Через пару секунд сверхъестественный человек-ядро возник из груды обломков. Он пошатывался как пьяный, но в целом был в полном порядке.

— Будущее не простит неверных суждений одного из нас, уважаемый коллега, а я совершенно убежден, что если один из нас заблуждается, то это не я! — сказал биолог.

— Если бы вы оказались способны на объективность, дорогой друг, то вы бы не позволили красотам литературы занять место точной науки, — ответил ему антрополог.

Разгорелся такой жаркий спор, что его участники чуть не прозевали маневр сверхъестественного человека-ядра, который собирался повторить номер. Тот втиснулся в жерло орудия, как крот в свою подземную галерею. „Остановите его, остановите“, — завизжали они в один голос. Однако призывы их были тщетны. По привычке господин Пистроникус дернул за веревку.

На этот раз живой снаряд начал кувыркаться в воздухе, наводя зрителей на мысль о полете курицы, а не ласточки. Сила инерции заставила беднягу отскочить несколько раз от земли, подобно мячу для игры в исконно британскую игру регби. Хотя это может показаться невероятным, вывихов у него оказалось больше, чем переломов.

Ученые попробовали воспользоваться гипнозом, но подопытный не мог сконцентрировать свое внимание, его мозг затмевали облака атонии. Биолог поинтересовался, умеет ли бедняга говорить.

— Иногда он читает наизусть фрагменты из Библии, — сказал господин Пистроникус, — но потом забывает их, когда они ему надоедают.

Антрополог поинтересовался, существуют ли для человека-ядра элементарные табу, связанные с инцестом.

— Иногда он трахается с козой, которая ходит по веревке, — объяснил господин Пистроникус, — ее хозяин очень ревнивый и, когда застает их вместе, бьет нашего летуна.

Обмен взаимными обвинениями разгорелся с новой силой. Участники спора скорее напоминали лакеев, заключающих пари, чем ученых мужей, воплощающих гордость академии. Никто не ожидал, что дискуссию прервет господин Пистроникус, который вдруг ни с того ни с сего расхохотался. Его смех показался всем троим таким странным, что они прислушались.

— Карлик? Пигмей? Ничего подобного! Бедняга работал на верфи Скутзнов-Валли, где делают трансатлантические суда. Как-то раз, по несчастью, он попал под самый большой в Европе пресс. После этого он и стал таким уродом, каким вы его видите. Вот и вся история.

Академики молчали, и господин Пистроникус добавил:

— Но он выжил, и какой-то священник до сих пор исследует вопрос, не было ли это чудом. Я думаю, что нет. Вы только посмотрите на него. Считается, что чудо делает человека лучше, чем он был раньше, а на этого беднягу жалко смотреть. Он только и годится на то, чтобы летать, как пробка из бутылки шампанского.

— Это человеческое существо, слишком человеческое существо, — заключил нотариус, выразив таким образом всеобщее разочарование.

Трое гостей поблагодарили за представление и покинули цирк, мирно беседуя. Как правило, господин Пистроникус и человек-ядро не вели долгих разговоров, они могли просто часами сидеть рядом и молчать и иногда проводили так целые дни. Но на этот раз человек-ядро сказал:

— Человек-ядро летает лучше, чем мистер Фланаган!!!

— Затвор у нашей пушки дерьмовый, даже серпантин и искры плохо летят. И пружины там нет. Любой дурак поймет, что пушка не работает. Но такова жизнь: зрителям нужна пушка — и вот вам пушка, потому что считается, что без нее не полетишь, и просто для красоты.

— Человек-ядро летает лучше, чем мистер Фланаган!!!

— Не сердись, я знаю, что ты летаешь сам. Машешь руками и ногами и летаешь как птичка. Ты и в самом деле чудо природы. Но все зависит от того, как посмотреть. Наши сегодняшние гости никогда бы не поверили, что ты летаешь, даже если бы им возвестил об этом ангел. Они слишком заняты своими мыслями, чтобы увидеть чудо, хотя иногда чудеса оказываются у них прямо под носом.

