Чучело не понимало раздражения ворона.

— Ты когда-нибудь задумывался о том ужасе, который внушаешь другим птицам, не таким умным, как я? Об ужасе, овладевающем ими, когда им удается разглядеть внизу, под собой, неподвижного охотника? О голоде, что их мучает, о бесконечных странствиях в поиске поля, где бы никто не охранял колосья?

Ворон сделал несколько скачков по руке пугала по направлению к голове-тыкве, приблизил свой длинный клюв к тому месту, где у бедняги должно было бы находиться ухо, если бы его создатель потрудился вырезать эту деталь, и прошептал: — Шиш тебе с маслом, мерзавец!

■

Однако ворон никак не мог выбросить из головы слова пугала. Если разобраться, его желание стать другом птиц было из ряда вон выходящим явлением. На следующий день ворон прилетел и устроился на кончике правой руки чучела.

— Почему ты решил морочить мне голову?

— Вчера ты был прав, — сказало пугало.

— Карр!

— Я сам себя ненавижу.

Ночью порыв ветра наклонил тыкву, и теперь глаза-дырки смотрели в землю. Пугало казалось даже грустнее, чем накануне.

— Наши несчастья никогда не должны заставлять нас забывать о бедах других.

— Я прилетел, — сказал ворон, — чтобы еще немного тебя помучить. И сделаю это самым законным из всех способов причинить боль другому: я расскажу тебе правду.

Ворон ожидал, что чучело заплачет или попытается возражать, но поскольку оно не делало ни того ни другого, птица открыла ему истину:

— Ты в плену парадоксальной ситуации. Тебе хочется, чтобы птицы слетелись на твое поле, и единственная в мире птица, которая тебя не боится и могла бы рассказать остальным, что ты им не страшен, — это я. Больше тебе надеяться не на кого, а я ни за что на свете не выполню твоей просьбы. — Тут ворон позволил себе сделать небольшую паузу, чтобы помучить собеседника, и сказал: — Все предельно просто: если они перестанут тебя бояться, то слетятся всей гурьбой на это поле, и мне придется разделить трапезу со стаями других пернатых.

— Я хорошо усвоил вчерашний урок, — сказало пугало и добавило со вздохом: — Мне понятны причины твоего отказа, и я не буду настаивать.

— Ты просто хочешь меня умаслить, а на самом деле рассчитываешь добиться своего.

— Нет.

— Ты морочишь мне голову! — сказал ворон и улетел, яростно взмахивая крыльями.

■

На следующий день поле овса стало полем тумана. Он был таким густым и таким белым, что даже орлам с их зорким взором было бы не под силу что-либо разглядеть. Однако ворон обладал такой развитой математической памятью, что мог пересчитать до семи полей. Ему не стоило большого труда разыскать овсяное поле. Вещая птица приземлилась в трех метрах от пугала, но даже на таком коротком расстоянии ворон с трудом различил бело-красную клетку фланелевой рубахи. Он полетал направо и налево над полем, смущенный этим атмосферным явлением и ожиданием новых выходок со стороны странного собеседника, и сказал:

— Я знаю, что ты меня обманываешь. Об этом нетрудно догадаться. Слышишь?

— Я тебя слушаю, — произнесло чучело, скрытое волнами тумана.

— Если мне удастся убедить остальных птиц в том, что ты действительно хочешь быть их другом, как тогда поступят люди? От тебя же им не будет тогда никакой пользы. Твой шест вырвут из земли, а в ночь на Сант Жоан [45]водрузят на самую вершину горы из всяких ненужных деревяшек, и ты станешь украшением костра.

— Именно этого я и хочу! — воскликнуло пугало. — Как ты не понимаешь? Моя теперешняя жизнь мне только в тягость.

Ворону эти слова казались не вполне понятными. Пугало взмолилось:

— Скажи, если бы тебе пришлось выбирать между жизнью в одиночестве и одним днем в окружении друзей, что бы ты выбрал?

■

К этому моменту ворон уже не знал, столкнулся он с чудовищем или на его глазах происходило чудо. Поскольку эти птицы чрезвычайно любопытны, он не смог избежать искушения вернуться на поле.

