Толлис порылся в кармане и вытащил листок бумаги.

— Вот адрес в Портсмуте, по которому были отосланы его флотские документы. Я переписал его для тебя. Ничего больше о нем в архиве Адмиралтейства нет. — Он отдал листок Джонатану, который засунул его в карман, не читая, устало признавая еще одну неудачу, еще одно сведение, которое навело на ложный след, если вообще не было чистой ложью. Он снова закашлялся, а Толлис откинулся на спинку стула, глядя на него с любопытством. — Значит, все еще ищешь шпионов, Эбси? Все еще расследуешь эти письма?

— Письма, — сказал Джонатан, — больше ко мне отношения не имеют.

— Но ты ведь хорошо делал свою работу?

Джонатан уже встал.

— Я слишком отдался ей, — сказал он. — Мне сказали, что я воображаю невесть что. Возможно, так и было. Возможно, так и есть.

На следующее утро город Портсмут вновь самым неприятным образом напомнил Джонатану о своем существовании, когда, подойдя к своему новому служебному столу, он нашел там письменный приказ начальника канцелярии с распоряжением незамедлительно отправиться туда, чтобы продолжить расследование о подстрекательских листках, которое он оставил незавершенным. «Будьте так любезны заняться этим делом лично без дальнейшей рассылки писем».

К приказу был приложен список лиц, которые уволились с портсмутской верфи без видимой причины примерно в то время, когда появились подстрекательские листки. Поллок требовал, чтобы он опросил комиссара порта и контролера и вернулся бы с точными сведениями о каждом, значащемся в списке, приготовив две копии — как для Министерства внутренних дел, так и для Совета Адмиралтейства. Джонатан сидел, сжимая голову в ладонях, и прикидывал, сколько дней займет это поручение — дней в дороге, дней копания в ворохах официальных документов и в путанных списках служащих, а ответственные чиновники, уж конечно, встретят его в штыки и ни в чем не пойдут ему навстречу в обычной манере тех, кто опасается, что вездесущее Министерство внутренних дел не одобрит то, как они выполняют свои служебные обязанности. Он будет отсутствовать неделю, а может быть, и дольше. И убийца его дочери получит дополнительное время, чтобы замести свои следы.

Был полдень седьмого июля, того самого дня, в который Джонатан Эбси получил строгий приказ посетить Портсмут. Сорокашестилетний Пьер Лаплас, былой светоч Académie Royale des Sciances [25]до ее разгона вождями Революции как элитарной и бесполезной, целенаправленно шел по рю де Ришелье. То и дело его чуткие ноздри подергивались, прельщенные аппетитными полуденными запахами, которыми веяло из элегантных ресторанов поблизости, ибо именно в этом квартале депутаты Республиканского Конвента предпочитали подкреплять днем свои силы. По улице мчался щегольской экипаж, без сомнения, доставляющий очередного из вождей Республики, поборников равенства, к его трапезе. Лаплас отскочил в сторону, чтобы колеса, разбрызгивающие лужи, оставленные вчерашним дождем, не загрязнили его костюм. Он поспешил дальше.

Лишь накануне, отправившись по делам, к счастью, в тот раз — в экипаже, он проехал мимо улицы, ведущей из нищего предместья Сент-Антуан. На углу он увидел булочную, где оборванные мужчины, женщины, да и дети тоже, босые, толпились в очереди за своим скудным пайком. Их лица осунулись от голода, в глазах стыло отчаяние.

Лаплас как муж науки находил такое положение вещей весьма интересным, поскольку в целом, казалось ему, ровно ничего не изменилось. Бесспорно, в годы Революции случались всякие пертурбации. Он и сам в декабре 1793 года попал в проскрипционные списки и спешно удалился в изгнание в Мелён. Вернуться он осмелился только после смерти Робеспьера. Все эти смерти, все перипетии борьбы за власть — и что теперь?

Бедняки все еще голодают. Люди у власти присвоили себе уравнительное наименование «депутат» и заявили, что всего лишь представляют народ. Но выглядят они не менее упитанными, чем прежде аристократы.

Он тщательно все это взвесил. «Сначала было свержение тиранической монархии, — сказал он себе, — а теперь следует реакция против Революции, так как она породила собственных тиранов: Марата, Дантона, Робеспьера. Что дальше, хотел бы я знать? Беспорядки и голод охватили всю страну. Возможно, да, совершенно возможно, что в согласии с законами Вселенной скоро появится новый тиран».

Год назад он написал и опубликовал толстый том под названием «La Théorie des satellites de Jupiter» [27], в которой продемонстрировал, что эксцентричности и наклоны планетарных орбит в их отношении друг к другу всегда будут незначительными, константными и самокорректирующимися. Эту теорию он с порядочным удовлетворением использовал, чтобы лишний раз подтвердить свою веру в исходную стабильность планетарной системы во всей ее полноте. Он был убежден, что сумел бы установить вероятность также и исторических событий, если бы в его распоряжении были все научно определяемые факторы.

Ему пришлось вновь посторониться, когда из ресторана прямо на его пути высыпала пугающая компания jeunesse dorée [28], явно пьяная, готовая к буйствам. Лаплас, чей отец смиренно изготовлял сидр в Нормандии, презирал их, так как юноши эти были богаты и потому избегали призыва в Национальную гвардию. Многие были сыновьями или племянниками депутатов. Они щеголяли в своей особой форме: сюртуки без фалд, тесные панталоны, сапоги с короткими голенищами и пышно повязанные галстухи. Волосы свисали длинными прядями над ушами, остальные заплетались в косицу у затылка. Они поигрывали либо форейторскими кнутами, либо короткими тростями, начиненными свинцом. Обычной их добычей становились бедняки, особенно если они подозревали в них бывших революционеров.

Теперь они приступили к очередной забаве, швырнув красный колпак свободы в сточную канаву и заставляя прохожих плевать на него. Когда мужчина в годах отказался, они сунули его головой вниз в колоду с водой для лошадей и предоставили ему самому выбираться из нее, перепуганному, захлебывающемуся. Лаплас подобно многим перешел на другую сторону улицы и поспешил дальше. Мысленно он готовил новые добавления к самому последнему своему труду «Exposition du système du monde» [29].

— Каждое событие, — бормотал он себе под нос в такт стуку своих каблуков по тротуару, — определяется общими законами Вселенной, и, вероятно, относительно в нашем сознании…

Например, этот старик. Знай он, что прямо за углом наткнется на jeunesse dorée,то не пошел бы по этой улице. Но как только они его увидели, дальнейшие события стали неизбежны. Когда-то Лаплас приготовил доклад для Académie,доказывающий, что можно точно предсказать исход игры в кости, если досконально знать каждый фактор: вес кости, точное движение руки в броске, силу этой руки и силу, вложенную в каждый бросок.

— Большее или меньшее наше постижение константных факторов, — сказал он вслух, продолжая путь, — и составляет их относительную возможность. И эта стабильность в системе мира, обеспечивающая его существование, принадлежит к наиболее значимым среди всех феноменов. Как и утверждал Исаак Ньютон. Да-да…