Прошло около часа. Тревожный свист дозорных поднял всех на ноги. Через несколько минут появился гонец от Яна. Коуперс просил подбросить помощь к Черному ущелью.

– Что там, объясни хоть! – нетерпеливо потребовал Петр.

– Какая-то неразбериха, генерал. Там, видать, буры, непонятно какие, на них насели англичане, на англичан – мы. В общем, слоеный пирог.

«В голове у тебя слоеный пирог», – хотел обругать его Петр, но не обругал, и правильно сделал.

Когда он, прихватив всех своих удальцов, подскакал к Черному ущелью, там шла бешеная перестрелка. Частили сухие, звонкие выстрелы английских винтовок, и тяжело, раскатисто гремели бурские стволы. Англичане засели у восточного края теснины. У них была превосходная позиция, и Яну, который со своими бойцами расположился еще восточнее, у дороги, приходилось туго. Но еще хуже было кучке неизвестных, которые очутились тут непонятно как. Засев в камнях по берегам ручья, вытекавшего из ущелья, они отстреливались от англичан. Действительно, слоеный пирог!

Действовать надо было решительно и скоро. Еще немного – англичане перебьют кучку бойцов у ручья, нырнут в теснину и уйдут на Стофберг.

– Заходим в тыл им, ребята, быстро!

Спрыгнув с коня, Петр бросился вверх по крутому, поросшему кустарником склону. Молча продираясь сквозь колючие заросли, за ним карабкались вестовые.

Выбравшись на край ущелья, Петр взглянул вниз. Он сразу же увидел Марстона. До него было далеко, но Петр узнал его. Рыжие усы капитана топорщились по-прежнему. Петр вскинул винтовку. Но парни, не отстававшие от своего генерала, уже открыли огонь. Пули бурской подмоги полоснули по англичанам. Марстон крикнул что-то, вскочил на коня и сразу пришпорил его. За ним бросились его драгуны.

Буры у ручья стреляли в них почти в упор. Два всадника упали, остальные мчались напропалую.

Петр начал поспешно спускаться. Еще гремели выстрелы, разгоряченные парни слали пули вдогонку убегавшим.

– В погоню, Ян! – закричал Петр, хотя едва ли Коуперс мог его услышать.

Но и без этого приказа буры сообразили, что им надо делать. Мимо Петра, под ним, пролетели несколько всадников. Вдруг передний вскрикнул, лошадь под ним рухнула, седок полетел на землю. Из-за поворота ущелья били драгунские винтовки: Марстон оставил заслон. Петр грянул через плечо на упавшего – это был Каамо. Обдирая руки в кровь, Петр устремился вниз, подбежал к своему черному другу – тот уже вставал.

– Ранен?

– Нет. – Каамо скрипнул зубами. – Коня убили…

Заслон, что был оставлен Марстоном, смяли и перебили. Но время было упущено, Марстон ушел.

Петр направился к незнакомцам у ручья. Они спокойно, будто смерть и не побывала рядом, делали свое дело. Один перевязывал другому окровавленную руку. Третий, только что пристрелив раненую лошадь, снимал с нее седло. Четвертый взялся уже за заступ – рыть могилу пятому.

– Здравствуйте, буры. – Петр снял шляпу.

Подошедший с ним Ян еще и перекрестился: мертвых надо уважать.

– Спасибо, друзья, – не здороваясь и не поворачиваясь к ним, сказал тот, что снимал седло. – Спасли нас от гибели.

Бур, которого перевязывали, повернул голову.

– Питер? – негромко и вовсе не удивленно сказал он.

Петр оглянулся.

– Павлик?!

Это был Пауль Петерсон. Честное слово, это был он! Возмужал, огрубел, но милый солнечный набрызг веснушек на побледневшем лице еще напоминал о недальнем детстве.

– Павлик, дорогой… Откуда ты взялся?

Все оказалось просто. Генерал Девет послал его к Луису Бота. Для связи. Девет привел своих буров в Трансвааль, теперь ему надо координировать свои действия с генералом Бота. Вот он и послал их. А в дороге они напоролись на драгун.

– Ладно, потом расскажешь, – перебил его Петр, но все же не удержался, спросил: – А батя где? Как он? Где Ваня? Мама?

Павлик прихмурился:

– Не знаю. Отец где-то в плену. А Ваня погиб. Хорошо погиб: пуля – в голову… И мама не знаю где.

– Ну, будем думать, живы-здоровы отец и мать, – сказал Петр неуверенно.

Павлик посмотрел на него совсем по-взрослому:

– Многих, очень многих недосчитаются буры…

Фельдмаршал граф Робертс принял Сесиля Родса почти незамедлительно. Задержка произошла совсем пустяковая, ее можно было объяснить, скажем, требовательностью командующего к собственному туалету, какими-либо неотложными, пусть и далеко не государственной важности делами и не придавать ей значения. Можно было предположить и некие другие причины, но это значило бы портить себе настроение, а этого южноафриканскому магнату вовсе не хотелось.

Повод для визита к Робертсу был почти официальным, но только повод. Родсу уже было известно, что сэр Фредерик, будучи назначен главнокомандующим армии Англии на место лорда Уолслея, должен покинуть Черный континент, передав дела начальнику своего штаба лорду Китченеру. Перед отъездом, думалось Родсу, в самый раз состояться конфиденциальному и вполне искреннему разговору. Личное мнение командующего о предполагаемом завершении военных дел на южноафриканском театре было бы для него ценным.

Сэр Фредерик, сухощавый энергичный старик с явственными следами суровой солдатской жизни на лице, умел быть приятно гостеприимным. Он превосходно разбирался не только в делах военных и с непринужденностью, которой, правда, несколько мешала природная суховатость, мог бы поддерживать беседу на любую тему. Впрочем, в этом Сесиль Родс не нуждался. Его интересовало нечто определенное, и он мог позволить себе, минуя ненужную болтовню, об этом определенном и вести речь. Поздравив Робертса с новым высоким назначением, он выразил надежду, что отечество долго еще будет иметь счастье видеть во главе своих вооруженных сил такого несравненного полководца и знатока колониальной политики, как сэр Фредерик. Затем Родс приступил непосредственно к интересующим его вопросам:

– Здесь, на нашей земле, не столько армия, сколько полиция и администрация займутся наведением порядка? Месяца три-четыре на это понадобится?

Задавая этот вопрос, алмазный король просто высказал взгляды, распространенные в окружении Джозефа Чемберлена. Сам-то Родс понимал в этом чуть больше, но иногда не вредно прикинуться простачком – такому объяснят поподробнее, а он и из пустяков извлечет необходимое. Однако нехитрую уловку эту Робертс, видимо, разгадал. Подняв на собеседника водянистые, отцветающие глаза, он прищурил их с насмешливостью и сказал:

– Да, и Чемберлен, и Мильнер придерживаются этой точки зрения. Только я не пойму, почему именно этой. Буры – еще крепкий орешек, и моему преемнику придется немало с ними повозиться. Кое-кто, я знаю, упрекает меня, что я плохо справился с задачей и нарушил классическое правило, согласно которому необходимо сначала уничтожить армию противника, а затем занимать его столицу. Хотел бы я, однако, посмотреть на классиков этой теории в моем положении. Попробуйте уничтожить армию, которой вовсе и нет и которая все же существует. Сегодня бурские генералы распускают своих бойцов – и армии как не бывало, а через неделю их коммандо уже треплют мои обозы, а если честно, – не только обозы. Недаром мне приходится растягивать свои войска по коммуникационным линиям на тысячи километров. Метрополия в своем патриотическом неистовстве видит в бурах лишь развращенных и тупых крестьян, а я вижу искусных и упорных воинов. Вот так, милейший Родс.

Видимо, здорово у старика наболело все это – чуть не с первой фразы герой Африки, как именовали его газеты, начал плакаться. Родс сказал:

– Своими энергичными и умелыми действиями, сэр Фредерик, вы многое сделали здесь для Великобритании. Но позвольте задать вам, может быть, не слишком приятный, однако дружески-откровенный вопрос. Отчего, когда после падения Претории Луис Бота предложил вам переговоры о мире, вы ответили ему отказом и только отказом?