— Передвигаться леди сможет? — деликатно спрашивали они. — Перчатки ей потребуются?
Я представил полные крепкие ноги Каролины и ее красивые изработанные руки… Мы остановились на простом платье с пояском из тонкой кремовой ткани, которая, как я надеялся, будет хорошо сочетаться с русыми волосами и карими глазами. На голову и руки я заказал простенькие цветочки из бледного шелка. Все удовольствие стоило одиннадцать с лишним фунтов и сожрало все мои вещевые карточки. Однако, начав траты, я вошел во вкус и получал странное удовольствие. По соседству с ателье располагался лучший местный ювелир, где я попросил показать обручальные кольца. Среди дешевых выбор был небогат: легкие медные колечки, похожие на те, какими торгуют в универмагах. На лотке с украшениями дороже я выбрал тонкое, но тяжеленькое золотое кольцо за пятнадцать гиней. Моя первая машина обошлась мне дешевле. На чеке я поставил витиеватый росчерк, пытаясь создать впечатление, что ежедневно трачу подобные суммы.
Кольцо пришлось оставить, чтобы его слегка растянули под палец Каролины. Домой я возвращался без денег и покупок, а потому с каждой милей бесшабашность моя угасала и я, вцепившись в баранку, размышлял над тем, что учудил. Ближайшие дни я провел в холостяцкой панике: судорожно подсчитывал свои доходы, спрашивая себя, на какие шиши вознамерился содержать жену, и вновь переживал из-за Системы здравоохранения. В полном отчаянии я поплелся к Грэму, который сумел меня успокоить, посмеявшись над моими страхами и угостив виски.
Через пару дней я отправился в Лемингтон за кольцом и платьем. Меня безмерно взбодрило, что кольцо оказалось тяжелее, чем мне помнилось: оно уютно примостилось на сборчатой шелковой подложке внутри шагреневого футлярчика, с виду дорогого. Платье и цветы в коробках тоже меня воодушевили. Именно такое платье я и хотел: без выкрутасов, хрустящее и сияющее новизной.
Продавщицы выразили надежду, что невеста поправится, и, весьма расчувствовавшись, пожелали ей «удачи, доброго здоровья, долгого и счастливого замужества».
Был вторник, до свадьбы оставалось две недели и два дня. Вечером я дежурил в больнице; кольцо лежало в моем кармане, а коробка с платьем — в багажнике машины. На другой день я был страшно занят и не смог наведаться в Хандредс-Холл. Однако в четверг днем я въехал в имение через парковые ворота, которые привычно открыл собственным ключом, и двинулся по подъездной аллее, посвистывая в окошко — по случаю великолепной погоды стекла в машине были опущены. С коробками под мышкой я проник в дом черным ходом. У ступеней в подвал я остановился и тихонько окликнул:
— Бетти! Ты там?
Она вышла из кухни и, моргая, уставилась на коробки.
— Мисс Каролина в гостиной? — спросил я.
— Да, — кинула Бетти. — С утра там сидит.
— Как думаешь, что у меня тут? — Я качнул коробками.
Бетти озадачилась:
— Не знаю. — Потом лицо ее прояснилось. — Наряд к свадьбе!
— Возможно.
— Ой! Дайте глянуть!
— Не сейчас, потом. Через полчаса принеси нам чай. Тогда мисс Каролина сама тебе покажет.
От радости Бетти смешно подскочила; она вернулась в кухню, а я, маневрируя коробками, обогнул зеленую суконную штору и направился в гостиную. Каролина курила на диване.
В комнате было душно, густые дымные разводы плавали в теплом воздухе, точно яичный белок в воде. Пристроив коробки на диван, я чмокнул Каролину:
— Денек чудесный! Дорогая, вы прокоптитесь. Можно открыть окно?
На коробки она не взглянула.
— Пожалуйста, если хотите. — Покусывая щеку, Каролина сосредоточенно смотрела перед собой.
Наверное, последний раз французское окно открывали в январе, когда через него мы вышли в парк, намереваясь осмотреть стройку. Справившись с неподатливыми ручками, я скрежетнул створками, открывая дорогу к ступеням, густо увитым оживающим вьюнком. В комнату тотчас ворвался влажный, благоухающий зеленью воздух.
Загасив сигарету, Каролина привстала, но я ее остановил:
— Нет-нет, сядьте. Хочу вам кое-что показать.
— Нам надо поговорить.
— Да, надо. Я тут для вас похлопотал… Вернее, для нас. Вот, взгляните.
— Я много думала… — начала Каролина, будто не слыша, но я протянул ей самую большую коробку, и наконец-то она увидела ярлык. Насторожившись, она спросила: — Что это?
От ее тона я занервничал.
— Говорю же, я для вас похлопотал. — Уверенность моя поколебалась; облизав пересохшие губы, я торопливо продолжил: — Я понимаю, это вызов традиции, однако, надеюсь, вы не против. У нас все… не очень традиционно. Я так хочу, чтобы этот день стал особенным…
Каролина будто испугалась, когда я положил коробку на ее колени. Она сняла крышку, отвела края оберточной бумаги и увидела простое платье. Свесившиеся волосы закрывали ее лицо.
— Вам нравится? — спросил я.
Она не ответила.
— Дай бог, чтоб было впору! Сшито по меркам вашего платья. Бетти мне помогла. Мы с ней как два заговорщика. Если что не так, успеем переделать.
Каролина не шевелилась. Сердце мое скакнуло и забилось быстрее.
— Не нравится?
— Очень нравится, — тихо проговорила Каролина.
Я передал ей вторую коробку; она медленно ее открыла, увидела веточки шелковых цветов, но тоже оставила их в упаковке и только разглядывала, занавесившись прядями. Как дурак, я попер дальше и вынул из кармана шагреневый футляр.
Каролина вздрогнула, точно от электрического разряда; потом вскочила, уронив коробки, и отошла к окну.
— Простите… не могу… — проговорила она, заламывая пальцы.
Платье и цветы вывалились на пол, я их поднял и стал укладывать в коробки.
— Это я виноват, дорогая. Сразу вас огорошил. Потом рассмотрим.
Каролина чуть повернулась ко мне; голос ее был бесцветен:
— Я не о платье… обо всем… не могу… выйти за вас… просто не могу…
На секунду я замер, но потом аккуратно упаковал платье, поставил коробку на диван и лишь тогда подошел к Каролине, смотревшей напряженно и чуть ли не испуганно. Я взял ее за плечо:
— Каролина…
— Простите, — повторила она. — Вы всегда мне очень, очень нравились. Наверное, я перепутала приязнь с… чем-то другим. Одно время казалось… вот почему так тяжело… Вы прекрасный друг, я вам очень признательна. Вы очень помогли с Родом и мамой… Но вряд ли стоит выходить замуж из благодарности… Скажите что-нибудь.
— Дорогая… я думаю, вы устали.
Лицо ее искривилось, она сбросила с плеча мою руку, но я ухватил ее за запястье.
— Неудивительно, что после всех событий вы запутались, — сказал я. — Смерть вашей матушки…
— Я ничуть не запуталась. Мамина смерть позволила четко понять, чего я хочу, а чего нет. А также уяснить, чего хотите вы.
Я потянул ее к дивану:
— Давайте присядем. Вы утомлены.
Она выдернула руку, голос ее окреп:
— Что вы заладили! Только это и слышу! Иногда мне кажется… что вам нужно, чтобы я была усталой, вам это нравится.
Я ошалело вытаращился:
— Да что вы такое говорите! Я хочу, чтобы вы были здоровы! И счастливы!
— Так неужели вы не понимаете, что не будет ни того ни другого, если я за вас выйду?
Наверное, я вздрогнул. Лицо ее смягчилось.
— Извините, но это правда. К сожалению. Я не хочу вас ранить, вы мне слишком дороги. Думаю, вы предпочтете, чтобы я была с вами честной сейчас, нежели стала вашей женой, в глубине души зная, что… не люблю вас.
На последних словах голос ее осекся, но взгляд оставался твердым. Мне стало страшно. Я потянулся к ее руке:
— Каролина, прошу вас, одумайтесь!
Она сморщилась, качая головой:
— После маминых похорон только этим я и занята. Так много думала, что мысли сплелись, точно нитки. И лишь сейчас стали распутываться.
— Понимаю, я вас заторопил. Вел себя глупо. Давайте… начнем заново. Нам необязательно жить как супругам. На первых порах. Потом, когда вы будете готовы. В этом проблема?
— Да нет, совсем не в этом.
— Не будем спешить.
Каролина отняла руку:
