Якоб Мор, поужинав, полулежал на циновке возле одного из фургонов, подвалив под голову седло. Он размышлял о чем-то своем, изредка прикладываясь к бутылке.

Солнце скатывалось за лес. Светлые снизу листья смоковницы над Мором на фоне неба казались черными. Глухо урчала недалекая река. Тревожно, с металлическим звоном прокричала где-то ржанка. Чуть в стороне пронеслась стая розовых фламинго – в лучах солнца полыхнула алым.

Подошел и присел рядом Ковалев.

– Хотите стаканчик?

– Спасибо, в такую жару лучше всего вода.

– Как пробы?

– Прежние. Дело дрянь.

Мор помолчал. Потом пошел напрямик:

– Послушайте, Питер… Оба мы с вами служащие Бозе. Старик изрядно раскошелился на эту экспедицию. Ему будет очень досадно, если она ничего не даст. Такой опытный мастер, как Кофальоф, не сумел найти золото! Плохо, очень плохо. Я думаю, мы сделаем правильно, если чуток завысим результаты разведки. Как вы считаете?

Петр поднял на него глаза.

– Я отправил Артуру Бозе подробнейший отчет об этих результатах.

– Как?!

– Очень просто. Сегодня утром Ян Коуперс повез мое письмо на почту в Стелпорт.

Мор сел. Глаза его блуждали. Бессильная ярость начинала колотить тело. Наверное, ему очень хотелось выхватить револьвер и всадить все пули в живот, прямо в живот Ковалева. Так ловко и хладнокровно провести его, Якоба Мора!..

– Кто вас просил об этом? – Тихий угрожающий голос англичанина сорвался почти на визг. – Какого черта вы тут с Коуперсом распоряжаетесь, как в своем хозяйстве?!

Петр бросил на него нарочито ленивый взгляд, сказал спокойно, чуть усмехаясь:

– Потише, мистер Мор, не стоит тратить нервы.

– Да вы понимаете, что вы наделали?!

– Вполне понимаю. Я выбил рудник Бозе из ваших рук.

Глаза Мора округлились, потом он прищурил их. Все ясно. Его игра разгадана. Теперь можно было говорить откровенно. Он сказал:

– Этого я никогда не прощу вам, Кофальоф. Я отомщу.

– Валяйте, – сказал Петр и встал.

На поляну въезжал на усталом коне Ян.

– Все в порядке, Питер! – крикнул он.

Мор бешено пнул бутылку.

Наутро он распорядился заканчивать в экспедиции все работы и поворачивать обратно.

О тайных планах Мора Петр в своем письме ничего не сообщал. Это походило бы на грязную сплетню. Просто он рассказал о результатах поисков, привел цифры.

Бозе встретил их уже подготовленным к вести о неудаче. Он воспринял ее с философской рассудительностью.

– Что ж, в нашем деле без риска не обойтись. На этот раз я прогадал, но зато теперь буду знать, что на севере мне делать нечего.

Мор был напряжен: он не знал содержания письма Петра, посланного из Стелпорта, и ждал подвоха. На языке вертелись злые слова насчет того, что Ковалеву не надо было поручать разведку, – тогда все могло обернуться по-иному, но высказать их Мор не решался: это было опасно – задевать сейчас Петра, лучше выждать.

– Отдохните денька два, – разрешил Бозе, – потом за работу, надо наверстывать пустые расходы…

Петр спешил домой. Он знал, что Дмитрий с Каамо хлопочут там, готовя праздничный ужин, и невольная добрая улыбка лезла на лицо. Митя, Митя! Как он расцвел, как ухнул и сжал Петра своими лапищами, друг-дружок… Сегодня бы еще Яна пригласить, да только Ян далеко. Со своим неразлучным Мангваэло он проводил экспедицию до Миддельбурга, а оттуда направился на ферму своего брата. С ним ушел и Чака – бродить по бурским землям, учиться хитростям белых…

Петр вошел на кухню и обомлел: друзья его… лепили пельмени. Настоящие уральские пельмени! Обернув к Петру припудренное мукой лицо, Дмитрий широко ухмылялся: сам был рад, что придумал такой сюрприз.

– Перьмень! – бодро выговорил Каамо и, довольный, захохотал.

– Ах вы черти! – только и сказал Петр, глаза у него защипало.

Они уже опустили пельмени в кипящую воду, когда за окном мелькнуло яркое платье Изабеллы. Она влетела в дом разрумянившаяся, с веселым и лукавым блеском в глазах. Петр невольно залюбовался ею. Это была уже совсем не та девочка, почти подросток, какую они увидели впервые, придя на рудник, – юность расцвела и созрела.

