Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я взял ее за руки. Взглянув на меня, она сказала:

— Все из-за ощущения, что кто-то хочет нам что-то сообщить.

— В полтретьего ночи любому так покажется! Скорее всего, дело в неисправности на линии, как вы и говорили. Вот прямо сейчас позвоните на коммутатор и выясните, в чем дело.

— Думаете, стоит?

— А почему нет, если вас это успокоит?

Нахмурившись, Каролина подошла к старомодному аппарату. Она стояла ко мне спиной, но я слышал пересказ истории со звонками.

— Да, если вас не затруднит, — с наигранной беспечностью сказала Каролина. Прошло несколько секунд, и беспечность ее угасла. — Понятно. Наверное, вы правы. Благодарю вас. Извините за беспокойство.

Опустив на столик рупор и наушник, она вернулась на диван; вид у нее был очень хмурый.

— Телефонистки ночной смены, естественно, нет, — покусывая кончики пальцев, сказала Каролина. — Барышня, с которой я говорила, просмотрела журнал, или что там у них, где регистрируются звонки. На этой неделе нам вообще никто не звонил. На прошлой тоже.

— Стало быть, все сомненья отпали, — помолчав, проговорил я. — Причина в линии или, что еще вероятнее, в вашей проводке. Видите, Род не звонил. Никто не звонил.

— Да, так телефонистка и сказала. — Каролина все покусывала пальцы. — Значит, так оно и есть, да?

Она словно хотела себя убедить. Однако ночью телефон опять зазвонил. Я видел, что Каролину изводит абсурдная мысль о звонке от брата, и, дабы окончательно ее успокоить, связался с бирмингемской лечебницей. Меня заверили, что Род не мог звонить. Я разговаривал с ассистентом доктора Уоррена и отметил, что тон его менее легкомыслен, чем в нашу беседу накануне Рождества. Он сказал, что в начале года обозначилось небольшое, но определенное улучшение, однако в последние две недели Род всех огорчил. В подробности врач не вдавался, но я, дурья башка, разговаривал при Каролине. Из моих реплик она поняла, что дела неважны, после чего стала еще более подавлена и задумчива.

Словно в ответ на иную направленность ее беспокойства, телефонные звонки прекратились, и возникли новые неприятности. В день, когда они начались, я был в доме — заскочил между вызовами. Мы с Каролиной сидели в малой гостиной; вернее, на прощание я ее поцеловал и только выпустил из своих объятий, когда вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Бетти. Сделав книксен, она спросила, что нам угодно.

— То есть? — рыкнула Каролина, суетливо поправляя волосы.

— Был звонок, мисс.

— Я не звонила. Наверное, мать тебя зовет.

Бетти растерялась:

— Мадам наверху, мисс.

— Я знаю.

— Прошу прощенья, мисс, но звонок был из гостиной.

— Быть того не может — ни я, ни доктор Фарадей не звонили. Звонок сам позвонил, что ли? Иди наверх, коль зовут.

Бетти заморгала и вышла. Встретив взгляд Каролины, я отер губы и усмехнулся. Она не ответила мне улыбкой, но раздраженно отвернулась и с неожиданной горячностью сказала:

— До чего ж противно! Сил нет терпеть! Все украдкой, по-кошачьи!

— По-кошачьи? — Сравнение меня позабавило. Я потянул ее к себе. — Иди сюда, киса. Кисуля.

— Ради бога, перестаньте! Бетти может войти.

— Ну и что? Она девочка от сохи, все знает про птичек, пчелок и кошечек… Кроме того, вам известно решение проблемы. Выходите за меня. Поженимся на следующей неделе или хоть завтра — когда вам угодно. Будем целоваться, и плевать на всех, кто нас видит. Крошке Бетти добавится хлопот — подать нам завтрак в постель и все такое.

Я улыбался, но взгляд Каролины был странным.

— О чем вы? — спросила она. — Разве мы останемся здесь?

Мы еще не обсуждали практическую сторону нашей совместной жизни. Я-то считал само собой разумеющимся, что жить мы будем в Хандредс-Холле.

— А что? — Я подрастерял уверенность. — Ведь мы не можем бросить вашу матушку.

— А как же ваша работа, ваши пациенты? — нахмурилась Каролина. — Я полагала…

— Вы бы предпочли поселиться в Лидкоте, в той ужасной развалюхе доктора Гилла?

