Что касается Чарли, то он, естественно, достиг этой фазы с первой секунды, словно только и ждал команды заговорить.

Марко разложил пасьянс сто двадцать пять раз — только после этого, усреднив результаты, технические специалисты определились с местом, на котором Реймонд, скорее всего, прервал в тот день игру в баре Чарли. Поэкспериментировав с системами чисел как возможными источниками события, являющегося «спусковым крючком», остановились все же на системе символов и начали работать с фигурами — из-за их красочности и возможности идентификации с человеческими существами. Ориентируясь на психологические характеристики Реймонда, сразу исключили «мужчин» — королей и валетов. Остались четыре дамы. Пики и трефы отмели на месте. Подтасовывали карты в колоде таким образом, чтобы какая-нибудь из дам красной масти выпадала пятой в пятой раскладке, и Марко раскладывал пасьянс. Он, конечно, выбрал даму бубен. Ему возражали, но там, на стойке бара, была именно дама бубен — и вдруг, совершенно неожиданно, как это, говорят, происходит со святыми и алкоголиками, в его ушах зазвучал тот голос, который он слышал в своих кошмарах не меньше семисот раз. Это был голос Йена Ло, который произнес: «Дама бубен, во многих отношениях напоминающая так горячо любимую и ненавистную мать Реймонда, — второй фактор, включающий механизм его готовности к любому заданию». Задача была решена. Марко знал это. Чарли, букмекер и пухлая блондинка дали дополнительную информацию, которая лишь подтвердила главные выводы.

По заказу ФБР из Цинциннати военным самолетом доставили дюжину особых колод в фабричной упаковке. В Тертл-Бей колоды получили в девять сорок утра. Такие особые колоды обычно продаются в специальных магазинах для любителей произвести впечатление на гостей с помощью карточных фокусов. «Выберите карту, любую, а я угадаю», — предлагает фокусник ничего не ведающему гостю, протягивая такую вот особую, из сорока двух экземпляров одной и той же карты, колоду; двенадцать колод, прибывших из Цинциннати, составляли исключительно бубновые дамы. Марко решил, что время испытать Реймонда как игрока в древнюю игру пасьянс наступит этим утром. Он не желал терять ни минуты, дожидаясь, пока нужная карта выпадет сама собой.

Через час после доклада Чанджина КГБ (он позвонил из красной телефонной будки у выхода из Сентрал-парка) состоялась встреча американского оператора Реймонда с таксистом округа Колумбия, по совместительству шефом советской службы безопасности в том же округе. Разговор имел место в машине, в процессе неспешной езды по деловому центру Вашингтона (американский оператор Реймонда исполнял роль пассажира) и проходил на повышенных тонах.

Американский оператор убедительно говорил, обращаясь к таксисту, что паниковать глупо, потому что лишь благодаря одному на миллион случаю какой-то идиот нечаянно произнес в присутствии Реймонда нужную комбинацию слов.

— Вот этого не надо! Не надо!

— Что такое?

— Это вопрос профессионализма, и надуть меня не удастся. Не получится. Они его обрабатывали. Он сломался. И они выбрали такой оскорбительный способ дать нам понять, что он сломался и для нас теперь бесполезен.

— Почему вы так в себе не уверены? Видит бог, мне всегда казалось, что англичане перегибают палку с этой своей покровительственной интонацией насчет вашей молодой страны, но, боже мой, вы и в самом деле очень молоды. Сколько времени вы этим занимаетесь? Всего ничего. Я хочу, чтобы вы поняли: если бы в ФБР вычислили, что представляет собой Реймонд, вы бы об этом никогда не узнали. Если предположить, что они — а это практически невозможно — пронюхали правду про Реймонда, то они, естественно, захотели бы выйти и на того, кто дает ему указания. То есть на меня. А через меня — и на вас. Вы ведь в своих разведывательных операциях действуете точно так же! Теперь понимаете?

— С какой стати такому консервативному человеку прыгать в озеро?

— С такой, что выражение «Иди и прыгни в озеро» в этой стране расхожее, и какой-то тип случайно его произнес.

— Честно говоря, я места себе не нахожу от беспокойства.

— Они — тоже, — таков был вежливый ответ американского оператора Реймонда.

«До чего же здесь бурное движение, сплошные пробки. Все-таки эта так называемая столица мира очень провинциальна».

— Как вам удается сохранять спокойствие?

— Я принимаю транквилизаторы.

— Транк… что?

— Таблетки.

— Но почему вы так уверены, что не ошибаетесь?

— Потому что мне хватает на это ума. Я не какая-нибудь русская дубина. Потому что Реймонд разгуливает на свободе. Они не препятствуют свободе его передвижений. Марко напряжен и испуган. Ради всего святого, перечитайте доклад этого корейца и возьмите себя в руки.

— У нас мало времени, и я несу полную ответственность за своих людей.

— Вот что, Хеллер, — оператор Реймонда прочел фамилию на идентификационной карточке таксиста. — Предположим, я докажу, что Реймонд наш, а не их.

— Каким, интересно, образом?

Советскому службисту пришлось крутануть руль, чтобы избежать столкновения с маленькой заграничной машиной, которая пересекла улицу прямо у него под носом, вырвавшись слева из переулка. Высунувшись из окна, он прокричал с сильным украинским акцентом:

— Смотреть надо, куда едешь, сукин сын!

— Н-да, похоже, нервишки у нас сегодня и впрямь расшалились, — промурлыкал оператор Реймонда.

— Нервы тут не при чем. Я справа от него, и он должен был уступить мне дорогу! Он нарушил правила! Как вы сможете доказать, что Реймонд работает не на них?

— Заставлю его убить Марко.

— Т-а-а-а-а-к… — Это прозвучало как долгий, выразительный, удовлетворенный выдох, завершающий аккорд отличного трудового дня, хорошо сделанной работы, выигранной гонки.

— Марко руководит контршпионажем. И Марко — единственный друг Реймонда. Это так? Вы проверяли?

— Да.

— Вот и договорились.

— Когда?

— Пожалуй, сегодня вечером. Высадите меня здесь.

Такси остановилось, и оператор Реймонда, выходя из машины, хлопнул дверцей. Чересчур торопливо: дверца попала по руке. Оператор взвизгнул — пронзительно, точно раздался свисток. Зилков остановил машину. Выпрыгнул, обежал вокруг такси и остановился, сочувственно морщась. Оператор Реймонда, согнувшись в три погибели, поддерживал здоровой рукой пострадавшую.

— Какой кошмар, — покачал головой Зилков. — Ужасно. Боже мой! Садитесь в машину, я отвезу вас в больницу. Вам, наверное, придется удалять ногти. Господи боже, как вам, наверное, больно.

Когда Реймонд вернулся домой, в мокрой одежде и протекающей обуви, день уже клонился к вечеру. Пришлось отправить Чанджина на кухню — чтобы не приставал с идиотскими вопросами. После краткого обмена репликами Реймонд принял душ и погрузился в двухчасовой, без единого сновидения, сон.

Проснувшись, он прежде всего подумал о Джози. Наверное, сейчас она как раз проходит таможню. Думать о своем письме Реймонд не мог — прочла она его или сразу с отвращением порвала; он не в состоянии был представить себе, что Джози при этом испытала или могла испытать. Неспешно одевшись, он принялся собирать вещи для воскресной поездки. Извлек из картонной коробки карнавальный костюм гаучо, [27]бережно упаковал. В то мгновение, когда Реймонд складывал костюм, на него внезапно накатила волна паники. Кто знает, может быть, этот дурацкий наряд напомнит Джози о муже? Ради всех святых, зачем он заказал именно такой костюм? Потому, ответил он сам себе, что этот наряд не ассоциируется ни с чем в реальном мире. Люди, всю жизнь занимающиеся разведением коров, не носят шелковые штаны. Такие наряды — для героя какого-нибудь фильма про неземную страсть. Их надевают пару раз в году на танцы или фиесту. Можно не сомневаться, ни Джози, ни ее муж на такие праздники не ходили. Но зачем он так буквально следует образцу? Чтобы знать, что этот костюм символизирует Аргентину, не надо часто там бывать. Что Джози о нем подумает? Что он жесток, зол, груб и нечуток? Стараясь вообразить себе реакцию женщины, которую не видел с тех пор, как она была девочкой, он суетился — то хватался за вещи, то отшвыривал их прочь, — но ни разу не вспомнил о том, как всего несколько часов назад, среди бела дня, в центре города выпрыгнул из лодки в озеро, на глазах у почтеннейшей публики и этих проклятых полисменов, которые обращаются с ним так, словно он не их подопечный, а пациент госпиталя для душевнобольных. Реймонд не желал думать об этой истории еще и потому, что не хотел злиться на Джо Давни, своего босса, который мог бы проявить деликатность и не скармливать сенсацию всем газетам, а если и это для него слишком трудно, то, по крайней мере, не печатать ее на первой полосе своей собственной.