— Я никогда не считал вас чокнутой, — помолчав, ответил я. — Вполне понятно, что дом и ферма в их нынешнем состоянии наводят тоску.

— Тоска, — повторила Каролина, шевеля высунутыми пальцами. — Думаете, в этом все дело?

— Уверен. Наступит весна, вернется Родерик, имение встанет на ноги, и настроение ваше изменится. Вот увидите.

— Вы думаете, нам стоит… держаться за имение?

Вопрос меня ошеломил.

— Конечно! А вы так не думаете?

Она не ответила, а через секунду в гостиную вошла ее мать, и разговор наш оборвался. Мы помогли миссис Айрес усесться в кресло. Покашливая, она взяла меня за руку:

— Благодарю вас, мне хорошо. Правда-правда. С часик я полежала, а потом решила, что это глупо, если в груди хлюпает, как в утином садке.

Она откашлялась в платок и отерла заслезившиеся глаза. Плечи ее были укрыты шалями, а голова — кружевной мантильей. Изящная и бледная, миссис Айрес походила на чахлый цветок в футляре; волнения последнего времени ее состарили, а слабые легкие, хлебнувшие дыма, не устояли перед бронхитом. Даже недолгое путешествие по выстуженному дому ее утомило. Кашель ее стих, но одышка осталась.

— Как поживаете, доктор? — спросила миссис Айрес. — Каролина сказала вам о письме доктора Уоррена? — Поджав губы, она покачала головой. — К сожалению, новости неутешительные.

— Сочувствую вам.

Немного поговорив о Родерике, мы вернулись к другой животрепещущей, но безрадостной теме — строительству. Вскоре миссис Айрес охрипла и замолчала; мы с Каролиной пытались поддерживать разговор, а она, огорченная собственной немотой, беспокойно перебирала руками в кольцах. Потом, не дослушав, миссис Айрес подобрала свои шали и прошла к письменному столу, где стала рыться в бумагах.

— Что ты ищешь, мама? — взглянула на нее Каролина.

Будто не слыша, миссис Айрес рассматривала конверт.

— Совет шлет горы всякой чепухи! — Голос ее был непрочен, как паутина. — А правительство разглагольствует о нехватке бумаги!

— Да, писанина утомляет. Что тебе нужно?

— Ищу последнее письмо твоей тетушки Сисси. Хочу показать его доктору.

— Там письма нет. — Каролина встала. — Я его убрала. Садись, я принесу.

Из конторки она достала письмо и передала его матери. Та направилась к креслу, следом за ней волочилась соскользнувшая с плеча шаль с узловатой бахромой. Прежде чем развернуть письмо, миссис Айрес долго устраивалась в кресле. Потом обнаружила, что куда-то запропастились ее очки.

— О господи! — прошептала миссис Айрес, закрыв глаза. — Только этого не хватало!

Она шарила взглядом вокруг себя, к поискам присоединились и мы с Каролиной.

— Где последний раз ты их видела? — Каролина заглянула под диванную подушку.

— Здесь, это совершенно точно. Я держала очки в руке, когда утром Бетти принесла письмо от доктора Уоррена. Может, ты куда-нибудь их переложила?

— Я их не видела, — нахмурилась Каролина.

— Значит, кто-нибудь другой переложил. Простите, доктор, я понимаю, как мы вам надоели.

Добрых пять минут мы безуспешно перетряхивали бумаги, открывали ящики и заглядывали под стулья. Наконец Каролина вызвала Бетти и велела ей посмотреть в спальне, хотя миссис Айрес говорила, что не надо зря гонять девочку, ибо она прекрасно помнит, что последний раз надевала очки именно здесь, в малой гостиной.

Бетти почти сразу вернулась и виновато подала хозяйке очки, которые нашла в спальне на подушке. Секунду миссис Айрес на них смотрела, а затем брезгливо покачала головой.

— Вот что значит старость, Бетти, — сказала она, забирая очки.

Каролина засмеялась, но смех ее казался слегка наигранным.

— Глупости, мама!

— Да что уж там. Не удивлюсь, если кончу, как моя двоюродная бабка Додо. Она так часто теряла вещи, что сын преподнес ей индийскую мартышку, к спине которой приторочил корзинку; тетка складывала туда ножницы, наперстки и прочее и водила обезьяну на ленточке.

— Что ж, если пожелаешь, раздобудем тебе мартышку.

— Нет, нынче это невозможно. — Миссис Айрес надела очки. — Какое-нибудь общество выступит с запретом, либо мистер Ганди выразит протест. Может, в Индии обезьяны имеют право голоса… Спасибо, Бетти.

Одышка ее прошла, голос окреп. Она тряхнула листком, разворачивая письмо, отыскала и вслух прочла один абзац. Речь в нем шла о совете, который ее сестра получила от парламентария-консерватора, весьма обеспокоенного разбазариванием старых имений. Вообще-то, ничего нового мы не узнали: нынешнее правительство грозило землевладельцам штрафами и ограничениями, а потому до следующих выборов им лучше «не дергаться и затянуть пояса».

— Хорошо, если есть пояса, но как быть тем, у кого нет пряжки? — сказала Каролина, когда миссис Айрес закончила. — Было бы славно превратить имение в сонное царство и ждать прихода к власти доблестных консерваторов. Но если мы будем сидеть сложа руки еще хотя бы год, нам крышка. Я почти жалею, что совет не купил больше земли. Еще бы с полсотни коттеджей, и мы бы почти расплатились с долгами…

Унылая беседа продолжалась до появления Бетти с чаем, после чего мы погрузились в молчание и собственные мысли. Миссис Айрес тяжело вздыхала, временами откашливаясь в платок. Каролина поглядывала на письменный стол — вероятно, раздумывала о гибнущем имении. Согревая пальцы о тонкий фарфор чашки, я бродил взглядом по комнате и вдруг поймал себя на том, что почему-то вспоминаю свой первый визит в Хандредс-Холл. Бедняга Плут лежит на полу, точно беспомощный старик, а Каролина ногой почесывает ему мохнатое брюхо. Родерик лениво нагибается за упавшим шарфом миссис Айрес. Наша мама как мальчик-с-пальчик. Куда ни пойдет, повсюду оставляет за собой метки… Теперь нет ни его, ни Плута. Французское окно было распахнуто, а сейчас закрыто от непогоды и понизу заколочено щитом — не так дует, но и света меньше. Чувствовался кисловатый запах гари, лепнину на стенах изгваздал налет сажи. Еще пахло мокрой шерстью — на древней раме Каролина развесила промокшую под дождем одежду, которая теперь сохла перед камином. Невозможно представить, чтобы полгода назад миссис Айрес позволила превратить гостиную в прачечную. Но тогда из сада вошла красивая смуглая женщина в вычурных туфлях, а сейчас я видел старуху, которая кашляла и вздыхала, кутаясь в разномастные шали.

Каролина озабоченно смотрела на мать и, похоже, думала о том же. Заметив мой взгляд, она смущенно мигнула.

— Какие мы все нынче угрюмые! — Каролина отставила пустую чашку и подошла к окну. Зябко обхватив себя, она посмотрела на низкое серое небо. — Слава богу, дождь кончается. Уже что-то. Пока не стемнело, загляну на стройку… Я почти каждый день туда хожу, — добавила она, поймав мой удивленный взгляд. — Сверяю ход работ с графиком, который дал Бабб. Теперь мы с ним большие друзья.

— По-моему, вы хотели, чтобы стройку огородили, — сказал я.

— Да, сначала хотели, но она чем-то завораживает. Что-то вроде гадкой раны — не можешь удержаться, чтобы не заглянуть под бинт. — С сушилки Каролина сняла свое пальто, берет и шарф; одеваясь, она мимоходом предложила: — Если угодно и есть время, идемте со мной.

Время-то имелось, поскольку в тот день вызовов было мало, однако накануне я лег поздно, а встал рано, и теперь возраст давал о себе знать. Мысль о том, чтобы в холоде шлепать по грязи, отнюдь не прельщала. К тому же было бы невежливо бросить миссис Айрес. Но та, заметив мою неуверенность, сказала:

— Идите-идите, доктор. Мне интересно мужское мнение о работах.

После этого я уже не мог отказаться. Каролина позвонила Бетти, и служанка принесла мою верхнюю одежду. Мы подбросили поленьев в камин и удостоверились, что у миссис Айрес есть все необходимое. Чтобы сэкономить время, на улицу мы вышли прямо из гостиной, перебравшись через щит у французского окна, спустились по каменным ступеням и зашагали через южную лужайку. Сырая трава, цеплявшаяся за ботинки, тотчас вымочила манжеты моих брюк и притемнила чулки Каролины. Потом началась самая мокредь; неуклюже взявшись за руки, мы пошли на цыпочках и разъединились уже на сухой гравийной тропке, что бежала вдоль садовой ограды.