Сержант все косился на него, но молчал. Каамо незаметно осматривался. Они шагали по широкой, прямой улице с развороченной и засохшей после дождей грязью. Она была безлюдна, лишь кое-где попадались солдаты. Пушек нигде не было – значит, все на передовых линиях. На большом плацу два офицера и несколько улан в шлемах с белыми султанами осматривали лошадей. Офицеры спорили о чем-то. До Каамо донеслось:

– Раньше чем через неделю они не встанут в строй. Вы поглядите на их ноги!..

Каамо обернулся, и в это время повернул к нему голову сержант. Подозревает!

– Очень хорошие лошади, – сказал Каамо.

Хмурый с платком на шее насмешливо хмыкнул:

– Из-за этих «очень хороших» мы и таскаем пушки на себе.

Они подошли к казарме – приземистому кирпичному зданию, над которым повис полосатый красно-синий флаг.

– Постой-ка, парень, – сказал сержант Каамо.

И в это время из казармы выскочил низкорослый плешивый солдатик и закричал:

– Сержант Коллинз, быстро к лейтенанту!

Сержант топтался в нерешительности.

«Пронесет? Не пронесет?»

– Джонни, – повернулся Коллинз к негру с платком, – ты слышал, что плел мне этот парень?

Хмурый кивнул.

– Дойди с ним до дома Лоуренса, посмотри и, если парень что-то соврал, тащи его сюда, а побежит – стреляй.

– Сделаю, сержант…

Теперь они шагали вдвоем.

– Слушай, Джонни, – решился заговорить Каамо, – а почему все-таки пушки на себе, а не на лошадях? Что у них с ногами?

– Меня зовут не Джонни. Этот дурак сержант так всех называет. Меня зовут Сеетане.

– А меня – Каамо.

– Чей танец ты танцуешь?

– Крокодила.

– Я тоже. – Улыбка тронула сумрачное лицо Сеетане.

«Эге, может, мы с тобой уладим все миром», – подумал Каамо и сказал:

– Слушай, брат, у меня есть деньги. Ты не хочешь выпить чего-нибудь?

Сеетане остановился. Видно, решить такую задачу на ходу ему было трудно. Он погладил ладошкой по груди:

– Я знаю одно местечко, где можно купить выпивку… Но что мне скажет потом сержант? И откуда у тебя деньги?

А выпить-то ему явно хотелось. Каамо широко, дружески улыбнулся:

– Деньги я заработал. И сержант не будет тебя ругать, скажешь, что угостила моя тетушка.

– О, правильно, тетушка! Это ты хорошо придумал. Тогда идем.

Все же он был глуповат, этот Сеетане…

Городу, видать, приходилось туго. Ближе к центру не стало многолюднее. Очень часто попадались заколоченные дома. В каком-то переулке свора отощавших собак с остервенением рвала труп лошади. На улицах стояла удушливая вонь – пахло гнилью и карболкой. От всего веяло запустением и бесхозяйственностью.

В маленькой покосившейся лавчонке в стороне от главной улицы они купили бутылку виски. Поторговавшись, хозяин – сморщенный одноглазый мулат – отрезал им кусок солонины и дал сухарь.

Найти уединенное место было не так уж трудно. В нескольких шагах от лавчонки начинался большой сад, окружавший покинутый хозяевами дом. Приятели перемахнули через забор и оказались под тенью грушевых деревьев авокадо. Отойдя от ограды, они уютно расположились на полянке, обрамленной декоративным вереском.

Сеетане понюхал солонину и отбросил:

– Только гиене может понравиться эта тухлятина!

– Видно, он жулик, этот одноглазый мулат, – сказал Каамо.

– Он не жулик, – насупился Сеетане, – просто у него нет другого мяса и негде взять. Скоро мы в Ледисмите начнем жрать друг друга. Или у твоей тетушки запрятано на кухне стадо быков?.. На, пей первый – деньги были твои.

Каамо чуть-чуть потянул из бутылки, водка обожгла горло.

– Теперь ты, Сеетане. Пей больше. Если захочешь, мы купим еще.

– Гм! Ты богатый парень…

Он, видимо, привык, ему нравилась эта крепчайшая дрянь. Каамо лишь делал вид, что отпивает, – все виски шло в желудок Сеетане. Он размяк, толстые губы обвисли, глаза масляно блестели. Он стал разговорчив.

