Осознав всю тщету своих президентских амбиций, Декстер решил, что более разумный – и надежный – путь к величию пролегает через место члена Верховного суда Соединенных Штатов. А почему бы и нет? Для этой работы он подходит идеально. «Собственно говоря, – спросил он себя, – почему я раньше до этого не додумался?» И сенатор осудил своих друзей за то, что они не додумались до этого раньше.

Именно мысль о своей идеальной пригодности – в соединении с бодрящим отсутствием скромности – и подтолкнула его к тому, чтобы позвонить Хейдену Корку и попросить о встрече с президентом в Овальном кабинете. Причину этой просьбы Митчелл уточнять не стал, сказав лишь, что она «важна и конфиденциальна». Президент постонал-постонал, однако встретиться с ним согласился.

Явившись на аудиенцию, Декстер плюхнулся в кресло и сказал президенту (все это известно нам благодаря магнитофонной записи, хранящейся в архивах «Библиотеки Вандердампа»): «По моим данным, шариков в голове Бриннина осталось не больше, чем в хорошо надутом футбольном мяче. Мы с вами ни разу не встречались с глазу на глаз, однако я всегда относился к вам с большим уважением. (Не далее как за три недели до этого Декстер назвал Вандердампа "худшим президентом, какой у нас был со времен Уоррена Г. Хардинга".) Но давайте забудем о тех философского толка разногласиях, какие у нас имеются. Я хотел бы, чтобы вы подумали о возможности порекомендовать меня в преемники Бриннина».

За этим на ленте следует краткое и, возможно, красноречивое молчание. Потом Декстер продолжает: «Итак, почему я выдвигаю мою кандидатуру? Честно говоря, потому, что считаю себя подходящим для этой работы. А почему я так считаю? Причин множество, но я укажу только пять. Хотя нет, шесть. Итак, Дон, – вы позволите мне называть вас так? – когда тридцать лет назад я начинал мою юридическую деятельность…»

Продолжительность записи – двадцать шесть минут. На заднем ее звуковом плане слышно, как президент протягивает руку к воображаемой, но вожделенной кнопке «ИЗВЛЕЧЬ КАССЕТУ». Несколько раз он пытается остановить словесный вал замечаниями вроде: «Я обдумаю ваше предложение так, как оно того заслуживает». Однако Митчелл, добравшийся лишь до причины номер три (четвертый абзац), продолжает неуклонно продвигаться вперед.

В конце концов дверь кабинета отворяется и один из помощников сообщает президенту, что наступило время неотложного совещания (почти наверняка ложь). После того как дверь закрывается (за помощником и словоохотливым визитером), мы слышим, как президент переводит дух, и звук этот мгновенно приводит на ум человека, добравшегося наконец до позарез необходимого ему писсуара.

Президент не предложил Декстера Митчелла в преемники судьи Бриннина – и по пяти, самое малое, причинам. Сообщив прессе о кандидатуре Куни, он велел Хейдену Корку организовать утечку информации о том, что Митчелл в короткий список кандидатов не попал, да и в длинный тоже. (Неизменно стремившийся оградить президента от неприятностей, Хейден мудро проигнорировал это распоряжение.) Тем не менее Митчелл оказался не расположенным, мягко говоря, к тому, чтобы благосклонно отнестись к выбору президента. И не отнесся. И, стерев со своего председательского молотка кровь и мозги Куни и Берроуза, Митчелл улыбнулся и произнес – с нехарактерной для него краткостью: «Следующий?»

Было уже четыре с минутами, понедельник, и это означало, что у Пеппер осталось меньше часа для того, чтобы принять окончательное решение насчет ответа, который она даст президенту.

Дневная запись очередного эпизода прошла хорошо. Бадди пребывал в благодушном настроении. Пеппер набиралась храбрости, чтобы заговорить с ним на пугающую тему, и тут он вдруг спросил:

– Так что, ты обдумала мою идею?

– Какую идею, мой сладкий? – спросила она.

– Насчет тюрьмы, – сказал он – с таким пылом, точно предлагал ей запрыгнуть в ближайший улетающий в Париж самолет.

– Малыш, у меня тут кое-что… намечается.

И Пеппер, набрав побольше воздуха в грудь, рассказала мужу о причине ее визита в Кемп-Дэвид. На лице Бадди появилось выражение человека, услышавшего от врача, что томограф обнаружил в его организме нечто малопонятное.

– Президент же вроде как поклонник нашего шоу, – сказал он.

– Да, – подтвердила Пеппер. – Похоже на то.

– Ладно, – сказал Бадди, – что ты ему ответила?

– Понимаешь, я не хотела давать ответ, пока мы с тобой все не обсудим.

Бадди облегченно вздохнул.

– И что это значит? – спросила Пеппер.

– Господи, ну и напугала же ты меня. Я уж решил, что ты согласилась.

– Нет. Но мне понемногу начинает казаться, что могу и согласиться. Я должна позвонить ему сегодня до пяти и дать ответ.

– Так позвони.

– Хм, спасибо, милый. Я по-настоящему…

– И скажи, что не согласна.

Пеппер удивленно уставилась на него:

– А почему я должна сказать именно это?

Бадди развел руки в стороны – так, точно ответ на этот вопрос был самоочевидным:

– Малыш, у нас начинается рейтинговая неделя.

– И что, она требует именно такого ответа?

– Ну послушай, – сказал Бадди, – Вандердамп же проигрывает по всем статьям. У него импичмент на носу. И посмотри, что произошло с двумя его последними кандидатами, а ведь это были серьезные ребята.

– Если ты пытаешься отговорить меня, – не без некоторой холодности произнесла Пеппер, – то выбрал неверную тактику.

– Нет, вообще говоря, то, что он остановился на тебе, просто здорово. Отличная реклама для нашего шоу. Я как-то не подумал об этом.

– Бадди, – сказала Пеппер, – мне этот разговор не нравится.

– Ну а что ты от меня хотела услышать?

– Не знаю. Что-нибудь вроде: «Мои поздравления, милая. Я горжусь тобой».

– Мои поздравления. Горжусь тобой.

– Ты пропустил «милая». И постарайся, пожалуйста, не задохнуться от восторга.

– Малыш, но это же бессмыслица.

– Вот и я ему так сказала.

– А про то, что у тебя контракт еще на два года, ты ему не сказала?

– Нет, до этой темы мы с ним как-то не добрались.

– Ты же не можешь просто взять и бросить все, что мы с тобой создали, – сказал Бадди.

– Малыш, речь идет о Верховном суде. Наша страна призывает меня исполнить мой долг.

– Ну так скажи ей, что отдашь деньгами.

– Голубчик мой…

– У тебя имеются определенные обязательства, Пеппер. И не только передо мной. Как насчет миллионов преданных тебе зрителей? Ты что же, собираешься просто-напросто сказать им: «Идите в жопу»?

– Вообще говоря, – ответила Пеппер, – именно к этой формулировке я прибегать не собиралась. И если наши зрители действительно преданы мне, не думаю, что они станут стреляться из-за того, что я перешла из телешоу в Верховный суд.

– Между прочим, это самое телешоу, о котором ты говоришь с таким презрением, и есть единственная причина, по которой тебе предложили посидеть в Верховном суде.

– Я этого и не отрицаю, – сказала Пеппер и скрестила на груди руки.

– Понятно. То есть ты решила сказать «иди в жопу» не кому-нибудь, а мне?

– Нет, – ответила Пеппер, – но если ты будешь продолжать в том же духе, то, возможно, услышишь именно эти слова еще до завершения нашего разговора.

– Ты не можешь так со мной поступить.

– Я поступаю «так» вовсе не с тобой. И кстати, давно ли тебя назначили центром Вселенной?

– Ты хочешь оказаться в суде? Ну так ты там окажешься. За нарушение условий контракта!

– Боже, какой ты, оказывается, строгий, – вздохнула Пеппер. – Ладно, спасибо, что был со мной так мил и сделал эту минуту особенно значительной для меня. Мне пора звонить президенту. Не хочешь поприсутствовать при нашем разговоре и лично послать его в жопу?

Во вторник утром – сенатор Декстер Митчелл уже сидел в своем кабинете на Капитолийском холме – на его столе затренькал телефон. Звонил Грейдон Кленнденнинн, самый главный из президентских мандаринов.