Бог Пс.-Дионисия — это библейский предвечный и всемогущий Творец мироздания, а не Единое неоплатоников, что, разумеется, не исключает общения между Богом и сотворенными существами; наоборот, это общение, собственно, и является смыслом и целью существования всех сотворенных вещей. Бог «нисходит», «выходит из Самого Себя», чтобы сделаться познаваемым и доступным; тварные же существа «восходят»: сначала обретают «богоподобие», то есть способность участвовать в божественных добродетелях, затем, «выходя из самих себя», приобщаются к Божьему бытию (но не к божественной сущности) и тем самым «возвращаются» (греч. επιστροφή — «возвращение») к Богу. Логика «нисхождения» и «восхождения» всякого сущего бытия позволяет, по мнению Пс.-Дионисия, нам судить о различиях применительно к сверхразумному всесовершенному Божеству, которые служат достаточным основанием для Его вездесущия и всепричинности. Именно это является главной темой трактата «О Божественных именах»: «Божество есть Сверхдоброе (το ΰπεράγαθον), Сверхбожественное (το ΰπέρθεον), Сверхсущностное (το ϋπερούσιον), Сверхживое (το ύπέρζωον), Сверхмудрое (το ύπέρσοφον), потому что Оно не укладывается в наши понятия о благе, о божественном, о существенном, о живом и о мудром, и мы вынуждены применять к Нему все эти выражения отрицания, предполагающие превосходство; поскольку Он является и истинной причиной всего существующего; можно применить к Нему имена Благой, Прекрасный, Сущий, Источник жизни, Мудрый, так как все это относится к благодатным дарам Божества, называемого поэтому Причиной всякого Блага» (Пс.-Дионисий Ареопагит. О божественных именах, 2, 3). Можно сказать, по свидетельству Пс.-Дионисия, что Создатель буквально «пронизывает» все мироздание, что идеи добра, красоты, совершенства и проч., о которых мы судим по сотворенным вещам, непосредственно вводят нас в сообщение с Богом. Однако не следует забывать, что Бог в своей сущности не совпадает ни с миром идей, ни, разумеется, с миром вещей: Бог остается всегда за границей любого конкретного существования, будучи сам по себе сверхразумной причиной любого конкретного бытия.

Пс.-Дионисий является также родоначальником ставшей впоследствии классической классификации ангельских сил, включающей девять «чинов»(греч. τάξις), подразделяемых на три триады. Первая триада, «восседающая непосредственно окрест Бога, в большей близости, чем все прочие» и «соприкасающаяся с предвечным сиянием теархии», суть Серафимы, Херувимы и Престолы; вторая небесная триада — это Господства, Власти и Силы; последняя состоит из Начал, Архангелов и Ангелов. Если для Оригена иерархия сотворенных существ — ангелов, людей, демонов — является следствием грехопадения, то для автора «Ареопагитик» — это нерушимый и божественный распорядок, через который достигается «уподобление Богу и соединение с Ним» (Пс.-Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии, 3, 2). Каждый «чин» участвует в божественной жизни «согласно своей способности», но эта возможность участия даруется через следующий по высоте «чин», сверху вниз. Согласно Пс.-Дионисию, небесной иерархии соответствует иерархия церковная, являющаяся продолжением и отражением небесной. Она со своей стороны распадается на две триады: первая — посвящающих, соответствующая духовенству (епископы («иерархи»), священники и диаконы), и последняя — посвящаемых, или мирян (монахи, миряне («священный народ») и оглашенные (грешники). Церковной иерархии предшествовала ветхозаветная «иерархия от Закона» (греч. κατά νόμον ιεραρχία), цель которой состояла в том, чтобы являть в чувственных образах и символах умопостигаемые реальности иерархии небесной. Структура Церкви представляет собой «более совершенное посвящение», называемое также «нашей иерархией» (греч. ή καθ' ημάς ιεραρχία), которая является «в одно и то же время и небесной, и законной и, находясь между ними, участвует в обеих, разделяя с небесной иерархией умственное созерцание, а с законной —пользование различного рода чувственными символами, посредством которых она священным образом возвышается в направлении божественного» (Пс.-Дионисий Ареопагит. О церковной иерархии, 5, 2).

После Псевдо-Дионисия традиция византийского богословия не прерывается, появляются достаточно значительные фигуры, например, Максим Исповедник(VII в.). Византия вплоть до падения империи в 1453 г. остается единственным хранителем эллинской образованности, сочинения Платона, Аристотеля, Плотина, Прокла продолжают переписываться и читаться на греческом языке. Хотя православная церковь занимает господствующие позиции в сфере идеологии, время от времени появляются попытки обращения ко все еще живой традиции греческого философствования. Да и сами церковники в своих обличениях инакомыслящих пытаются использовать элементы философской аргументации древних. После падения византийской империи именно греки приносят на латинский Запад манускрипты древних писателей и знание языка, на котором они были написаны. Так умершая Византия передает все самое ценное, что было у нее, рождающемуся на Западе «Возрождению наук и искусств».

Латинское слово scholastica происходит от греческого σχολαστικός («школьный», «школярский») и в современной историко-философской науке служит обозначением совокупности спекулятивных — философских («диалектических») и богословских — способов рассуждения, ставших господствующими в западноевропейской (латинской) культуре в Средние века (XI — XIV вв.).

Выделяются два основных аспекта значения этого термина: негативный и позитивный. Первый (схоластика как «школярская философия» или «школярское богословие») проистекает из многочисленных текстов писателей Ренессанса и эпохи Просвещения, стремившихся в прошлом увидеть и разделить все «живое» и «мертвое», «вечно новое» и «давно устаревшее», т. е. в конечном счете «Античность» и «средневековое варварство» (варварство в мысли и варварство в речи), и через отказ от безжизненных и бесполезных —«схоластических» — дефиниций обратиться к культуре живого и действенного слова.

Другой аспект значения этого термина (схоластика — «школьная философия» или «школьное богословие») связан непосредственным образом с деятельностью средневековых школ и, начиная с XIII в., — средневековых университетов.

Главный предмет изучения составляли «семь свободных искусств» (septem artes liberales), канон которых прочно держался со времен поздней Античности: «тривий» (лат. trivium, букв. «трехпутье») — грамматика, риторика и диалектика — и «квадривий» (лат. quadrivium, букв. «четырехпутье») — арифметика, геометрия, астрономия, музыка. Науки «квадривия» в раннее Средневековье, как правило, не имели успеха и разрабатывались крайне слабо.

Подчинение мысли авторитету догмата, в соответствии с формулировкой Петра Дамиани(XI в.) «философия есть служанка богословия» (philosophia ancilla theologiae; см. Петр Дамиани. О божественном всемогуществе, 5), — является базовым принципом всей средневековой философской и богословской ортодоксальной культуры. Вместе с тем для схоластики в целом характер соотношения между разумом и верой мыслился необычайно рассудочным и подчинявшимся универсальной системности. Предполагалось, что всякое знание — о сотворенных вещах и о Боге — может быть знанием в двух отношениях: или знанием сверхъестественным, приобретаемым через посредство божественного откровения, или, напротив, естественным, обретаемым человеческим разумом в неустанном искании. Норму первого знания содержат в себе тексты Писания в сопровождении авторитетных святоотеческих комментариев, норму второго — тексты античной философской традиции — Платона и особенно Аристотеля, окруженные авторитетными комментариями позднеантичных и арабских мыслителей. Вполне характерным для «высокой схоластики» является именование Аристотеля просто Философом (Philosophiae). С точки зрения средневековой схоластики потенциально в той и другой совокупности текстов дана уже истина во всей своей полноте; чтобы выявить истину, привести ее из состояния потенциального в актуальное, нужно прежде всего должным образом интерпретировать текст и затем дедуцировать всю совокупность заложенных в тексте следствий при помощи адекватно построенных умозаключений. Можно сказать, что схоластика по преимуществу есть философия в форме интерпретации текстов — Писания и Предания (богословского и философского). В этом смысле она представляет контраст, с одной стороны, по отношению к философии Нового времени с ее постоянным стремлением выявить истину через анализ опытных данных, с другой — по отношению к мистике с ее неустанным влечением к усмотрению истины в экстатическом созерцании. В текстах, по праву считавшихся авторитетными, схоластика находила не только ответы на те или иные вопросы, но и вопросы, оставшиеся без ответа, затруднения, призывавшие к новой и напряженной деятельности ума. Сознание невозможности разрешить все вопросы при помощи только отсылки к авторитету обосновало возможность и нужность схоластической дисциплины.