– Я подготовил для вас имена. И думаю, то, что стоит во главе списка, придется вам по вкусу. Могу гарантировать, нашего друга сенатора Митчелла оно наградит изжогой третьей степени.

– Что вам известно о судье Пеппер Картрайт? – спросил президент.

Странный вопрос.

– О телевизионном персонаже?

– Да, она выступает в шоу «Шестой зал суда».

– Я не смотрю телевизор. Разве что выпуски новостей. Вы хотите получить сведения о ней?

– Нет-нет. Я хочу увидеть ее.

– Мне следует отыскать для вас какой-то конкретный эпизод?

– Нет, Хейден. Я хочу увидеть ее. Судью Картрайт. Во плоти. Хочу встретиться с ней. И как можно скорее.

– Очень хорошо, сэр, – сказал вконец озадаченный Хейден. – Уверен, она будет польщена.

– Ха, – негромко хмыкнул президент. – Надеюсь, что будет. Позвоните ей прямо сейчас.

– Да, сэр. Что я должен сказать ей о цели вашей встречи?

– Ну, такую нескромность в телефонном разговоре лучше себе не позволять.

– Нескромность, сэр? Боюсь, я не вполне вас понимаю.

– Видимо, вы еще не добрались до второй чашки кофе, Хейден, – сказал президент. – Я хочу поговорить с ней о месте Бриннина.

Вселенная Хейдена Корка замерла, внезапно перестав вращаться.

– Я не хотел бы показаться тупицей, сэр, – пролепетал он. – Однако я не уверен, что… что правильно вас понял.

– Речь идет о месте в Верховном суде, Хейден.

Хейден Корк очень старался произнести что-нибудь осмысленное, однако язык его отказывался выполнять посылаемые его же мозгом сигналы. Единственным, что ему удалось выдавить, было:

– Но не о месте же Бриннина, сэр. Вы же не…

– А что? Там освободилось еще одно? Кто-то из судей обзавелся привычкой квакать по ночам?

– Насколько мне… нет, сэр.

– Вот и хорошо. Позвоните ей. Позвоните прямо сейчас. Доставьте ее сегодня в Кемп-Дэвид. Самое позднее – завтра. И беседуйте с ней помягче, – гораздо мягче, чем разговариваете у себя в офисе с журналистами, пойманными за подслушиванием у замочной скважины. Стервятники.

«Скажи что-нибудь, – думал Хейден, совершенно как человек, сражающийся с овладевающей им комой. – Не дай ему прервать разговор. Не дай повесить трубку».

– Сэр… а вы… обсудили эту мысль с мистером Кленнденнинном?

Грейдон Кленнденнинн: наимудрейший из вашингтонских мудрецов, наиседейший из высокопоставленных лиц, советник семи – или уже восьми? – президентов. Бывший генеральный прокурор. Бывший Государственный секретарь. Бывший министр внутренних дел. Бывший посол во Франции. Бывший все что угодно. Первый среди равных в «кухонном» кабинете Вандердампа. Человек, о котором говорили, что в его фамилии больше «н», чем у кого бы то ни было в Вашингтоне.

– Хейден, – сказал президент, – я знаю, что делаю.

Паника – самая настоящая паника, от которой учащается пульс, увлажняется кожа и поджимается сфинктер, – стиснула в своих кольцах Хейдена Корка, точно боа-констриктор. Сколько раз произносились в ходе истории эти ужасные, становившиеся предвестием краха слова: «Я знаю, что делаю»? В ночь перед Ватерлоо в шатре Наполеона? В рейхсканцелярии перед вторжением в Советский Союз? На пороге «пустяковой прогулки», получившей название «операция «Освобождение Ирака»?

– Господин президент, – прокаркал Хейден. – Я действительно вынужден…

– Спасибо, Хейден. До свидания, Хейден.

– Но…

– Спасибо, Хейден.

– Сэр… господин президент? Алло?

Хейден Корк опустил трубку на телефонный аппарат. За окном светило солнце, чирикали птички, шмыгали шмели, но в сердце Хейдена не было больше весны, только зима и резкий ветер, воющий в голых ветвях деревьев.

В висках стучало. Поколебавшись немного, он снова поднял трубку и прохрипел оператору Белого дома:

– Свяжите меня с Грейдоном Кленнденнинном.

