— Военный шок? — презрительно фыркнул Родерик.

— Да, отсроченный шок, весьма частое явление.

— Я знаю то, что знаю, — покачав головой, твердо сказал он. — А знаю я то, что видел.

— Вы знаете то, что вам привиделось. От усталости и перенапряжения.

— Да нет же! Как вы не понимаете! Господи, зря я рассказал. Вы же сами просили! Я не хотел, но вы меня заставили. А теперь делаете из меня какого-то психа!

— Вам нужно хорошенько выспаться.

— Говорю же, тогда оно вернется!

— Нет, Род. Поверьте, оно вернется, если вы не будете спать, потому что это галлюцинация…

— Ах так! Значит, галлюцинация?

— …Она подпитывается вашей усталостью. Я бы советовал вам на время уехать. Прямо сейчас устроить себе небольшой отпуск.

Он натягивал свитер, из горловины выглянуло его изумленное лицо.

— Уехать? Вы меня не слушали, что ли? Если я уеду, бог знает что может случиться… — Род торопливо пригладил волосы и взял пальто. — Я и так уж задержался. — Он глянул на часы. — А все вы! Мне пора домой.

— Ну хоть возьмите люминал.

— Дурь? Считаете, поможет?

Я направился к шкафчику с лекарствами.

— Нет! Не надо! — выкрикнул Род. — В госпитале меня этим под завязку накачали. Больше не хочу. Не надо мне ваших таблеток, я их выброшу.

— Вдруг передумаете?

— Нет!

Я оставил таблетки на месте.

— Пожалуйста, выслушайте меня, Род. Если уж мне не удается уговорить вас уехать… Мой бирмингемский знакомый, очень хороший врач, держит клинику, которая специализируется на случаях, подобных вашему. Позвольте, я его приглашу побеседовать с вами? Он вас только выслушает. Больше ничего не надо, просто расскажите ему все, как рассказали мне.

Лицо Родерика отвердело.

— Мозгоправа сватаете? Психиатра, психолога или как там он у вас называется? Дело-то совсем не во мне. В доме. Неужели не понимаете? Тут нужен не врач, а скорее… — он подыскивал слово, — священник или кто-нибудь в этом роде. Если бы вы пережили то, что пережил я…

— Ну так давайте я поеду с вами! — воскликнул я. — Я побуду в вашей комнате и увижу, если оно появится!

Родерик задумался. Мне стало еще тревожнее от того, как он всерьез прикидывал возможность такого варианта. Наконец он покачал головой и холодно сказал:

— Нет, слишком рискованно. Не хочу его искушать. Ему это не понравится. — Он надел кепи. — Мне пора. Я жалею, что поделился с вами. Надо было предвидеть, что вы не поймете.

— Род, я не могу отпустить вас в таком состоянии. — Я искренне за него боялся. — Вспомните, что сейчас было. А если опять накатит эта ужасная паника?

— Не накатит. Просто вы застали меня врасплох. Не стоило к вам заходить. Я нужен дома.

— Ну хоть матери все расскажите. Или позвольте мне с ней поговорить.

— Нет! — вскинулся Родерик. Он уже шагнул к двери, но остановился и ожег меня взглядом, в котором полыхнула неподдельная злость. — Незачем ей об этом знать. Сестре тоже. Не смейте ничего говорить. Вы обещали. Вы дали слово, и я вам поверил. Вашему дружку-лекарю тоже ничего не говорите. По-вашему, я ополоумел? Ладно, пусть так, если вам от этого легче. Вы боитесь взглянуть правде в глаза, но хоть соблюдайте приличия и не мешайте мне сходить с ума.

Он говорил твердо, спокойно и как-то нелепо рассудительно. Родерик перекинул сумку через плечо и запахнул пальто; лишь бледность и чуть воспаленные глаза напоминали о его странном помрачении, а так он опять выглядел обыкновенным молодым сквайром. Я понял, что не смогу его удержать. За дверью уже гомонили первые пациенты моего вечернего приема, и я вывел его черным ходом. На душе было скверно и муторно; сквозь пыльную тюлевую штору я смотрел, как он обогнул угол дома и торопливо захромал к своей машине.

Что я мог поделать? Было ясно, чудовищно ясно, что в последнее время Род пребывает во власти сильнейших галлюцинаций. Впрочем, чему удивляться, если вспомнить, сколько всяких забот на него свалилось? Видимо, напряжение и страхи достигли той степени, когда ему стало казаться, что против него восстали, как он выразился, «заурядные вещи». Пожалуй, ничего странного в том, что впервые галлюцинация посетила его именно в тот вечер, когда ему предстояло хозяйничать на приеме в честь успешного соседа. Примечательно, думал я, что пиком кошмара стало зеркало, которое, прежде чем «пойти», отразило изуродованное лицо, а затем разлетелось в осколки. Все это было печально, но вполне объяснялось стрессом и нервным напряжением. Больше меня тревожило другое: Род безоговорочно уверовал в свою галлюцинацию, и она породила в нем якобы логичный страх, что мать и сестра «заразятся», если не стеречь чертовщину, обитающую в его комнате.

Вновь и вновь я возвращался к его состоянию. Даже на приеме больных я думал о Роде, с ужасом и отчаянием вспоминая его жуткую историю. Пожалуй, в моей практике еще не было случая, когда я пребывал в такой растерянности. Конечно, знакомство с Айресами мешало мне принять верное решение. Наверное, стоило передать этот случай другому врачу. Но можно ли считать это «случаем»? Род не обращался ко мне за медицинской помощью. Он даже подчеркнул, что вовсе не желал мне поверяться. Тут и речи не было об оплате врачебных услуг. Я не считал, что он представляет опасность для себя или окружающих. Вероятнее всего, помрачение будет медленно набирать силу и в конце концов сожрет его, — иными словами, он доведет себя до полного психического распада.

Я стоял перед дилеммой: известить миссис Айрес и Каролину или нет? Я дал слово молчать и в шутку сравнил себя со священником, но всякий лекарь серьезно относится к врачебной тайне. Весь вечер я мучился, принимая то одно, то другое решение… Часов в десять я пошел к Грэмам, чтобы обсудить это дело. Последнее время я редко к ним заглядывал, и мой визит Дэвида удивил. Анна была наверху — хлопотала с прихворнувшим ребенком; мы с Дэвидом сели в гостиной, и я поведал всю историю.

Грэма она тоже обескуражила.

— Как же оно так вышло? Были хоть какие-то признаки?

— Я видел, что с ним не все ладно, но такого не предполагал.

— Что собираешься делать?

— Вот это я и пытаюсь решить. Даже точного диагноза нет.

Дэвид задумался:

— Эпилепсию допускаешь?

— Первое, о чем я подумал. Если так, кое-что прояснилось бы: аура вызывает слуховые и зрительные галлюцинации, затем припадок и потерю сил. Вроде бы все складывается, но, по-моему, дело не только в этом.

— Как насчет микседемы?

— Думал и об этом. Но ведь ее не проглядишь. Никаких симптомов.

— Может, что-то препятствует мозговому кровообращению? Скажем, опухоль.

— Не дай бог! Хотя это возможно. Но опять же никаких признаков… Все-таки я склоняюсь к тому, что это чисто нервное…

— Тоже радости мало.

— Да, конечно. Его мать и сестра ничего не знают. Как думаешь, стоит им сказать? Вот что меня мучает.

Дэвид надул щеки.

— Ты лучше их знаешь, — покачал он головой. — Конечно, Родерик тебе спасибо не скажет. С другой стороны, этим можно спровоцировать кризис.

— Или окончательно потерять контакт.

— Да, опасность есть. Пожалуй, лучше выждать денек-другой.

— А тем временем ситуация в доме приблизится к хаосу, — мрачно сказал я.

— Ну, это уж не твоя забота, — невозмутимо ответил Дэвид.

Он и прежде об Айресах говорил бесстрастно, но сейчас это меня слегка задело. Прикончив выпивку, я поблагодарил его за беседу и побрел домой; я выговорился, и мне стало чуть легче, но я так и не знал, что делать дальше. Я вошел в темную смотровую, где возле печки стояли два стула, и будто услышал запинающийся, полный отчаяния голос Родерика; давешняя история вновь обрушилась на меня всей своей тяжестью, и я понял, что просто обязан хотя бы намекнуть его близким, в каком состоянии он находится, и сделать это как можно скорее.

На другой день в полном унынии я отправился в Хандредс-Холл. Выходило, что моя задача состоит в том, чтобы предостеречь Айресов либо от их имени исполнить нечто малоприятное. При свете дня решимости моей поубавилось. Я опять вспомнил о данном слове и вел машину, если можно так выразиться, в корчах нежелания, очень надеясь, что в парке или доме не встречу самого Рода. С последнего визита прошло совсем немного времени, меня не ждали; миссис Айрес с Каролиной, которых я нашел в малой гостиной, от моего внезапного появления явно опешили.