Каролина пожала плечами:

— Мама считает, ее надо вычистить и закрыть. На ремонт нет денег.

— А страховка?

Каролина опять посмотрела на миссис Бэйзли и Бетти — служанки щетками шумно драили стены.

— Род не платил взносы. Мы только сейчас узнали.

— Не платил?

— Уже давно. Вроде как экономил. — Каролина прикрыла глаза и покачала головой. Потом кивнула на французское окно. — Давайте выйдем на минутку.

Мы вышли на крыльцо, и я оглядел изуродованную мебель: кожаная обивка кресла сгорела, его пружины и прокладка из конского волоса, торчавшие наружу, казались нездоровым нутром невероятного анатомического муляжа. Зрелище угнетало. Дождь перестал, но было зябко, Каролину знобило. Я предложил вернуться в тепло, где я мог бы осмотреть ее и всех других пострадавших. Чуть помешкав, она отвела меня подальше от окна и хотела что-то сказать, но закашлялась, морщась от боли в опухшем горле.

— Вчера вы звонили… — Каролина посмотрела мне в глаза. — Мать что-нибудь говорила о причине пожара?

— Нет, лишь сказала, что он возник в комнате Рода, когда все уже легли. Потом вы его обнаружили и погасили. Я подумал, пьяный Род куролесил и не затушил сигарету.

— Сначала мы тоже так решили.

Меня удивило это «сначала».

— Род что-нибудь помнит? — осторожно спросил я.

— Совсем ничего.

— Наверное, он отключился… и что потом? Проснулся, подошел к камину и поджег газету, чтобы прикурить?

Болезненно сглотнув, Каролина с усилием проговорила:

— Не знаю, что и думать. Вы обратили внимание на камин?

Я взглянул через окно: очаг был закрыт сетчатой шторкой.

— Вот так все и было, когда я ушла, уложив Рода, — сказала Каролина. — Но когда я прибежала ночью, в камине огня не было. Зато горело в других местах. Не в одном, понимаете? Полыхало в пяти-шести точках.

— Неужели? — Я был потрясен. — Просто чудо, что никто из вас серьезно не обгорел!

— Я не об этом… На службе у нас была пожарная подготовка. Нам рассказывали, как распространяется огонь. Понимаете, он ползет, но не скачет. А в комнате были разрозненные возгорания, как от зажигалок или чего-то в этом роде. Гляньте на кресло: похоже, пламя возникло прямо на сиденье, ножки-то целы. Со столом и конторкой то же самое. А шторы? — Каролина потрогала обгоревшие парчовые занавеси, перекинутые через спинку погубленного кресла. — Видите, они загорелись с середины. Как это возможно? А стены по бокам окна всего лишь опалены. Все так, будто… — Она оглянулась на комнату, боясь, что ее услышат служанки. — Одно дело, если по неосторожности Род уронил сигарету или свечку. Но здесь все так, будто комнату подпалили. В смысле, нарочно.

Я опешил:

— Вы хотите сказать, что Род…

— Не знаю, — перебила меня Каролина. — Просто не знаю. Но я думаю о том, что Род говорил в вашей амбулатории. И отметины, которые мы видели в его комнате… ведь это были прожоги. Верно? Тогда все это обретает ужасный смысл. И вот еще одно…

Каролина поведала о странной неурядице в кухне, когда за спиной Рода вспыхнула скомканная газета. Тогда все списали на неостывшую золинку. Но потом Каролина еще раз осмотрела место происшествия и на кухонной полке обнаружила коробок спичек. Сомнительно, но все же вероятно, что Родерик, улучив момент, пытался себя поджечь.

Я не вытерпел:

— Не хочу сомневаться в ваших словах, но вы пережили сильное потрясение. Неудивительно, что вам всюду мерещится огонь.

— Думаете, вспыхнувшая газета нам померещилась? Всем четверым?

— Ну…

— Уверяю, нам не привиделось. Огонь был настоящий. И если Родди не поджигал, тогда… кто? Вот что меня больше всего пугает. Вот почему лучше, чтобы это сделал Род.

Я не вполне понимал, к чему она клонит, но Каролина явно была очень напугана.

— Послушайте, давайте успокоимся, — сказал я. — Нет никаких оснований считать пожар чем-то иным, кроме как несчастным случаем, верно?

— Точно не знаю. Посмотрим, что скажет полиция. Вчера к нам приходил мясник. Он учуял запах гари и поперся к окнам, прежде чем я успела его остановить. Знаете, в войну он был пожарным, служил в Ковентри. Я что-то наплела насчет масляного обогревателя, но дядька все высматривал и высматривал. По его лицу было видно, что он мне не поверил.

— Ваше предположение чудовищно! — тихо сказал я. — Неужели Род мог хладнокровно…

— Я знаю! Знаю, это ужасно! Я не говорю, что он это сделал умышленно. Невозможно, чтобы он хотел кому-то навредить. Все что угодно, только не это. Но ведь так бывает… — она горестно сморщилась, — человек делает зло, не ведая, что творит.

Я не ответил и вновь посмотрел на погибшую мебель: кресло, конторка и стол с обуглившейся столешницей, за которым я так часто видел Рода близким к отчаянию. Вспомнилось, как незадолго до пожара он проклинал отца, мать и само имение. «Нынче будут фокусы», — загадочно сказал он, и я, проследив за его взглядом, увидел — ведь так? — что вся комната испещрена — буквально кишит! — зловещими черными отметинами.

— Ох, Каролина! — Я отер лицо. — Как же это скверно! Я чувствую себя виноватым.

— Почему?

— Нельзя было оставлять его одного! Я подвел его и вас всех… Где он сейчас? Что он говорит?

Взгляд ее опять стал чудным.

— Он наверху, в своей прежней комнате. Знаете, толку от него не добьешься… Он просто в жутком состоянии. На Бетти можно положиться, но мы не хотим, чтобы миссис Бэйзли его видела. Не надо, чтобы его вообще кто-нибудь видел. Вчера звонили Росситеры, но я их отвадила, а то вдруг он что-нибудь выкинет. Это не шок, но… что-то другое. Мать отобрала у него сигареты и прочее. Она… — веки ее дрогнули, щеки чуть покраснели, — его заперла.

— Заперла? — Я подумал, что ослышался.

— Она тоже размышляла над пожаром и поначалу решила, что это несчастный случай. Мы все так считали. Но Род так себя вел, что мать поняла: тут что-то другое. Пришлось рассказать ей, как странно горела комната. Теперь мать боится, что он еще чего-нибудь натворит.

Каролина закашлялась, кашель все не стихал; конечно, она разволновалась и слишком долго разговаривала на холоде. Вид у нее был совершенно разбитый и больной.

Я отвел ее в малую гостиную и там осмотрел. Затем поднялся к ее матери и брату.

Сначала я зашел к миссис Айрес. Укутанная в шали и блузы, она сидела в подушках; распущенные волосы превращали ее лицо в бледную сморщенную мордочку. Мой приход ее явно обрадовал.

— Вот, извольте, доктор Фарадей: новое несчастье, — просипела она. — Я начинаю думать, что над нашей семьей висит какое-то проклятье. Но за что? Не постигаю. Кого мы прогневили? Может, вы знаете?

Она спросила почти всерьез. Присев на стул, я начал ее осматривать.

— Да уж, вы с лихвой испили из чаши горестей, — сказал я. — Всей душой вам сочувствую.

Закашлявшись, миссис Айрес согнулась пополам, а затем вновь откинулась в подушки, не спуская с меня взгляда.

— Вы видели комнату Родерика?

Я приложил стетоскоп к ее груди:

— Секундочку… да, видел.

— Обратили внимание на стол и кресло?

— Помолчите минутку, пожалуйста.

Я нагнул ее, чтобы прослушать спину. Потом убрал стетоскоп и, чувствуя на себе ее взгляд, ответил:

— Да.

— И что скажете?

— Не знаю…

— Полагаю, знаете. Ох, доктор, вот уж не думала дожить до того, что стану бояться собственного сына! Без конца представляю, что могло случиться. Только закрою глаза — вижу огонь.

Голос ее осекся, она согнулась в новом, еще более злом приступе кашля, с которым все не могла справиться. Я придержал ее за плечи, затем подал воды и чистый носовой платок. Отерев глаза и рот, она откинулась в подушки, раскрасневшаяся и измученная.

— Вам нельзя много говорить.

— Я не могу молчать! — покачала она головой. — Кроме вас и Каролины, поговорить мне не с кем, а с ней мы это обсудили уже по десятому разу. То, что она рассказала, уму непостижимо! Я ушам своим не верила! Мол, Родерик почти обезумел, комната его и прежде горела, и вы видели отметины.