разве тебе не лестно, что такой высокопоставленный человек открывает перед нами двери своего дома?

Младший брат пожал плечами:

— В наши-то двери он давно вошел! Ох, ничего тут не поделаешь, только чует мое сердце, что это приглашение — просто ловушка, и ничего больше. Говорю тебе, если бы ты подумал получше, ты бы и сам понял, что знатные господа одной рукой дают, другой отбирают, и что регент, подарив тебе возможность заработать тысячу флоринов, все равно что выплатил жалованье еще одному слуге в своем доме, попросту сделал так, чтобы ты до конца жизни был ему обязан. Словом, твой благодетель всего-навсего провернул выгодное дельце!

Виллему было горько это слышать. Он едва не поддался соблазну вытащить из кармана луковицу и похвастаться… нет, конечно, не столько щедротами ректора, сколько собственной способностью их привлекать, — но потом побоялся проявить неуместное тщеславие. Хотя какое ему, в конце концов, дело до мнения младшего брата! Он уже развернулся и хотел идти в дом, но его остановил насмешливый взгляд Яспера.

— Ты что, смеешься надо мной?

— Разве?

— Я видел, как у тебя дрогнули губы!

Старший Деруик быстро и крепко ухватился двумя пальцами за пуговицу жилета младшего, так что сделай тот шаг — она с треском отлетела бы, а в жилете образовалась бы дырка, потому Яспер не пошевелился, только черты его лица отвердели.

— Какое там — смеюсь, Виллем, мне совсем не до смеха, мне больно видеть, как крепко взялся за тебя Паулюс, как плохо сказывается его влияние на твоих мыслях. Откуда же, если не от него, у тебя взялось стремление возвыситься? Кто, если не он, пробудил в тебе любовь к роскоши, жажду титулов и званий? Он пообещал, что цветок станет для тебя пропуском в высший свет, и ты, как дурак, ему поверил! До чего было бы удобно, если бы и на самом деле охапки тюльпанов хватало, чтобы сравняться со знатными господами, чтобы по-свойски разговаривать с принцами! Но увы! На корнях тюльпанов всегда останется земля, в которой они росли!

Виллем отпустил пуговицу младшего брата — резко разжал пальцы, как если бы в них оказалось что-то грязное, и даже, скривившись, вытер руку о пояс.

— Из сил выбиваюсь, стараясь тебя чему-то научить, но нет, ты напрочь лишен способностей! Тебе самое место среди людей, которые рождаются и умирают в одной и той же постели, которые всю жизнь таскают на себе груз своего убожества, как улитка свою раковину… Увы! Ты скроен природой как раз для этого скромного жилья, ты создан для мелких удовольствий, Яспер, для мизерных побед, ты не умеешь желать!

— Так, значит?

— Да! Хорошо набитая трубка — вот все твое счастье, а весь твой кругозор — каемка на тарелке! Не повезло мне с братом — только и умеет, что баклуши бить да лодыря гонять, шалопай, ничтожество! Почему меня, если мне по силам взойти на престол и повести за собой войска, угораздило родиться сукноторговцем Деруиком? Как несправедливо легли кости, когда решалась наша судьба: кому выпадет единица — станет голодранцем, кому тройка — рабом, а кому шестерка — императором!

Слушая бредни старшего брата, младший почувствовал к нему нечто вроде жалости. Яспер коснулся груди Виллема и ощутил, что от того пышет жаром, что от волнения тот уже почти задыхается.

— Я, братец, тебя люблю, но глупость твоя поистине не знает границ!

Кулак Виллема пушечным ядром вылетел из рукава, Яспер поспешно отдернул голову, но плечо от удара уберечь не смог, потерял равновесие и, качнувшись, сбил колокольчик. Услышав прерывистый звон, сестры бросились к окнам и увидели, что Яспер, морщась, потирает плечо, а старший брат, на ходу нахлобучивая шляпу, выходит за калитку. Может, конечно, перед тем они и обменялись парой слов, но девушки ничего не слышали. А Фрида, встревожившись, словно кошка перед грозой, сразу же захлопнула ставни и, хотя было еще совсем светло, вздула огонь. Никто не спросил у нее, зачем она это сделала. Петра тоже зажгла свечу, и огонек осветил расстроенное лицо младшей сестры, еле удерживающей слезы.

— Давай помолимся Господу, попросим Его хранить нашу семью, милая Харриет… Мне кажется, в скором времени нас ждут нелегкие испытания!