Под порывами ветра чучело задрало вверх свою тыквенную голову и теперь устремляло взгляд в небо. Увидев ворона, пугало заговорило:

— Я хочу умереть. Помоги мне оставить о себе добрую память.

— И не подумаю.

— Неужели это так трудно?

— Я не собираюсь жертвовать своим исключительным положением ради тебя. В этом мире никто так не поступает.

Ночью прошел дождь, и рубаха пугала еще не просохла. Ворон устроился на его шляпе и сказал:

— Иди-ка сюда, я тебе кое-что расскажу.

Но, само собой разумеется, приблизиться пришлось самому ворону. Он нагнулся, засунул клюв в рот тыквы, чтобы никто больше не слышал его слов, и рассказал чучелу сказку. Когда птица закончила, чучело не произнесло ни слова и долго молчало, а потом призналось:

— Мне кажется, я ничего не понял.

Не понять простой сказки! Ворон никак не ожидал от своего собеседника такой наивности и такого искреннего признания. Только непорочное создание могло не понять этой истории.

— Я хочу умереть, а ты рассказываешь мне о каких-то спорах неземных существ. Посмотри на меня. Ты прекрасно знаешь, что нас, чучел, поливают дожди и бьет град, и рано или поздно нас заменяют новым пугалом. Так ли уж для меня важно прожить на несколько дней дольше? Если мне суждено умереть, то я хочу доказать своей гибелью, что не желал подчиняться людской воле. Ты такая умная птица, а не можешь понять самых простых вещей.

Ворон еще немного подумал, но в конце концов сказал:

— Ну что ж, ты сам того захотел. Завтра я снова прилечу — и не один.

■

На следующее утро ворон предложил всем птицам собраться на дереве неподалеку от овсяного поля.

— Я обнаружил совершенно особое пугало, не похожее на других, — начал он свой рассказ. — Пугалам полагается ненавидеть нас — а это любит птиц. И хотя его сделали, чтобы внушать нам страх, оно жаждет нашего общества, даже если ему придется расплатиться за это жизнью. Оно хочет погибнуть за нас! Смотрите, вон оно! Посередине овсяного поля Но беда была в том, что прочие птицы никакого пугала не увидели.

— Ты говоришь о том человеке, который сторожит поле?

— Никакой это не человек! — возмутился ворон. — Это пугало.

— Люди нас жарят и тушат, а потом едят, — сказал воробей. — Ты что, этого не знаешь?

— Они делают из нас чучела, — пробурчал сыч. — Непонятно, зачем это им надо, но именно так они с нами поступают.

— Они сажают нас в клетки и выкалывают нам глаза раскаленным гвоздем, чтобы наши песни не смолкали, — пожаловалась малиновка.

— Пули из людских ружей для наших тел — все равно что пушечные ядра для них! — заключил щегол. — С какой стати нам теперь дружить с этими негодяями?

— Я же вам объясняю, — сказал раздраженным тоном ворон, — что никакой это не человек, а пугало.

И тут он, всю жизнь тщательно хранивший тайну, чтобы никто не вторгался в его частные владения, растолковал своим собратьям, что такое пугало и какая разница между этими созданиями и убийцами птиц. Но даже подробные разъяснения не убедили пернатых до конца.

— А мне по-прежнему кажется, что он наш враг, — сказал щегол. — Откуда тебе известно, что это не человек, который нарядился пугалом?

— Да, да! — сказала малиновка. — А потом, ты вот говоришь, что пугала не могут делать того, что делают люди.

— Конечно нет!

— Тогда как же оно может говорить?

Это замечание привело ворона в замешательство. Он всегда считал себя самой умной из всех птиц, однако не был абсолютно уверен в том, что превосходил в хитроумии всех пугал в мире. Но теперь, после того как он произнес столь зажигательную речь и предстал перед собратьями в качестве пламенного борца за дело пугала, ему было труднее пересмотреть свое решение, чем следовать по избранному пути.

— Я же сказал, что это единственное в своем роде существо! — сказал он. — Такие пугала рождаются раз в миллион лет, и нашему поколению выпала удача жить в одно время с ним.

— Чик, чик и чик! — зачирикали птицы, качая головами.