– Знали бы вы, какой был шум! – воскликнула Белла. – О, это надо было послушать. Вы, Питер, зря ушли – лишились удовольствия посмотреть такое представление!

– С ним был разговор? – поинтересовался Дмитрий, и Петр не сразу сообразил, с кем это «с ним».

– Ага! – почти ликующе подтвердила Белла. – Он даже позеленел, когда отец сказал, что у нас уже все решено. Закричал: «Но ведь я рассчитывал, надеялся!» – «Зря надеялись, – говорит отец, – ни я, ни дочь обещания вам не давали. Вы просили руки – мы до сих пор молчали»… Я думала, он пристрелит и отца, и меня. Но он только покричал, потом выскочил. Хлопнул дверью – стены затряслись. Смехота!

– Mop? – догадался наконец Петр.

– Ну да! Вам Дик уже сказал, что мы с ним женимся? Дик и я.

– Нет, не говорил… Значит, у вас… Ах вы черти!

Петр улыбался. Это действительно здорово, такая у Дмитрия радость, и пара получится чудесная… Но в то же время что-то похожее на обиду шевельнулось в его сердце.

– Поздравляю, – сказал Петр и протянул им руку и жал их руки, а сам прислушивался к тому, что у него делается внутри.

Внутри что-то отрывалось, уходило, оставляя пустоту. Это была их дружба с Дмитрием. Конечно, никуда Митьша не денется, и дружба их не порвется совсем-то, только будет она уже не такой, как прежде. Было их двое на всем свете, а теперь…

– Ну, можно и к столу, – загудел Дмитрий. – Сейчас, Беленькая, ты узнаешь, что такое пельмени.

– Ой, какие смешные! А они вкусные, да? Ты научишь меня готовить их, Дик?

– Научу, научу… Открывай бутылку, Петр. Выпьем за все разом – за твое возвращение, и за русскую нашу еду, и за нашу свадьбу с Беленькой.

– Свадьба когда? – спросил Петр.

– Скоро. Помолвка у нас уже состоялась. – И добавил по-русски: – Только придется мне в их веру переходить. Гугенотом, брат, стану.

– На кой тебе это ляд? – грубовато сказал Петр.

– А не все равно?

Что ж, в этом была своя логика. Ни Петр, ни Дмитрий, хотя в детстве и таскали на шее крестики, бога никогда не почитали, ибо веры у них не было. Едва ли Дмитрий и разбирался в том, кто такие гугеноты, протестанты. Петр, кое-что читавший об этом, знал, что так еще в прошлые века прозвали последователей Жана Кальвина. Что они, борясь за реформу церкви, откололись от католиков, отказавшись от верховенства римского папы, от монашества, от почитания икон, от многих таинств и догматов католической церкви. Протестантская церковь по обрядам и организации была значительно проще, «демократичнее», вера – ревностней. Божий промысел, воля божья считалась у кальвинистов превыше всего, праздность они принимали за грех, а приобретательство выдавали за службу богу. Буры в большинстве своем были гугенотами.

Однако что до этого Дмитрию, которому вообще не нужна церковь – ни православная, ни протестантская, ни католическая!

– Хоть в магометане записывайся, – махнул рукой Петр.

– Вы что, какие-то секреты обсуждаете на своем русском? – вмешалась в разговор Изабелла.

Невинная и вполне естественная реплика эта отозвалась в Петре новой болью.

– Мить, – тихо сказал он, – а Россия-то… как же?

Дмитрий понял его.

– Не туманься, Петро, худого не думай. Говорили мы с ней об этом. Обживемся здесь, деньжат поднакопим – и обязательно в Россию. Согласная Изабелла, перечить не будет.

– Ох! – вздохнула Белла, непонятная речь наскучила ей. – Скорее бы мне узнать ваш язык! Наливайте же, остынет ваша еда!

– Извини, Беленькая. – Дмитрий повернулся к ней, осторожно и ласково положил руку на плечо. Под его ладонью оно казалось тоненьким и хрупким.

Нельзя сказать, что пельмени получились отличными, однако они очень понравились и Белле, и Каамо. А Петр и Дмитрий… Странное дело: какие-то кусочки мяса в вареном тесте, вроде ерунда – а сколько воспоминаний, цепочкой потянувших за собой другие, вызвало это нехитрое родное кушанье… Изредка отхлебывая вино из небольшой глиняной кружки, Петр ел медленно и задумчиво. Чуткая душа, Белла поняла его.