– Ты бечуан?.. Бечуаны, хотя они и братья мне, – дураки. Бечуаны – трусливое племя, басуто – храброе. Ты – бечуан, и у тебя нет ружья, я – басуто, и смотри, какой у меня хороший мушкет. Никто не отнимет мой мушкет, я буду убивать им буров.

Какая-то доля правды была в этом рассуждении. Доля. Бечуаны, западные басуто, быстрее покорились бурам, чем их восточные братья – англичанам. Высокое степное плоскогорье Басутоленд в верховьях реки Оранжевой держалось до 1868 года, а потом, чтобы не даться бурам, вождь басуто Мошеш признал английский протекторат. Англичане всё туже затягивали петлю на шее племени, и тогда вспыхнули восстания. Их назвали «ружейной войной»: негров хотели разоружить, но они отстояли право носить мушкеты. Только право это оказалось липовым: все равно англичане в 1884 году взяли управление страной басуто в свои руки.

– Я вижу, ты храбрый воин, – сказал Каамо. – Но ты объясни мне, глупому, вот что. Англичане захватят бурские земли, а что получат басуто?

На физиономии Сеетане отразилось мимолетное напряжение мысли, но тут же лицо опять расплылось в пьяной ухмылке:

– И верно, что глупый… Англичанам нужны всякие дорогие камешки и золото. Нужны рудники. Они набросятся на землю буров, а наши пастбища оставят моему народу. Это нам объяснил наш вождь, а он говорил с самым большим английским генералом. Вот почему я буду стрелять в буров, – чтобы англичане больше не совались в мои Малути. Ты видел мои горы Малути? Ты видел мою реку Симгу? Белые называют ее Оранжевой, но она Симгу… Ах, какие травы в моих степях на склонах Малути! Когда я дою корову[37], молоко бежит желтое от жира. Много молока, как воды в Симгу…

Сеетане замолчал, и на лице его застыло блаженное выражение. Потом он вспомнил о бутылке и снова приложился к ней.

– Я не хочу, – отстранился Каамо, и Сеетане, чуточку помедлив, прикончил виски. – Ты красиво говоришь, хорошо говоришь. Только ведь буры не выпустят вас… нас из города. У них меткие пули, и они бьют наших солдат – англичан и негров.

– Опять ты глупый! Из тебя никогда не получится вождь. Мы уйдем из Ледисмита. Сержант Коллинз, он дурак, но он слышал от лейтенанта, что мы вырвемся к моим горам Малути, а потом уйдем в долину. В той стороне буров вокруг города меньше, и мы вырвемся. Только надо подождать, когда станут здоровыми лошади. Сейчас все лошади больные, у них распухли ноги. Лошади поправятся – мы уйдем. А ты, глупый бечуан, останешься тут со своей тетушкой. – Сеетане загоготал.

– Тише, нас услышат!

– Я говорил, что ты трус… Пусть слышат, Сеетане никого не боится! – Он хотел встать, ноги подкосились. – Хм!.. Одна бутылка на двух таких здоровых негров – и ноги уже не хотят идти. Как у лошадей. Странно, да?

– Мы ничего не поели, водка не перемешалась с едой и потому опьянила сильнее, – рассудительно сказал Каамо.

– Да, надо поесть. Сейчас ты говоришь верно. Надо пойти к сержанту. Пойдем, ты проводишь меня.

Солнце уже спешило на покой. Где-то за горами притаились сумерки, готовые вот-вот выпрыгнуть и разом прикрыть землю мглой.

Они выбрались из сада. Сеетане шатался. Каамо вовсе не собирался его провожать. Зачем это снова лезть в пасть врагу? «Доведу вон до того дома, а дальше пусть идет один», – решил Каамо и крепче ухватил приятеля.

Они подходили к большому, богатому дому, когда оттуда вышли три офицера. Чарльза Марстона Каамо узнал сразу. Все те же залихватские рыжие усы, тот же стек в руке, только мундир другой – армейского лейтенанта. Вот как ты вырос в чине, заклятый враг Каамо!..

– Сеетане, я ухожу. Тегушка потеряла меня.

– Нет, стой. – Сеетане облапил его своей ручищей. – Ты должен проводить меня.

Офицеры, болтая о чем-то, приближались.

– Я не могу, мне надо торопиться.

– А я сказал, ты проводишь! Побежишь – буду стрелять. Ты помнишь, что сказал мне сержант? Пиф-паф!

– Свинья ты, Сеетане.

– Что-о?

– Ну ладно, я провожу тебя.

Однако было уже поздно: офицеры обратили внимание на ссорящихся негров. К ним, выпятив грудь, подходил лейтенант Марстон.