— Неужели все закончилось? — Каролина потерла лоб. — Это самый длинный день в моей жизни. Я думала, голова лопнет.
— Хорошо, что не грохнулись в обморок. Вы же ничего не ели.
— Не могу. Не хочется.
— Ну хоть крошку чего-нибудь, пожалуйста.
Сколько я ни уговаривал, от еды она отказалась. Я подал ей стакан подслащенного и разбавленного горячей водой хереса, которым она запила две таблетки аспирина. Бетти начала убирать со стола, и Каролина машинально встала, чтобы помочь; мягко, но решительно я усадил ее обратно, потом принес подушки и одеяло, снял с нее туфли и размял ей ступни. Она виновато смотрела на Бетти, но вскоре усталость ее сморила. Каролина подтянула ноги, устроилась щекой на потертом бархатном ворсе и закрыла глаза.
Глянув на Бетти, я приложил палец к губам. Вдвоем мы тихо загрузили подносы и на цыпочках вышли из комнаты; в кухне я снял пиджак и трудился бок о бок со служанкой, вытирая тарелки и стаканы, которые она передавала из раковины, полной мыльной воды. Ни ей, ни мне странным это не показалась. Привычная жизнь в доме нарушилась, и обычная кропотливая работа помогала обрести душевное равновесие, чему я был свидетелем в других горюющих семьях.
Покончив с мытьем посуды, Бетти сникла, и тогда я велел ей разогреть суп — надо было придумать новое дело, да и под ложечкой посасывало. Налив себе по тарелке, мы сели за выскобленный дощатый стол, и вдруг я кое-что вспомнил.
— Знаешь, последний раз я сидел за этим столом, когда мне было десять лет, — сказал я. — А на твоем месте сидела моя мама.
Девочка подняла заплаканные глаза.
— Потешно, да, сэр? — неуверенно проговорила она.
— Да, забавно. Я и подумать не мог, что когда-нибудь снова здесь окажусь, да еще вот так. Конечно, и матери это в голову не приходило. Жаль, не дожила… Я корю себя, что был невнимателен к ней и отцу. Надеюсь, ты добрее к своим родителям.
Облокотившись на стол, Бетти подперла щеку и вздохнула:
— Они меня достали. Папаша всю плешь проел, чтоб я сюда поступила, а теперь наседает, мол, увольняйся.
— Серьезно? — встревожился я.
— Еще как. Начитался газет и зудит, что в доме неладно. И миссис Бэйзли туда же. Утром явилась, но потом ушла и забрала с собой фартук. Сказала, не вернется. Мол, после случая с мадам гиря до полу дошла, все нервы кончились. Лучше, говорит, в прачки пойду… Кажется, мисс Каролине она еще не сказала.
— Очень неприятная новость. Но ты-то не сбежишь?
Глядя в тарелку, Бетти хлебала суп.
— Не знаю… Без мадам все не так.
— Перестань! Я понимаю, сейчас в доме грустно. Но у мисс Каролины только мы с тобой и остались. Я не могу постоянно быть здесь, чтобы за ней приглядывать. И если ты уйдешь…
— Я вовсе не хочу уходить и по-любому домой не вернусь! Да вот папаша пристает.
Казалось, она искренне мучается, и меня весьма тронула ее верность дому, сохранившаяся после всех событий. Раздумывая над ее словами, я смотрел, как она возит ложкой в супе, затем осторожно сказал:
— А если твой отец узнает, что скоро в доме произойдут перемены? — Я помялся. — Например, если ты сообщишь, что мисс Каролина собирается замуж…
— Замуж? — изумилась Бетти. — За кого?
— А как ты думаешь? — улыбнулся я.
Сообразив, она покраснела, и я тоже глупо зарделся.
— Только об этом не болтай, — сказал я. — Почти никто еще не знает.
— А когда свадьба? — взбудоражилась Бетти.
— Пока не знаю. Дату не определяли.
— Что мисс Каролина наденет? Из-за мадам будет в черном?
— Господи, вряд ли! Сейчас не девятнадцатый век. Ладно, ешь суп.
— Вот жалость, что мадам этого не увидит! — Глаза ее набухли слезами. — А кто же будет посаженым отцом? Наверное, мистер Родерик, да?
— Боюсь, он еще не поправится.
— А кто ж тогда?
— Не знаю. Может, мистер Десмонд. Или никто. Мисс Каролина сможет и сама передать себя жениху, правда?
— Так нельзя! — ужаснулась Бетти.
