Вадим вышел на балкон и схватил одессита за плечо, чтобы тот не свалился вниз. Он почувствовал, что парня бьет сильнейшая дрожь.

— Что за акробатика? — спросил Гранцов, с усилием втаскивая Василя. — Ты откуда?

— От… От-оттуда, — заикаясь, ответил одессит. — По пожарной лестнице спустился. Гонятся за мной. Можно мне у вас спрятаться? Больше некуда бежать, только к вам.

Роман Старицын родился проповедником. Он еще застал время, когда был спрос на звонкоголосых пионеров и фотогеничных комсомольских вожаков. Хорошая дикция в сочетании с безукоризненной анкетой открывали ему путь в то самое светлое будущее, о котором он так вдохновенно говорил с любой трибуны.

Поначалу он и сам верил в то, что было написано в сценариях торжественных мероприятий — про самого человечного человека, про верного ленинца, про вдохновителя и организатора и, особенно, про счастливое детство, за которое спасибо, родная страна. Веры этой хватило ненадолго. Мама говорила, что за хорошую учебу и общественную активность всех пионеров награждают поездкой в «Артек». Но наступил тот сентябрьский день, когда в класс вошел загоревший Жорик Какишвили, сын завмага. Он хвастался значками и разноцветными галстуками, которые купил у зарубежных пионеров, когда отдыхал в том самом «Артеке». Жорик был отпетым троечником, Жорик игнорировал общественную работу, Жорик продавал сигареты старшеклассникам на переменках. Но он побывал а «Артеке», а Ромка — нет. Вера его рухнула, но на дикции и активности это не отразилось. Даже наоборот. Ромка стал рваться наверх еще яростнее.

Он опоздал самую малость — и не по своей вине. Комсомольский поезд еще катился, но его локомотив уже незаметно отцепился и свернул на рельсы бизнеса, а вагончики бежали себе по инерции, пока не уперлись в тупик.

Какое-то время Роман крутился среди иеговистов, потом распространял «гербалайф», хорошо заработал на продаже книжек по дианетике, но остановился он все-таки на «единственном принципе». ЦЕП поразила его своей всеядностью. Она действительно не знала границ и действительно не различала наций, рас и религий. Любой мог вступить в Церковь хотя бы ради того, чтобы объединиться со всем остальным человечеством. К тому же вера в «единственный принцип» позволяла воспользоваться некоторыми услугами, которые предлагала Церковь.

Например, Марата Ромка завлек в секту, подловив на интересе к спорту. Других он ловил иными способами, свято соблюдая принцип индивидуального подхода, усвоенный еще в райкоме. Кому-то достаточно было пообещать вечную жизнь, кого-то требовалось утешить и обогреть. А как он выступал на общих собраниях… Старушки рыдали от умиления, когда он спускался со сцены кинозала и шел по рядам, касаясь протянутых ладоней и провозглашая: «Бог любит Вас! Любите Бога! Пук спасет вас! Идите за Пуком!»

Справедливость восторжествовала, хотя бы в отдельно взятой судьбе. Старицын вкладывал в ЦЕП все свои способности — и получил достойное вознаграждение. Его карьера была не столь стремительной, как бы хотелось, но зато неуклонной и без задержек. На каждой служебной ступеньке Роман старался быть лучше всех своих соседей. Лучше — с точки зрения руководителя этой ступеньки. Каждый сверчок заведовал своим шестком, и Старицын умел найти индивидуальный подход к каждому сверчку. Постепенно он пробился на вершину своей карьеры. Можно было бы расти и дальше, но он решил, что лучше вовремя остановиться.

Теперь ему не надо было общаться с низовыми уровнями. Правда, и на самый верх его не допускали. Но ему это и не было нужно. Старицын сознательно перестал пробиваться в слои высшей элиты. Там его никогда не признали бы равным — с его комсомольским, советским, русским прошлым он казался бы выскочкой среди безупречных аристократов. Его вполне устраивало новое окружение, руководители среднего звена, всякие координаторы и директора. Он-то знал, что все они, в отличие от него, уже не способны прыгнуть выше.

Но комсомольская школа сказывалась до сих пор. Старицын умел безошибочно определять лидера в любой группе и сразу подстраивался на роль его помощника.

Когда начальство потребовало срочно представить отчет о ходе текущих событий, Роман отправился в офис Дональда, а не пригласил его к себе, хотя они были абсолютно равны по статусу. Но он все равно называл Дональда боссом, потому что тот был немного старше, был американцем, и думал, что он тут круче всех. Старицына вполне устраивало такое положение.

Он ходил из угла в угол с диктофоном в руке и составлял меморандум. Дональд устроился в кресле, положив ноги на столик. Время от времени он подсказывал Роману или, наоборот, перебивал его, задавая неожиданные вопросы.

— …Двенадцать. Очаги массовых выступлений против режима находились под контролем звена «Чарли». Тринадцать. В районе «Отель» была создана реальная угроза жизни и безопасности сотен мирных жителей, которые были там сконцентрированы. Подчиняясь неоднократным просьбам о помощи, которые транслировались несколькими телеканалами, администрация президента была вынуждена подключить к полицейским силам подразделения гвардии и бронетехнику. Четырнадцать. В условленное время звенья «Ромео» и «Папа» выдвинулись на позиции и были полностью готовы к действиям.

— Лишнее слово «полностью», — сказал Дональд. — Как можно быть готовым не полностью?

— О кей, — сказал Роман, отмотал кассету назад и повторил фразу.

— Извини, — остановил его Дональд. — Но ты был прав. Слово «полностью» создает впечатление, что наши люди сделали все, что могли. Надо везде вставлять такие слова, которые не несут информации, но создают впечатление.

— О кей, — Роман повторил фразу еще раз: — И были полностью готовы к действиям. Однако противник отправил в район волнений только три танка из девяти, и охрана объекта оказалась недостаточно ослабленной. Пятнадцать. В результате полицейских мероприятий были случайно обнаружены позиции звена «Квебек». Личный состав был полностью выведен из-под удара, но оснащение было захвачено противником. В этих условиях начинать захват объекта было слишком рискованно, и оперативный комитет подал сигнал «Отбой».

— Получается, что операция сорвалась, потому что противник действовал не по нашему плану, — сказал Дональд.

— Операция не сорвалась, — мягко возразил Роман. — Она перенесена на более удобное время. Я могу продолжить?

— Нет, не стоит. Наш меморандум полная чушь. Из него можно сделать только один вывод. Операция провалилась. И виноваты в этом мы.

— Что ты предлагаешь? — спросил Роман, выключив диктофон. — Не писать меморандум?

— Писать, конечно, писать. Но только не о провале. Как тебе нравятся эти русские лица?

Дональд, не вставая с вертящегося кресла, откатился на нем к столу, где стоял компьютер, и пробежался пальцами по клавишам. На мониторе замелькали чьи-то портреты.

Роман увидел знакомое лицо. Да, это был Марат Кирсанов. Рядом с ним — портрет Гранцова. На этих черно-белых контрастных фотографиях они оба выглядели похожими скорее на местных жителей, чем на русских. Гранцов — настоящий мачо с орлиным носом и аккуратными усами. А Кирсанов со своими широкими скулами даже напоминает боливийца или перуанца.

— Мы должны отчитаться не о провале, а о победах, — загадочно улыбаясь, заявил Дональд.

— Есть победы?

— Когда обнаруживаешь скрытого врага, разве это не победа? — сказал Дональд. — Мы же с тобой нашли русских шпионов!

— Где?

— У нас под боком. Что мы знаем о нашей последней русской группе? Я имею в виду вот эту парочку, которая так рвется в Сан-Деменцио.

— Мы всё про них знаем. Почти всё, — сказал Роман. — Биография, привычки, связи. Они приглашены в рамках программы «Феникс». У обоих есть старые заслуги перед структурой. Мы знаем, чем они могут быть полезны. Знаем пределы их возможностей. Мы даже знаем, что у них одинаковый размер обуви. Гранцов работает преподавателем в радиотехническом колледже. Бывший военный, сейчас на пенсии. Кирсанов — мелкий бизнесмен, занимается торговлей списанной военной техникой. Последняя сделка — под видом тягачей продали кому-то партию БТР.