Рабочие роптали. Назревала гроза…

Петр сидел с карандашом за «Философией нищеты» Пьера Прудона, а Дмитрий во дворе мастерил очередной хитроумный шкафчик, когда в дом вбежал с побледневшими губами Каамо:

– Питер, все негры просят тебя прийти к ним!

– Какие негры? Куда прийти?

– Наши негры, с рудника. В поселок прийти. Большая беда, Питер. Секе сказал: «Пахнет кровью». Пойдем, Питер!..

Поселок был взбудоражен. То тут, то там среди жалких ветхих хижин топтались кучки чернокожих. Все о чем-то громко спорили, бранились. Навстречу Петру торопливо шел Секе.

– Масса Питер, ты должен рассудить нас. Мы уже не можем. Самсон хочет убить мистера Мора. Мы не хотим больше работать так. Но что мы будем есть? Помоги нам, масса Питер.

– Постой, Секе, давай по порядку.

Секе рассказал по порядку.

Терпение рабочих-негров истощилось. Двенадцать, а то и четырнадцать часов изнурительного труда, нищенское, грошовое жалованье, а тут еще зверства Мора. Сегодня он страшно избил Нгулу, молодого негра, сломал ему руку, парня притащили в поселок полумертвым. Завтра надсмотрщик своей палкой проломит кому-нибудь череп – это тоже терпеть? Самсон – друг Нгулу, Самсон хочет убить Мора. Но разве можно убивать белого человека? Убивать нельзя, однако что же тогда делать?

Петр оглянулся – вокруг него и Секе собралась большая толпа. Негры притихли, и только разгоряченные темные лица да огромные сверкающие белки глаз говорили об их возбуждении. Самсон, стоявший совсем близко от Петра, яростно сжимал зубы. Какой-то незнакомый старик, высохший, с белеющими волосами, пристально смотрел на Петра, а в глазах, карих, по-детски больших, стыла скорбь. На его плечо оперлась женщина с ребенком за спиной, под отвисшими грудями видны были выступающие ребра. Толпа дышала тяжело и жарко.

«Ну, ты, мудрый белый, читающий толстые книги! – язвительно говорил себе Петр. – Люди ждут твоего совета. Что же ты молчишь?»

– Вот что, друзья… – начал он, и толпа, ободренная этими нежданно теплыми для нее словами, придвинулась к нему. – Вам живется тяжело, плохо живется, это верно. И Якоб Мор – злой человек. Но если Самсон убьет его, пользы все равно не будет. Самсона повесят, а вместо Мора придет другой надсмотрщик… Что же нужно делать?

– Да! – выкрикнул кто-то. – Скажи, что нужно делать!

До этого выкрика Петр и сам не знал этого. Теперь его осенило.

– Вы слышали когда-нибудь о стачках, – спросил он, – о забастовках? Это когда рабочие, все, дружно, отказываются выйти на работу… Вы должны сделать так же.

– А кто будет платить нам деньги? Ты? – спросил Самсон.

– У меня нет столько денег, я тоже служу Бозе. Но вы поймите вот что. Хозяину будет невыгодно, если рудник остановится. Он уступит вам. А вы должны сказать ему обо всем, чем вы недовольны.

– Хозяин не будет слушать негров, – сказал старик.

– Нет, будет! – почти крикнул Петр. – Все вместе мы заставим его слушать. – Не «вы заставите», сказал он, а «мы». – Мы сделаем вот как. Все ваши требования запишем на бумагу и предъявим ему.

Бумага – это Петр придумал хорошо. В бумаге была некая магическая сила. И когда он спросил, о чем же надо писать, что требовать, все наперебой начали выкрикивать что-то, поднялся галдеж, и прошло минут пять, прежде чем удалось установить хоть какой-то порядок.

Каамо сбегал домой и принес бумагу и карандаш. Усевшись на чурбак, окруженный тесной потной толпой, Петр принялся составлять петицию. Он долго думал, как начать: «мы просим», «мы требуем»?.. Выбрал «мы настаиваем»– и дальше перечислил требования: продолжительность рабочего дня установить в десять часов, запретить на руднике побои, с повышением добычи золота повышать плату рабочим.

Он громко прочитал написанное – и толпа разразилась ликующими криками, словно мечты уже стали реальностью. Самсон улыбался и приплясывал. Женщина с ребенком за спиной хлопала в ладошки. Только во взгляде седого старика стыла все та же скорбь.

