Сенечка не ответил.

— Лучше почитайте ваши стихи, — попросил он. — Наверное, они получше, чем у Аллы Небесинской?

Галина усмехнулась:

— Аллочка Небесинская… она не очень-то умна. Ездила во Вьетнам, подзаработать хотела. Читала стихи на улицах. А вьетнамцы-то богатые все, им на Аллочку наплевать. Идут себе мимо, деньги свои в уме считают. Так и вернулась ни с чем. Я за это время многого добилась. Диплом защитила. Теперь у меня еще одни погоны есть, не только поэтессы молодой. Погоны ветеринара. Я тоже уехать могла. Мне предлагали в Корее работу, собак лечить. Но я отказалась. Можно ведь и в России неплохо зарабатывать.

— А у вас много стихов? — спросил Сенечка.

— Да уж побольше, чем у Аллочки Небесинской…

Галина прищурилась и посмотрела вдаль.

— Сейчас… Вот, слушайте, — сказала она. — Стихи, правда, очень личные. Бывает так, что мечтаешь о высоком, но в то же время о чем-то внутреннем. О том, что исходит из самого сердца…

Хочу насладиться я сладким моментом,

Когда я брожу в темноте с президентом.

И слышно, как в парке поет соловей.

И я просыпаюсь в постели своей.

Когда говорят: «Позабудь свои грезы»,

Я только вздыхаю, и капают слезы.

Погоны мои недостойны любви,

Но снова надежду мне дарят они.

Зачем мне Вьетнам, и зачем мне Корея,

Когда я родные погоны имею?

Когда-нибудь статус я свой подниму,

И гордо тогда к президенту пойду…

— Да, очень хорошие стихи, — сказал Сенечка. — И что же? Их напечатали?

— Напечатали, конечно! И деньги большие заплатили. Ведь это и есть настоящая поэзия. Патриотизм, а не всякие там самокопания… И вообще, струю надо ловить. Писать про то, как народ президента любит…

Проводив Галину, Сенечка, как обычно, поймал такси и поехал домой. В переходе снова играла та скрипачка. Мелодию играла какую-то известную, только гораздо медленнее, чем надо. Перед девушкой снова лежал скрипичный футляр, в который она собирала деньги. Сенечка замедлил шаги, нашаривая в кармане рубль.

Тут он увидел, что не он один слушает скрипачку. Прямо перед ней стоял человек в странной одежде. Сенечка не сразу понял, что человек этот, сам маленького роста, одет в просторный ватник. Погон на ватнике не было.

Скрипачка встретилась с Сенечкой глазами, и Сенечка улыбнулся ей. Но девушка не ответила на улыбку. Сенечке показалось, что ей даже стало неприятно.

Тем временем приземистый человек в ватнике наклонился чуть ли не до земли и сунулся ближе к скрипачке. Он что-то делал руками, но широкий ватник мешал рассмотреть, что именно. Потом полы ватника закачались, и Сенечка все понял.

— Старобабин! — закричал он и рванулся. Наскочив на нескольких прохожих, которые как раз замерли и стали озираться, он оказался на свободном пространстве и успел увидеть, как приземистый человек в ватнике прячет в карман деньги. Деньги, украденные у скрипачки.

Сенечка прыгнул. Под ноги ему попался скрипичный футляр. Раздался картонный хруст. Сама девушка, казалось, только сейчас очнулась от своей музыки. А могла бы подставить человеку в ватнике подножку. Но скрипачка только сжалась и хлопала глазами.

Человек в ватнике увернулся от Сенечки и быстро-быстро засеменил к выходу. Сенечка по инерции пролетел несколько метров и затормозил, ухватившись за чье-то пальто.

— Держите Старобабина!

Человек в ватнике был уже на самой верхней ступеньке. Огромными прыжками Сенечка настигал его. Перед ним расступались.

Тут Сенечка увидел милиционера. Милиционер был как раз между Сенечкой и Старобабиным.

— Ловите его, товарищ милиционер! — закричал Сенечка. — Это сам Старобабин! Он украл деньги у бедной девушки!

В это время Старобабин выбежал из перехода и исчез из виду. Сенечка собирался последовать за ним. Он пробежал еще несколько шагов и тут понял, что милиционер, судя по всему, не сообразил, кого надо ловить. Сенечка натолкнулся прямо на него, заметив погоны старшего сержанта.