Мы еще немного об этом поговорили, радуясь, что после тяжелого дня возникла столь приятная тема. Покончив с супом, Бетти отерла глаза, высморкалась и поставила наши тарелки с ложками в мойку. Я надел пиджак, зачерпнул еще порцию супа и, накрыв тарелку, с подносом отправился в малую гостиную.
Каролина еще спала, но от моих шагов вздрогнула и привстала, опустив ноги с кресла. На щеке ее остался след бархатной обивки.
— Который час? — сонно спросила Каролина.
— Половина седьмого. Вот, я принес немного супа.
Она растерла лицо, взгляд ее прояснился.
— Ой, есть не могу, правда.
Я опустил поднос на подлокотники, пригвоздив ее к месту, и салфеткой накрыл ее колени:
— Ну пожалуйста, чуть-чуть. Иначе расхвораетесь.
— Ей-богу, не хочется.
— Полно, вы обидите Бетти. И меня тоже… Ну вот, умница.
Каролина нехотя помешала в тарелке. Сев на скамеечку и подперев кулаком подбородок, я серьезным взглядом провожал каждую неполную ложку, которую она отправляла в рот, через силу заглатывая густышку. Однако, справившись с супом, Каролина порозовела. Голова болит меньше, сказала она, только во всем теле страшная усталость. Я убрал поднос и взял ее за руку, но она тотчас ее отняла, чтобы прикрыть рот, раздираемый неудержимой зевотой. Потом она отерла заслезившиеся глаза и придвинула кресло к камину.
— Господи, нынешний день точно страшный сон, — сказала Каролина, глядя в огонь. — Но это не сон, да? Мама умерла. Она мертва, похоронена, и так будет во веки вечные. Не могу поверить. Кажется, она у себя наверху, отдыхает… Я вот сейчас задремала, и мне привиделось, будто Родди в своей комнате, а возле моего кресла лежит Плут… — Она подняла растерянный взгляд. — Как же все это случилось?
— Если бы знать… — покачал я головой.
— Нынче одна женщина сказала, что, видимо, дом проклят.
— Что? Кто это сказал?
— Я ее не знаю. Вероятно, новенькая. В церковном дворе она с кем-то разговаривала и посмотрела на меня, будто я тоже проклята. Словно я дочь Дракулы… — Каролина опять зевнула. — Что ж я так устала-то? Хочется спать, и больше ничего.
— Значит, сейчас это самое лучшее. Вот только мне не нравится, что вы здесь совсем одна.
— Вы прямо как тетя Сисси. — Она потерла глаза. — Бетти за мной присмотрит.
— Она тоже измучилась. Позвольте, я уложу вас в постель. — Заметив, как дрогнуло ее лицо, я добавил: — Не в том смысле. Вы уж совсем меня за скотину держите. Не забывайте, я врач и постоянно вижу молодых женщин в постели.
— Но ведь я не ваша пациентка. Поезжайте домой.
— Не хочется вас покидать.
— А вы не забывайте, что я дочь Дракулы. Ничего со мной не сделается.
Она встала с кресла, но покачнулась, и я поддержал ее за плечи, а потом, отведя с ее лица русые волосы, взял его в ладони. Каролина устало прикрыла глаза. Как обычно, набрякшие веки казались влажными и голыми. Я их тихонько поцеловал. Руки ее висели вдоль тела, точно у куклы. Она открыла глаза и уже тверже сказала:
— Езжайте домой… И спасибо за все, что вы сегодня сделали. Вы так добры к нам… — Она запнулась. — То есть ко мне…
Отыскав пальто и шляпу, я взял Каролину за руку и направился к парадной двери. В зябком вестибюле Каролина поежилась. Чтобы не держать ее на холоде, я быстренько ее поцеловал и шагнул к выходу, но взгляд мой упал на лестницу: было жутко представить, что после столь тяжелого дня Каролина одна побредет в пустые темные комнаты.
Я опять ухватил ее за руку и притянул к себе:
— Дорогая моя…
— Не надо, — вяло поддалась Каролина. — Я очень устала.
Я ее обнял и прошептал:
— Только скажите: когда мы поженимся?
Она чуть отстранилась:
— Мне надо лечь.
— Когда же?
— Скоро.
— Я хочу быть с вами.
— Я знаю. Знаю…
— Ведь я был терпелив, правда?
— Да. Только нельзя сразу после маминой…
— Конечно-конечно… Может быть, через месяц?
Она покачала головой:
— Поговорим завтра.
— По-моему, месяц — достаточный срок. В смысле, чтобы выправить разрешение на брак и прочее. Понимаете, надо определить дату, чтобы я все спланировал.