– Постойте! Да погодите же!.. Здесь написано то, чего мы хотим. Но ведь еще надо, чтобы хозяин согласился на это.

И опять все присмирели и смотрели на Петра и Секе – ждали, что они скажут.

– Кто должен отдать бумагу хозяину? – спросил Секе.

Да, кто сделает это? Послать Секе и с ним кого-нибудь еще? Бозе может просто-напросто вышвырнуть их, и ничего они не поделают. Пойти самому?

– Бумагу хозяину передам я, – сказал Петр.

По толпе прошел говор. Мастер Питер – хороший человек, добрый, но он белый. Хозяин тоже белый. Не сговорятся ли они против негров?

– Тихо! – крикнул Секе. – У меня два уха, но я не могу слышать все слова разом. Вы не верите массе Питеру или верите? Я знаю его и верю ему. Птица никогда не может сделаться раком. Масса Питер не выдаст нас и не подведет…

Петр отправился к Бозе прямо из негритянского поселка, не заходя домой. Тот, несмотря на поздний час, работал за домашней конторкой – просматривал счета, колонками выписывал какие-то цифры, итожил. Он немножко удивился неурочному гостю, но встретил его радушно.

– Проходите, Питер. Может, хотите кофе?

– Спасибо. Я по делу… Прочтите.

Бозе читал долго, шевелил губами, брови были сумрачно сведены. Пальцы было дернулись смять бумагу, но старик взял себя в руки, положил петицию на стол, прихлопнул ладонью.

– Кто же сочинил им эту галиматью? Среди них и грамотных-то нет.

– Писал это я, господин Бозе.

– Вы? – У Бозе отвисла губа, красная, мясистая.

– Я, – кивнул Петр и почувствовал, что теряется. Ему вдруг стало стыдно перед стариком и жалко его.

Добрый человек, Бозе сделал для Петра и Дмитрия столько хорошего, да и рабочие его живут не хуже, чем на других рудниках, может быть даже лучше… Но тут же вспомнил негров – и молодого искалеченного Нгулу, и высохшего, выжатого жизнью старика, в скорбных глазах которого стыла неизлечимая боль черного народа, вспомнил Мора и жалобные, приглушенные крики в тесных и душных штреках, вспомнил, как вместе с собаками роются в отбросах тощие голопузые ребятишки в поисках еды. И снова кивнул, уже решительно, отсекая любые пути для отступления:

– Я и посоветовал им это, я и написал. Так, господин Бозе, больше продолжаться не может. – Факт за фактом Петр начал раскрывать короткие, скупые строки требований, рассказал о настроении рабочих, попытался даже убедить хозяина, что улучшение условий на руднике вовсе не уменьшит добычу драгоценного металла, наоборот– повысит производительность труда.

– Ну, хватит! – сердито буркнул Бозе. Он сидел отяжелевший, поникший, мрачный. – Дик знает об этом?

– Он ничего не знает.

– Славный вы ему подарок к свадьбе приготовили… Ладно. Что делать с вами, я подумаю. А своей голытьбе передайте, чтоб завтра все, как один, были на работе. Об этой ерунде, – он взял бумагу и старательно порвал ее, – пусть и думать не смеют!

Петр набычился, глаза сверкнули.

– Они не выйдут на работу.

Бозе грохнул кулачищем по столу.

– Я все сказал!.. До свиданья.

Домой Петр вернулся глубокой ночью: пришлось еще раз сходить в поселок, поговорить с Секе и его друзьями. Пробравшись к своей постели, он потихоньку разделся, лег и начал набивать трубку. Неожиданно из темноты подал голос Дмитрий:

– Ну, и что сказал старик? Поди, разбушевался?

Петр опешил, зажег спичку, засопел трубкой.

– Мне Каамо рассказал, – пояснил Дмитрий. – Что же ты меня-то не предупредил?

– Я сказал Бозе, что ты ничего не знаешь.

– Как это я могу не знать? Дружки все-таки али нет? Негры-то как – крепко стоять намерены?

– Вроде крепко.

– Ох, неладно все это! И не ко времени.

– Ты спи, Митя, не майся. Твое ведь дело сторона.

– Как же сторона, когда ты в это дело ввязался, язви тя!.. Ну, да что говорить. Выходит, придется со стариком воевать… А Беленькая все равно со мной будет. Тут я тоже, брат, не отступлюсь… Ничего, Петро, выдюжим.

Петру захотелось вскочить, облапить дружка, но он сказал только: