— Солнышко, не плачь. Все теперь хорошо. Все теперь хорошо навсегда.

— Нет. Я не должна была… Все неправда!

— Неправда — что именно? Вот мы с тобой. Мы лежим рядом. Мы голые и счастливые. Мы только что любили друг друга, потому что не могли больше удерживаться. Что же здесь неправда?

— Все. Нельзя было…

— Нужно. Нужно было, Лелечка. Иначе у нас ничего бы и не получилось. Иди сюда. Люби меня. А то приедем на корабль — запру в трюме.

— И что будешь там со мной делать?

— Ах ты, бесстыжая девица!

— С кем поведешься…

— Лель?

— А?

— А давай еще разочек порепетируем?..

На пароходе «Академик Велиховский» было шумно, ярко и богато. Потому и хотелось называть его именно пароходом, а не, скажем, яхтой. Веселье, перехлестывавшее через борта, наводило на мысли исключительно о купцах, Волге и пароходах — а вовсе не о яхтах, Онассисе и океане.

Роман Ефремович Селиверстов-Панюшкин в изнеможении привалился к ненадежным на вид, но вполне прочным перилам. В мозгу Романоида брезжила неясная, но назойливая мысль: ох, зря я поперся в этот круиз!

Поначалу, как это и водится в сказках, ничто не предвещало беды. Еще сегодня утром Романоид практически радовался жизни, и радость эту отравляло лишь то незначительное обстоятельство, что добираться до Подушкина маршруткой было неприлично, а ставить свой собственный «форд» на здешнюю стоянку — крайне накладно. Романоид как раз закрылся в кабинете, водрузил ноги на стол и принялся обдумывать эту дилемму, когда ему позвонил Недыбайло.

Прохор Петрович был суров и немногословен, каким обычно и бывает с утра российский бизнесмен средней руки. Ибо вся жизнь такого бизнесмена проходит в напряженных поисках партнеров по бизнесу, а где же лучше познается партнер по бизнесу, как не за рюмкой-другой, да под капусточку, да с картошечкой? Так вот, вчера с капусточкой и картошечкой вышел облом. Гость, свести с которым Прохора Петровича страшным шепотом клялся сам Бэзил Белорыбкин, оказался из этих… ну, вы понимаете… Из буддистов!

И пил, сволочь, только подогретую рисовую водяру с неприличным на взгляд русского человека названием, а закусывал этой хренотенью, сушами дурацкими, которые воняют йодом и которых много не закажешь, потому как неприлично, а тем, сколько прилично, не наешься!

Терпел Прохор Петрович, сколько мог, а потом махнул рукой и затребовал литруху «на бруньках». И уж буквально с третьей рюмки смог разглядеть, что партнер попался несимпатичный и наверняка обманет, что японская официантка прикатила максимум из Киргизии, и что са… короче, теплая эта бурда в пиалушке — те же бруньки, только паленые, да еще и подогретые. Короче, после третьей рюмки открылся у Прохора Петровича «третий глаз», после чего не смог молчать и внутренний голос. Именно он, голос, погнал Недыбайло с утра прямехонько к Романоиду в офис, потому что Ромка — человек! Не то что некоторые!

Логически объяснить все происходящее было нельзя, похмельный Недыбайло рвался в ресторан завтракать, и Романоид покорился судьбе. В конце концов, заодно можно и в машину напроситься к Прохору, ведь не откажет?

Прохор не отказал. К пяти вечера Недыбайло и Романоид всепобеждающим смерчем пронеслись по злачным заведениям центра столицы, после чего, слегка уставшие, прикорнули на заднем сиденье джипа. А буквально через полчаса выяснилось, что супруга Прохора Петровича едет вместе с ним. И никакого счастья при виде пьяненького Ромы Панюшкина не испытывает.

Алевтина Семеновна загрузилась на переднее сиденье, и джип мягко понесся от Москвы к Подушкину. Романоид протрезвел и тихо икал в углу заднего сиденья, а Прохор Петрович молодецки всхрапывал под аккомпанемент угрожающих реплик супруги, которая всю дорогу красочно расписывала, как именно будет наказан за пьянство и раздолбайство ее муженек, и очень даже жаль, что дружок его непутевый так и не обзавелся женой, потому что тогда еще и его можно было бы спасти, а так…

В результате на борт «Академика Велиховского» внесли крепко спящего Недыбайло, осторожно сопроводили Алевтину Семёновну, и с нескрываемым подозрением неохотно пропустили Романоида. Без вещей, без приглашения и без денег.

Бесцельно побродив по кораблю, он немножко посидел в каюте, но там почему-то очень хотелось есть, и тогда Романоид выполз на верхнюю палубу, надеясь, что хоть голова у него пройдет.

Голова не прошла, зато он стал свидетелем потрясающих сцен. Во-первых, приезд жениха и невесты.

Элеонора Константиновна сияла, как золотой червонец, рассыпала вокруг бриллиантовые блики и все время мелодично похохатывала, настороженно оглядываясь по сторонам. Маячивший в тени Элеоноры Петечка Романоиду не понравился. Рядом с Ольгой Ланской он как-то лучше выглядел, презентабельнее, что ли…

Этого Петечку так и тянуло назвать, к примеру, Толиком или Эдиком. Располагало к этому буквально все: клетчатый пиджак, пестрый шейный платок, непомерно узкие брючки, идиотского вида бейсболка на голове… Нет, все было новым, фирменным, дорогим — но сидело как-то кривовато, не подходило самому Тол… Петечке, и сам он потому выглядел тоже каким-то дураком.

Завидев черный «лексус», пылящий по дороге, Романоид с облегчением повис на поручнях. Не зря он вышел подышать воздухом, ох не зря! Апофеоз близок!

Черный монстр лихо тормознул на стоянке, и из двери водителя выпорхнула Ольга Ланская. Растрепанные пепельные волосы на изящной головке наводили на мысль о том, что Ольга Ланская вспомнила о поездке буквально в последнюю минуту, вылезла из койки и рванула в Подушкино. На Ольге были голубые джинсики в обтяжку и белая футболка с малозаметным красным ярлычком, вшитым в боковой шов. Девчонка-школьница, никак не старше. Правда, те, кто понимает, знают, что вся эта простенькая одежда тянет баксов на тысячу… Романоид отвлекся от пошлых подсчетов и вытянул шею, чувствуя, что у него появился ШАНС.

Медленно открылась дверца, из нее показались по очереди две ноги, обутые в элегантные английские ботинки. Через пару секунд стало ясно, что поголовно все женщины на палубе затаили дыхание в самом прямом, а не переносном смысле.

Кирилл вышел из машины, потянулся и легко подхватил Ольгу на руки. Взбежал по трапу упругой рысью, эффектно замер у самого борта, после чего она со смехом обвила руками его шею, и жаркий и долгий поцелуй вновь прибывшей пары был встречен сначала ошеломленным молчанием, а потом громом аплодисментов.

В нем, в этом громе, совершенно затерялся вопль отчаяния, который издала Элеонора Константиновна Бабешко, рассыпая вокруг звездные искры бриллиантов. Помолвка рушилась на глазах — это было ясно всем, кому в этот момент пришло в голову взглянуть на искаженное лицо невесты.

Петечка робко тронул Элеонору за пухлое плечико:

— Кроличек, а ты не знаешь, кто это там с Олей?..

— Хрен в пальто.

— Кроличек, я не понимаю… Это как-то…

— Что?! Не нравится? Так иди к ней. Иди, иди. Отбей ее у этого Воплощения Тестостерона, набей ему морду, перекинь свою Олечку через плечо и трахни прямо на штурвале…

Ошеломленный Петечка отступал, а малиновая Элеонора наступала, сдвинув брови и больно тыкая пухлым пальцем ему в грудь. В данную минуту Петечка олицетворял для нее крах всех надежд и чаяний. Единственная возможность унизить и уничтожить непобедимую Ольгу Ланскую рушилась, а Петечка… несчастный голубоглазый Петечка был всего лишь тем, кто всегда подворачивается под руку и автоматически становится виноватым.

Ничего этого Ольга не видела. Кирилл, то и дело целуя, пронес ее до самой двери в каюту и поставил на пол только здесь.

— Леля, вперед! Я — лицо сопровождающее.

— А мы точно в одной каю…

Она не договорила, открыв дверь.

Нет, каюта не поражала воображение размерами, не была инкрустирована жемчугом и красным деревом — это была просто очень хорошо и дорого отделанная каюта. И, разумеется, внимание Ольги Ланской было приковано вовсе не к убранству в целом.