Милиционер, конечно, дружелюбно улыбался. В Обновленной России все милиционеры были дружелюбными. Сенечка припомнил аэропорт, где Старобабин украл у него деньги, и обозлился на вора еще больше. Сейчас он все объяснит сержанту, и Старобабину не уйти.

— Документы, — сказал милиционер.

— Там Старобабин! — выдохнул Сенечка, не слушая.

— Ты что, глухой? Документы, я сказал.

Улыбка у милиционера была уже не очень дружелюбная. Сенечка на секунду даже забыл про Старобабина. Он прищурился, сунул руки в карманы, смерил милиционера взглядом и спросил:

— А вежливость?

Милиционеру не понравилась насмешка.

— Вынь руки из карманов! — крикнул он. И выругался.

Пальцами с грязными ногтями сержант стал копаться в Сенечкином паспорте. Потом Сенечку охлопали по бокам, повернули спиной и снова охлопали. Сняли сумку, заглянули внутрь.

— Вы… кто? — спросил Сенечка.

Милиционер ухмыльнулся. Глазки его сузились.

— Старший сержант Шнурко. Районное отделение милиции. Оружие, наркотики, взрывчатые вещества? Запрещенные газеты, листовки? Изображения полумесяца, шестиконечные звезды?.. Что молчишь? Я спрашиваю, есть при себе или нет?..

Рот у Сенечки открылся.

— Что, у меня?

— Ну не у меня же… С какой целью здесь находишься?

— Я живу здесь, — сказал Сенечка. — То есть я живу там. Вон в том доме…

— Руками-то не махай, — посоветовал сержант Шнурко. — А то оторвет кто-нибудь. Так! Сумку взял. Пошли в участок.

Рот у Сенечки закрылся.

— Какой участок?..

— Ты что, тупой? — спросил сержант Шнурко. — Или шибко умный?

К удивлению Сенечки, они пошли к его дому. «Видимо, участок находится в подвале», — решил Сенечка. Он помнил про подвалы Нью-Йорка, вернее, целые катакомбы, ведущие в заброшенное метро. Там воняло химическими реактивами, а под лестницей орали крысы-мутанты. Полицейские были безмятежны и курили траву. Один из них пытался застегнуть наручники на шее Сенечки, а потом упал, не переставая смеяться. Упавшего запинали насмерть, видимо, перепутав с задержанным. Потом разбудили какую-то итальянку с полуоторванной губой. Она была слепая. Полицейские забыли про Сенечку, и он развязал веревку. После чего выбрался наружу, измазавшись в какой-то слизи. Нью-Йорк был темный и пустой, как замолчавший барабан.

Но участок сержанта Шнурко находился не в подвале, а на втором этаже. Сенечка разглядел надпись на стене: «Бей ментовскую козлятину!» Сержант Шнурко подтолкнул Сенечку, и Сенечка перешагнул порог. Это, судя по всему, была обыкновенная квартира, переделанная для нужд милиции. Сенечка с вопросом оглянулся на сержанта Шнурко. Милиционер запер дверь.

— Простите, в какой год я попал? — мигая, спросил Сенечка. Этот вопрос, казалось, окончательно лишил терпения сержанта Шнурко.

— Что тебе не нравится? — заорал сержант Шнурко. — Быстро к столу. Не двигаться и молчать!

Сенечка послушался. Глазки сержанта Шнурко превратились в спичечные головки и заблестели, как будто их кто-то лизнул.

— Так! Вынул все из карманов.

Сенечка поспешил вынуть.

— Положил на стол.

Сенечка положил.

— А теперь пошел на свое место. И дверь закрыл за собой.

И Сенечка увидел, что угол комнаты огорожен стальной решеткой. За решеткой стоял стул. Сенечка сел на стул. «Сейчас бы „Холстен“, — подумал он. — Или „Миллер“. Или то и другое. В неограниченном количестве. Тогда бы я что-нибудь понял».

— Иди сюда, — сказал сержант Шнурко две минуты спустя. — Так! Ручку взял. Расписался.

— Я могу хотя бы…

— Расписался! — надавил на голос сержант Шнурко.

Сенечка увидел, что это заполненная форма. «Протокол, — прочитал он. — Такого-то числа… Находясь в таком-то месте… В нетрезвом состоянии… Общественный порядок… Совершил…»

— Не хочешь расписываться, — сказал сержант Шнурко. — Сопротивление сотрудникам органов милиции… Так! Сел на место.