Меньше чем через пятнадцать минут на столе Хейдена зазвякал телефон. На звонки по сотовому Грейдон Кленнденнинн лично не отвечал, отвечали его шестерки. Ему было уже за восемьдесят, и с высоты своих лет он взирал на всякие современные штучки с презрением.

– Да, Хейден, – произнес он – без раздражения, но тоном формальным, указывающим, что времени на неторопливые философские беседы у него нет.

– Вы где?

– В Пекине.

– Черт, – выдавил Хейден.

– Я обедаю, – продолжал Кленнденнинн, – с заместителем председателя. Что у вас стряслось?

Против того, чтобы его звали к телефону в разгар встреч с мировыми лидерами, Грейдон Кленнденнинн ничего не имел – при условии, что звонок поступал из Белого дома. Не отказывал он себе, если говорить правду, и в надувательстве, способном повысить его авторитет. Как-то раз, желая произвести впечатление на русского министра иностранных дел, он заранее договорился о том, чтобы ему позвонили в разгар проводившихся им переговоров, и получил в результате возможность произнести: «Скажите президенту, что я ему перезвоню, попозже». Желаемое впечатление он произвел, – правда, просуществовало оно лишь до той минуты, в которую русская разведка уведомила министра, что звонок этот был сделан из офиса самого Грейдона Кленнденнинна.

– Вы нужны здесь, – сказал Хейден. – И как можно скорее. Я пошлю за вами самолет.

Кленнденнинн спросил, и на сей раз в голосе его прозвучала тревога:

– А что – президента кто-то…

– Нет-нет-нет, с ним все в порядке. Хотя нет, не в порядке. Он начинает пороть горячку. Перестает владеть собой, целиком и полностью.

– Хейден, – сказал Кленнденнинн, – я заставляю ждать второго по объему власти человека Китая. Наша утка по-пекински обращается в мумию. Объясните мне простыми английскими словами: в чем причина спешки?

Хейден кратко описал ситуацию.

Последовала долгая пауза, а за ней баритональное «хмм» – первая нота большого органа, указывающая тональность, в которой будет исполнен гимн.

– Я вернусь в Вашингтон во вторник, – сказал Кленнденнинн. – А вы пока тяните время.

– Он велел доставить ее в Кемп-Дэвид сегодня.

– Хейден. Если не считать уже поднятых в воздух ракет с ядерными боеголовками, на свете не существует угрозы, которую невозможно предотвратить полным бездействием.

– Но мне-то что делать? – спросил Хейден.

– Скажите ему что-нибудь – все что угодно. Скажите, что она решила осуществить давнюю мечту всей ее жизни и взбирается сейчас на гору Килиманджаро. Тяните время, Хейден. Тяните время. Все, мне пора.

Грейдон Кленнденнинн отдал трубку помощнику и воссоединился с заместителем председателя и уткой по-пекински. В шести тысячах миль от него Хейден Корк с шумом выпустил из груди воздух и откинулся на спинку своего кожаного кресла. Желудок его все еще оставался стянутым в узел, но, по крайней мере, барабанная дробь в висках стихла. Грейдон что-нибудь да придумает. Уж его-то президент послушается. Все будет хорошо.

Час спустя, после нехарактерно долгого молчания главы его персонала, президент Вандердамп решил позвонить судье Пеппер Картрайт самолично.

Президент не был человеком, цеплявшимся за формальности. Он и сейчас неизменно имел при себе наличные – в отличие от некоторых президентов, проходивших четыре, а то и восемь лет с пустыми карманами. Получив от оператора Белого дома не значащийся ни в каких телефонных справочниках нью-йоркский номер судьи Картрайт, он набрал его сам. Ему нравились такие вещи. И если говорить всю правду, слова: «Алло, это Дональд Вандердамп. Президент. Вам удобно сейчас разговаривать?» – доставляли Вандердампу немалое удовольствие.

В Нью-Йорке, в пентхаусе глядящего на Центральный парк здания, зазвонил телефон.

Пеппер Картрайт открыла глаза и не без опаски взглянула на часы. 8:49. В субботу? Она перевела взгляд на Бадди. Дрыхнет. Вернулся домой уже после того, как она легла. По обыкновению. Нет, их брак определенно нуждается в том, чтобы они сели и кое-что обсудили.

Следом она взглянула на экранчик телефона, показывающий, кто и откуда звонит. «ПОВМФ – Термонт». Какого дьявольского дьявола это значит: «ПОВМФ – Термонт»? Пеппер закрыла глаза и стала ждать продолжения.