— Конечно нет.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Амбулаторию я не закрою, может быть, на пару с Грэмом сделаем ее ночной… Пока не знаю. В любом случае с июля, когда заработает система здравоохранения, все будет иначе.

— Но вы же говорили о вакансии в Лондоне.

Она застала меня врасплох — я напрочь об этом забыл. Поездка казалась страшно далекой, из-за нашего романа все мои планы вылетели из головы.

— Что толку сейчас гадать, — беспечно сказал я. — Июль все изменит. Появится уйма вакансий, либо их не будет вовсе.

— Не будет? Тогда как же мы уедем?

— Разве мы собирались уехать? — заморгал я.

— Я думала… — начала Каролина, но огорченно смолкла.

Я взял ее за руку:

— Пожалуйста, не волнуйтесь. После свадьбы у нас будет воз времени, чтобы все утрясти. Главное — быть вместе, правда? Это самое большое наше желание, ведь так?

Да, конечно, ответила она… Я поцеловал ее руку и, надев шляпу, вышел из гостиной.

В вестибюле я увидел Бетти. Вконец растерянная и слегка надутая, она спускалась по лестнице. Как выяснилось, миссис Айрес крепко спала и звонить не могла. Я это знала с самого начала, сказала Бетти, и готова поклясться здоровьем матери, что звонок был из гостиной; очень обидно, что мы с мисс Каролиной ей не верим. Голос ее набирал высоту и вскоре привлек Каролину, желавшую узнать, что тут за шум. Оставив их спорить, я ретировался и тотчас забыл об этом происшествии.

Но к концу недели Хандредс-Холл превратился, по словам Каролины, в «сумасшедший дом». Таинственным образом вызывные звонки зажили собственной жизнью: они трезвонили когда бог на душу положит, заставляя несчастных служанок беспрестанно мотаться по этажам и приводя хозяек в неистовство. В подвале Каролина проверила распределительную коробку, напичканную проводами и звонками, но поломки не обнаружила.

— Такое впечатление, что в ней поселился бесенок, — сказала Каролина, провожая меня в сводчатый коридор. — Он балуется с проводами, чтобы довести нас до белого каления! Мыши или крысы ни при чем. Мы повсюду расставили мышеловки, никто не попался.

Я взглянул на упомянутую коробку, некогда казавшуюся надменным устройством, к которому, точно нервы дома, сбегались уложенные в трубки провода. Рассказ Каролины меня озадачил, ибо я уже убедился, что особой чувствительностью проволока не отличалась — иногда ручку звонка приходилось дергать весьма энергично. Каролина принесла лампу с отверткой, и я покопался в примитивном механизме, но никаких неполадок вроде перехлестнутых проводов не нашел. Однако во мне зародилась легкая тревога, когда я вспомнил недавние стуки, беспокоившие жилиц, провисший потолок зала, расползающуюся сырость, вздувшиеся кирпичи… Каролине я ничего не сказал, но мне было ясно, что особняк достиг той стадии обветшания, когда один изъян влечет за собой череду других: как ни ужасно и огорчительно, дом разрушался.

Между тем звонки не желали уняться в своем безумстве, и тогда осатаневшая Каролина заставила коробку умолкнуть, прибегнув к помощи кусачек. Теперь, чтобы вызвать Бетти, им с миссис Айрес приходилось кричать с площадки черной лестницы. Но чаще они просто спускались в кухню и все делали сами, будто в доме не водилось слуг.

Похоже, дом не желал покориться своей участи, ибо в конце недели возникла другая напасть. Теперь в дело вступил реликт Викторианской эпохи — переговорная труба, которую установили в восьмидесятых годах прошлого века для того, чтобы из игровой, располагавшейся на третьем этаже, няньки напрямую сносились с кухней. С каждого конца устройство было увенчано небольшим костяным рупором, снабженным заглушкой со свистком на латунной цепочке, и подавало голос, если в него подуть. Естественно, нынче им никто не пользовался, поскольку все дети давно выросли. В начале войны, когда готовили комнаты для постоя военных, из игровой и спальни вынесли все вещи и мебель. В общем, онемевшую пропыленную трубу никто не тревожил уже лет пятнадцать.

61
{"b":"150856","o":1}