— Человек-ядро летает лучше, чем мистер Фланаган!!!

— Я оказал тебе услугу. Ты единственный человек на земле, который может летать. Они бы тебя наверняка запихнули в банку с формалином.

Господин Пистроникус с видом усталого верблюда двинулся к выходу.

— Завтра у нас представление, — напомнил он, покидая арену.

Сверхъестественный человек-ядро остался один. В керосиновых лампах кончалось горючее, пламя в них дрожало, отбрасывая тени на купол шатра. Он был живым чудом и мог бы покорить империи. Но если люди смотрят и не видят, когда ты летишь, они не у твоих ног, а просто внизу. Он умел летать, хотя, конечно, его полет не мог сравниться с могучими взмахами орлиных крыльев и не был так изящен, как пируэты тропических птиц. И все-таки он летал. Размахивал руками и ногами и держался в воздухе точно так же, как остальные представители человечества двигают ногами и руками, чтобы плыть в воде. И ни крылья, ни пушки не были ему нужны, он летал, подчиняясь желанию своей исключительной натуры. Никакой шмель, пусть даже и невидимый, никогда не сможет с ним сравниться, это уж точно.

Никто и никогда на земле не испытывал одновременно такого негодования и такого чувства одиночества. Сверхъестественный человек-ядро подошел к французской пушке, сжал кулаки и воскликнул: — Человек-ядро летает лучше, чем мистер Фланаган!!!

Царь Царей и два города [50]

Когда император подчинил своей власти царство Мономотапа [51], покорил Трансбактрианию, разграбил и стер с лица земли храм Чон-Чжи, пределы его владений достигли границ вселенной. Неподвластны ему были только два города, расположенные на отдаленном полуострове на небольшом расстоянии друг от друга и постоянно воевавшие между собой: Абис и Зикония. Их послы были вызваны в столицу мира; им предстояло решить судьбу городов — либо они капитулируют, либо будут разрушены. Послы были так напуганы, что явились немедленно, словно принесенные порывом ветра. Посланцы Абиса, более состоятельные, пришли разодетые в шелка и кружева; их била дрожь. Представители Зиконии, люди победнее, кутались в свои одежды из кожи и шерсти, но тоже дрожали.

Когда они явились во дворец, их заставили ждать приема, стоя навытяжку с утра до самого вечера, что было дополнительным оскорблением для посланцев такого возраста и положения. Только когда солнце стало клониться к закату, к ним вышел ОН — покоритель мира и полководец сотни легионов. Представители Абиса пали ниц перед ним, представители Зиконии — тоже. И Царь Царей обратился к ним с такой речью:

— Вот уже пятьдесят лет, как я разрушаю крепостные стены и обращаю в бегство армии. Все мои враги мертвы, их кости удобряют поля, где проходили сражения, или гниют в ржавых клетках. Нет такой земли, которая бы не славила меня. Нет такого моря, как бы далеко отсюда ни лежали его берега, которое не стерегли бы зоркие очи моих маяков.

После этого вступления Царь Царей сообщил им о своем решении.

Сытый по горло битвами, но вечно алчущий богатств, он разграбит и подчинит своей воле оба города, но сохранит жизнь тому из них, который сумеет предложить ему более богатый дар. Второй же ждет атака пеших фаланг и всадников на боевых верблюдах да горящие снаряды артиллерии — никому не будет пощады. Сразу после этой речи депутации были заперты в двух разных залах огромного дворца, где им предлагалось обдумать, какую дань они могут принести владыке мира в этот первый и последний раз.

Однако ночью представители Зиконии отправили ко второй депутации почтового жука. Он нашел дырочки и щели в дверях и стенах, пробежал между ног у вооруженной стражи и, добравшись наконец до посланцев Абиса, передал им такие слова: