— Золота тут очень мало. У Персиваля его больше нет. И тут все, что оставалось у меня. Вы поняли? У него золота больше нет.

Ее взгляд преисполнился презрения.

— Итак, вы потерпели неудачу даже в этом! Я полагала, что ваше последнее письмо было благополучно отослано этим английским астрономом.

— Нет. Оно не дошло до Парижа вовремя или вообще не дошло. Разве вы не слышали, что высадка роялистов увенчалась успехом?

Сжимая монеты, Августа резко повернулась, чтобы уйти. Ротье протянул к ней руки, его лицо исказилось отчаянием.

— Августа, прошу вас! Я должен поговорить с вами о другом.

Она выжидающе остановилась, но промолчала.

— У меня тут есть кое-что, — продолжал он поспешно, — пожалуй, вам следует держать его всегда при себе. — Он вновь опустил руку в карман длинного сюртука и достал кожаную шкатулочку, купленную в угловой лавке на Картинг-лейн. И протянул ее Августе. Она поглядела, но не протянула руки, и потому он открыл шкатулочку сам. В ней лежал миниатюрный кремневый пистолет с медным стволом и медной же рукояткой, завершавшейся головой леопарда.

— Мы в такой опасности? — еле выговорила Августа. — Фрерон может достать нас даже здесь?

— Предосторожность, только и всего, — быстро сказал Ротье.

— Предосторожность… — Она недоверчиво покачала головой. — Вы пугаете меня, Пьер. Боже милосердный, как вы меня пугаете!

Он быстро положил открытый футляр на ближайший столик и шагнул к ней, словно чтобы ее утешить. Но она попятилась от него к двери, а ее руки протянулись, чтобы оттолкнуть его.

— Вы заверяли меня, что здесь мы будем в безопасности. Вы солгали мне. Вы солгали.

После катастрофического разговора Джонатана с Джоном Кингом Поллок отвел его во флигель Министерства финансов, где Министерству внутренних дел были предоставлены помещения, так как война потребовала увеличения числа клерков. Теперь Джонатану предстояло работать тут. Начальник канцелярии, отводя глаза в сторону, заверил его, что он по-прежнему будет заниматься важнейшими вопросами министерства, что его обязанности по-прежнему крайне существенны. Однако Джонатан, слишком опытный, чтобы поддаться такому обману, прекрасно понимал, что кроется за всем этим. Ему больше не будут доверять секретные документы. Его карьера пошла прахом.

Еще Поллок, спохватившись, предупредил его, что Абра-хем Лакит больше не будет исполнять его поручения. Пожалуй, это неплохо, подумал Джонатан. Для Лакита. Тем не менее он удивился, обнаружив, насколько ему будет не хватать этого помощника, его бойкой уличной болтовни и безыскусной тщеславности.

Потом Поллок удалился почти с облегчением. Конечно, подумал Джонатан, старику горько видеть своего прежнего протеже настолько униженным.

Младший клерк получил распоряжение ознакомить Джонатана с тем, чем ему предстояло заниматься: главным образом копировать общие инструкции Министерства внутренних дел его представителям в графствах, а также читать и заполнять циркуляры о крамоле — от них, значит, никуда не денешься. Джонатан сидел в своем новом кабинете, даже еще более тесном, чем прежний, и смотрел на врученные ему клерком бумаги. Требовалось составить резюме бесконечного донесения какого-то колониального чиновника, каковое надлежало разослать в копиях по разным департаментам. В этом ворохе Джонатан обнаружил и несколько собственных писем.

В пять часов он покинул Уайтхолл и направился к Хангерфорд-Стейрс, где мужчина лет тридцати пяти со впалыми щеками и жидкими соломенного цвета волосами ждал, привалившись к бочкам, поставленным у речного парапета.

Увидев Джонатана, он выпрямился и, когда Джонатан подошел ближе, сказал:

— Долгонько не виделись, мистер Эбси.

