Сегодняшняя структура Сети не была неизбежной. В начале 1990-х существовала, наверное, дюжина многообещающих попыток разработать способ представления сетевой цифровой информации, который привлек бы наибольшее количество пользователей. Такие компании, как General Magic и Xanadu [2]создали альтернативные способы с фундаментально различными свойствами, но все они остались в рамках лабораторий.

Один человек, Тим Бернерс-Ли, придумал то устройство веб, которое существует сегодня. В момент своего появления веб был минималистичен, поскольку практически не высказывал предположений, как должна выглядеть веб-страница. Он был также открытым, потому что не существовало страницы, более или менее предпочтительной для архитектуры, все были доступны всем. Кроме того, подчеркивалась ответственность автора, поскольку только владелец был способен сделать так, чтобы его сайт можно было посещать.

Первоначально Бернерс-Ли хотел помочь сообществу физиков, а не всему миру. Несмотря на это, атмосфера, в которой первые пользователи встретили веб, испытала влияние идеалистических дискуссий. В период до рождения веб большинство идей были радикально оптимистичными и получили признание в кругу ученых, а затем и во всем мире.

Поскольку, создавая информационные технологии, мы многое делаем впервые, есть ли способ узнать, как лучше всего это делать? Той почти абсолютной свободе, которая присуща цифровым системам, сопутствует дезориентирующая моральная дилемма. Мы это все придумываем — так что именно мы должны придумывать? Довольно, этой дилеммы просто не существует.

По мере увеличения размеров и сложности программное обеспечение способно стать ужасно запутанным. Когда к разработке подключаются другие программисты, оно может показаться настоящим лабиринтом. Если вы достаточно умны, то у вас получится написать любую небольшую программу с самого начала, но для того, чтобы успешно изменить большую программу, потребуются огромные усилия (и удача), особенно когда от этой программы уже зависят другие. Даже лучшие группы разработчиков периодически сталкиваются с массой программных ошибок и структурных головоломок.

Истинное наслаждение — писать небольшие отдельные программы, но поддерживать крупномасштабные проекты всегда мучительно. Именно поэтому цифровые технологии искушают психику программиста своего рода шизофренией. Идеальные и реальные компьютеры постоянно путают. Технолог хочет, чтобы все программы вели себя как совершенно новые и оригинальные, и использует любые психологические стратегии, чтобы не думать о компьютерах реалистично.

Возрастающая вероятность появления ошибок в программах во время их разработки может привести к полному замораживанию цифровых схем в процессе «фиксации». Такое случается, когда создано много программного обеспечения для работы с уже существующим. Значительные изменения ПО в момент, когда от него зависит множество другого ПО, — самое сложное. Так что этого почти не бывает.

Однажды, в начале 1980-х, конструктор музыкальных синтезаторов Дэйв Смит между делом придумал способ представления музыкальных нот. Он назывался MIDI и рассматривал музыку с точки зрения клавишника. MIDI состоял из цифровых моделей, представлявших события клавиатуры, такие как «клавиша нажата» и «клавиша отпущена».

Это означало, что невозможно было описать гладкие, плавные переходы, как у певца или саксофониста. MIDI мог воспроизводить мозаичный мир клавиш, а не акварельный мир скрипки. Но причин, по которым MIDI должен был бы описывать все многообразие музыки, не существовало, поскольку Дэйв хотел лишь соединить несколько синтезаторов, чтобы получить более широкую палитру звуков, используя единственную клавиатуру.

Несмотря на ограничения, MIDI послужил стандартом представления музыки в программном обеспечении. Для работы с этим стандартом были созданы музыкальные программы и синтезаторы, и очень скоро стало непрактично менять их или избавляться от всего этого. MIDI устоялся, и, несмотря на многократные, предпринимаемые в течение десятилетий попытки международных коммерческих, академических и профессиональных организаций изменить его, он все еще остается собой.

Стандарты и неизбежное отсутствие предвидения представляли неудобство и до компьютерной эры. Примером может служить размер колеи железных дорог. Лондонская подземка была спроектирована как узкоколейка с соответствующими тоннелями, которые сегодня не позволяют разместить на некоторых линиях кондиционеры. Просто нет места для отвода горячего воздуха из поездов. Сегодня из-за негибкого проектного решения, принятого более века назад, десятки тысяч жителей одного из самых богатых городов мира вынуждены ездить в душных поездах.

Программное обеспечение хуже железных дорог, потому что оно всегда должно точно соответствовать безгранично детализированному, произвольному, запутанному беспорядку, который невозможно отследить. Требования к разработчикам настолько обязательны и строги, что адаптация к меняющимся стандартам может стать бесконечной борьбой. Таким образом, если «фиксацию» можно считать гангстером в мире железных дорог, в цифровом мире это абсолютный тиран.

Фатальным аспектом информационных технологий является то, что отдельная разработка, появившись однажды и случайно заняв нишу, остается неизменяемой. С этого момента она становится постоянным инструментом, даже если ее место до момента укоренения занимала более совершенная разработка. Тогда простое раздражение перерастает в катаклизм, так как вычислительные мощности компьютеров растут экспоненциально. В компьютерном мире этот феномен известен как закон Мура.

С момента начала моей карьеры, что было не так давно, компьютеры стали в миллионыраз мощнее и несравнимо более распространены и связаны. Это примерно как если бы вы встали на колени, чтобы посадить дерево, а оно начало расти так быстро, что поглотило всю вашу деревню прежде, чем вы успели встать.

Программное обеспечение часто давит на разработчиков несправедливо тяжелым грузом ответственности. Поскольку мощность компьютеров возрастает экспоненциально, программисты должны быть очень аккуратны во время принятия решений. Последствия маленького, с первого взгляда незначительного шага часто вырастают до правил нашей жизни, которые невозможно изменить.

MIDI сегодня существует в вашем телефоне и миллиардах других устройств. Это каркас, на котором выстроена почти вся популярная музыка. Большая часть шума вокруг нас — фоновая музыка, рингтоны и звонки будильника — создана в MIDI. Все, что слышит человек, наполнено отдельными нотами, вписанными в сетку.

Однажды станет «фиксированной» и система описания речи, позволяющая компьютерам звучать лучше, чем сейчас, когда они говорят с нами. Эту систему могут адаптировать к музыкальному искусству, и тогда, возможно, будет разработан более гибкий и выразительный стандарт цифровой музыки. Но даже если это произойдет, тысячи лет спустя, когда наши потомки будут путешествовать на релятивистских скоростях к другим звездным системам, их слух, вероятно, покоробит какой-нибудь мерзкий писк MIDI-музыки — значит, настала пора перенастроить фильтры антиматерии.

До MIDI нота представляла собой бездонную идею, превосходящую абсолютное определение. Для музыкантов это был способ мыслить, способ учить и документировать музыку. Это был ментальный инструмент, отличный от самой музыки. Например, несколько человек могли сделать нотную запись одной и той же мелодии и получить слегка различные результаты.

После MIDI музыкальная нота перестала быть идеей, превратившись в жесткую структуру, обязательную в аспектах жизни, ставших цифровыми. Процесс «фиксации» похож на волну, которая плавно омывает книгу правил жизни, стирая неопределенности мыслей по мере того, как все больше и больше мыслительных структур окаменевает, превращаясь в постоянную реальность.