— Это вы играете?

Он говорит:

— Иногда… Вы присаживайтесь, поговорим…

Рядом с дверью стул стоял. Этот Игорь Вадимович тоже сел по свою сторону стекла, бумаги мои на столе разложил. Задумался, как гадалка над картами. Потом даже напевать стал. Я через стекло его слышал прекрасно. Конечно, опять какая-то техника работает.

Игорь Вадимович говорит:

— Что же вы, молодой человек, русское-то гражданство не стали получать по достижении совершеннолетия? Никаких бы проблем…

Я говорю:

— Я подавал документы. Но я тогда в Лас-Вегасе жил. Вы же знаете, в тамошнем вашем департаменте Партия Освобождения Невады концлагерь устроила. И все мои анкеты с доказательствами русского происхождения потерялись.

Игорь Вадимович по клавишам ноутбука постучал. Вдруг говорит:

— Нет, они не потерялись. То есть они остались в электронном варианте. Вижу, вы действительно не собирались терять связи с корнями. Это говорит в вашу пользу…

И давай глазами по экрану бегать. Я так обрадовался! Может, думаю, не зря я сюда пришел. Только слово «корни» я всегда не любил. Что он понимает! Один мой корень в Бенгальском заливе рыбу ловит, а второй вообще где-то в джунглях потерялся. Это я о тете Кате подумал. А вдруг!.. Ведь из Южной Америки в Россию, говорят, проще вернуться. Колумбийцев, например, вообще везде без визы пускают, как китайцев. Там у них страна процветающей демократии. И перуанцев тоже везде пускают. Только они никуда ехать не хотят. Им и дома хорошо. Ведь как только золото инков нашли, так Перу сразу по уровню жизни на первое место выскочило.

Игорь Вадимович говорит:

— Ну что же, молодой человек! Ваше русское происхождение несомненно. Опыт работы есть, и справки о несудимости настоящие. Но тем не менее у вас очень небольшие шансы.

Я сюда вообще безо всяких шансов шел, а оказалось — «небольшие». Правда, «очень небольшие». У меня сердце-то упало, конечно, но я решил, что он еще советов надает, раз сразу не выгнал.

— А что? — говорю.

Он на меня глаза поднял.

— Вы, — спрашивает, — женились-то по любви или как? Мы не можем пустить в Россию человека, женатого на американке. Ваша жена где, простите, родилась?

— В Бостоне, — говорю.

Он кивнул.

— Вот видите… Тем более не можем. У Бостона сейчас такая репутация! По подсчетам китайских социологов, в штате Массачусетс преступность в девяносто раз превышает преступность в Нью-Йорке.

— Но моя жена родилась двадцать два года назад! И в пять лет уехала в Нью-Йорк…

— Это неважно. У консульства есть свои стандарты, — ответил Игорь Вадимович. И опять защелкал клавишами.

Минут пятнадцать щелкал. Я ждал, ждал. А Игорь Вадимович ка-ак долбанет по своему ноутбуку! Потом кнопку под столом нажал, наклонился и говорит:

— Леха, ты?.. — и сразу как закричит: — Слушай, Леха! Как ты тридцать пять тысяч очков набрал, а? Я все время в эту яму падаю… Десятый уровень…

Незнакомый ехидный голос сказал:

— Умный в яму не пойдет. Умный яму перепрыгнет с помощью трамплина.

— Тут нет никакого трамплина!..

— Есть. Только он в стене спрятан. Под зеленой мишенью…

Игорь Вадимович задумчиво так на экран посмотрел и головой покачал. Потом встал и вышел в боковую дверь. Мне ничего не сказал.

Ну, думаю, плевать на Россию и на все это дурацкое возвращение. Сейчас пойду, денег достану, автомат куплю, да и в Южную Америку пешком отправлюсь. И будь что будет. Может, повезет. Жив останусь, тетю Катю с Генкой найду, тогда вместе что-нибудь придумаем. Я даже стулом заскрипел, так мне уйти захотелось. Я дверь подергал — закрыта, конечно. У них тут все автоматическое. Да и как я уйду? Документы-то у консула на столе.

А скоро вечер, кстати. Как я домой-то поеду, в темноте, один, безо всего? Хоть бы кастет какой-нибудь… Может, у охраны внизу попросить? Хотя они, конечно, хрен дадут. А если, как тогда, в автобус не пустят? Я губу закусил. Придется машину угонять. Никогда не угонял. Или подожду хозяина и дам по башке…

Тут Игорь Вадимович входит. Документы мои собрал в стопочку. Словно и не видит, как я на него посмотрел. Впрочем, я сразу успокоился. И правда, не мне тут порядки устанавливать… Игорь Вадимович педальку нажал, и стекло вверх поползло. Он стоит, ждет. Смотрит, как медленно оно ползет. Я не удержался:

— Значит, все-таки полное доверие соотечественнику?

А он серьезно так говорит:

— Конечно, полное доверие. Сейчас вы напишете заявление, что желаете вернуться. И заполните анкету, только не упоминайте о том, что вы состоите в браке. Мы нашли для вас выход, только вам надо спешить — консульство на той неделе закрывается…

— … Все с ним ясно, с этим Витькой, — сказала Галина. — А вам? До сих пор ничего не ясно?

— Нет, — ответил Сенечка.

Он встретил поэтессу Галину Опахалову, когда вышел из Дома печати поздним вечером. Она свернула руку калачиком и попросила проводить ее до дому. Сенечка проводил и рассказал, как Витька из редакции исчез. И Кабинетов ничего выяснять не стал, сразу объявление написал о том, что газета нового верстальщика ищет.

— А вот взять, например, Тольку Горшкова, — продолжала Галина. — Он тоже…

— Что — тоже?

Галина посмотрела на Сенечку, как на маленького.

— О таких вещах не говорят, — сказала она. — Но вам, так и быть, расскажу один случай. Собрались мы в клубе, стихи читать, да и просто поболтать. Толька Горшков пришел. А мы, когда он приходил, всегда знали, что он ныть будет. Так и в тот раз — сел он на подоконник, смотрит на улицу и ноет. Все ему не нравится. Город скучный, мы скучные, стихи у нас скучные. Мы ему говорим: «Чего ты ноешь? Смотри, у тебя повести и рассказы печатают, деньги платят!» А он одно твердит: нет, мол, у него в повестях жизни, одно уныние. А он сам как уныние! Надоел он нам — спасу нет. А он как раз про свою персону начал разглагольствовать. И какой он печальный, и одинокий, и перспективы-то у него нет. К счастью, в это время гимн по радио заиграли, мы слушать пошли. А Горшков на подоконнике остался. Гимн кончился, мы приходим — исчез Горшков. Вот в точности, как твой Витька, когда вроде бы и выйти незамеченным не мог. Мы сначала искали, а потом все поняли.

— Да ладно, — сказал Сенечка. — Мало ли кто чего не мог. Это вы, наверное, гимну громко подпевали, а он взял и вышел.

— Может быть, — согласилась Галина. — Только на следующий день или через день — не помню, встретили мы Тольку. Ну, думаем, сейчас опять придется про жизнь его тяжелую слушать. Ничего подобного! Идет себе, подпрыгивает — нам подмигнул, кричит: «Я новую повесть начал! Повесть о счастии!» Упрыгал он, а через неделю повесть закончил. Называется «Солнечная мурава»… Читал?

— Надо будет прочитать, — сказал Сенечка. — Только я все равно ничего не понял. Не вижу связи. Когда я в Америке в колледже учился, там у нас один тип английский язык преподавал. Тот еще тип, волосатый такой, в коже… Так он прямо посреди урока исчезал. Мы, вообще-то, за уроком не очень следили, все свои дела обсуждали — ну, там пойти уделать кого-то, или где с девчонкой побыть…

— О, романтика…

— Да, — кивнул Сенечка. — Так вот тип этот сначала все про Диккенса бормочет, про Толкиена, а потом — бац! — в воздухе растворился. Ну, его никто особенно не ищет, а он сам к вечеру выползает из какой-нибудь щели — рожа синяя, воняет от него, а сам — счастливый!.. Тоже, наверное, повесть о счастье был способен написать.

Галина посмеялась. Они прошли пешком до самого ее дома. Галина призналась, что ей хочется курить, но на улице, конечно, курить нельзя. Сенечка сказал, что у него есть антикурительные таблетки, потому что в Америке он без сигарет тоже долго не мог.

— А почему, — вдруг спросила Галина, — вы сейчас вздрогнули и головой так повели по-странному?

Сенечка помедлил секунду и сказал:

— Мне послышалось, что мотоцикл едет…

— Вы не любите мотоциклы? — удивилась Галина. — Они у нас на каждом шагу встречаются. Молодежи их бесплатно раздают…