Действительно, долгонько: прошел почти год с тех пор, как Джонатан в последний раз воспользовался услугами этого человека, Джеймса Стимпсона, осведомителя и шпиона по собственному почину. Когда-то Стимпсон постоянно работал на правительство, осведомляя Министерство внутреннихдел, когда его возглавлял Дандес, о деятельности радикального Лондонского Корреспондентского общества, в которое проник под личиной горячего сторонника идей общества. Но полтора года назад ему пришлось в суде давать показания против двух членов общества, арестованных за подстрекательство к бунту, и с тех пор, поскольку его истинная роль стала радикалам известна, он уже не годился для подобной работы, и его лишь время от времени нанимал какой-нибудь лондонский магистрат или кто-то вроде Джонатана. Стимпсон не уставал горько сетовать на столь очевидную несправедливость и отсутствие какого-либо вознаграждения за его доказанную лояльность. Как осведомитель он общался с разными компаниями, в том числе и достаточно темными, но отличатся хорошим чутьем на сплетни и слухи, умением оставаться неприметным в любой среде и еще — постоянной потребностью в деньгах.

Он с достаточным интересом слушал, когда Джонатан тут над рекой, где в ушах у них звучали хриплые голоса лодочников и крики чаек, предлагал ему заняться наблюдением над émigréesМонпелье в Кенстингтон-Гор, одновременно наводя справки об их домашней жизни и знакомых. Стимпсон кивнул: ничего записывать ему не требовалось, его память, как припомнил Джонатан, была безупречной.

— Кто-нибудь особый, мистер Эбси?

Джонатан поколебался. У него были основания подозревать — или же считать ни к чему не причастным любого из них. Но ведь он, несомненно, что-то проглядел, что-то упустил…

— Доктор по фамилии Ротье, — сказал он. — Ральф Уоллес — слуга. Бывший священник по фамилии Норленд. Уволенный из флота моряк, немой — Вильям Карлайн. Все слуги англичане, но только грамотные, начитанные. — Он вспомнил притчу Блейка. — Наблюдай за ними всеми, не покажется ли что-нибудь подозрительным, не прячут ли они что-либо. И не допусти, чтобы кто-нибудь догадался, чем ты занимаешься. И никому не упоминай мое имя.

Стимпсон кивнул.

— Я так и полагал, — сказал он, — не то вы бы сами этим занялись.

Затем он повторил все имена и поторговался о цене. Они договорились о встрече через неделю, и Стимпсон размашистой походкой удалился от реки по Друри-лейн.

Джонатан направился в другую сторону — к Адам-стрит за Стрэндом. Он зашел в трактир под названием «Три бочки» и тотчас увидел в углу того, с кем был должен встретиться тут. Толлис, в прошлом его коллега в Министерстве внутренних дел, а теперь клерк в Адмиралтействе.

Толлис (старше Джонатана, сутулый, словно бы телесно изнуренный непродвижением по службе и злостью на неумолимую иерархичность Адмиралтейства) налил Джонатану вина и сказал:

— Я сделал то, о чем ты просил в своем письме. Проверил сведения о бывшем военном моряке по фамилии Карлайн. Он служил интендантом на корабле Кросби «Сердце дуба», но был отстранен два года назад по подозрению в маклевании со счетами.

— Нет, — сказал Джонатан. — Этого не может быть. Он был уволен год назад и выпорот вдобавок.

— Два года назад. Без всякого сомнения. — Толлис глотнул вина. — И интенданты порке не подлежат. Этот Карлайн предположительно подделал список команды и присваивал жалованья и пособия, получаемые на несуществующих людей. Обычная интендантская хитрость, но он от начала и до конца твердил о своей невиновности. И вина его доказана не была, так что он был только отстранен, хотя, полагаю, по сути, это мало чем отличается от увольнения, о котором говорил ты. Но чтобы его выпороли? Нет.

Джонатан закашлялся. Его горло все еще давало о себе знать, особенно в дымном воздухе трактира.

— А что с ним произошло потом? Ты не знаешь?