Таким образом, обоняние — это способ переключать время, которое представлено чередой запахов. У запахов — свой срок жизни. Для собаки мир находится в постоянном движении, он переливается и мерцает перед носом. Собака должна постоянно принюхиваться, чтобы не упускать мир из вида, — точно так же, как мы вынуждены постоянно смотреть, чтобы на сетчатке и в сознании запечатлелся некий постоянный образ. Это объясняет столь знакомое поведение вашего питомца: собака непрерывно принюхивается; [55]ее внимание как будто постоянно переключается с одного запаха на другой. Объекты для собаки продолжают существовать, пока они издают запах, а она их чует. Если мы можем стоять и просто осматриваться, то собаке приходится двигаться гораздо больше, чтобы все обнюхать. Неудивительно, что псы кажутся рассеянными: их настоящее очень подвижно.

Запах предметов, таким образом, содержит информацию о прошедшем времени. Замечающие течение минут и часов собаки способны заметить и смену времен года. Мы замечаем это благодаря запаху цветов, гниющих листьев или приближающегося дождя. По большей части, впрочем, мы видим смену времен года (свежая зелень) или ощущаем ее кожей (тепло солнца). Собаки пользуются обонянием в тех случаях, где мы полагаемся на зрение или осязание: весной пахнет совершенно не так, как зимой.

Собаки, обладая отличным от нашего восприятием настоящего, всегда опережают нас на шаг. Они способны поймать брошенный мяч на лету и иногда выпадают из нашего ритма — тогда мы не можем заставить их сделать то, что нам хочется. Когда собака не слушается нас или не может что-либо запомнить, это может быть связано с тем, что мы неправильно ее понимаем и не знаем, в чем истоки ее поведения. [56]

Пумперникель иногда улыбается, когда пыхтит. В этом случае губа ее слегка приподнимается (на человеческой щеке образовалась бы ямочка). Глаза похожи на блюдца (Пумперникель увлечена) или щелки (Пумперникель довольна). Ее брови и ресницы становятся похожими на восклицательные знаки.

Собаки простодушны. Их тела не обманывают, даже если собаки пытаются иногда плутовать. Но тело собаки, как правило, выдает ее внутреннее состояние. Радость от вашего возвращения домой или того, что вы подошли к собаке, выражается в вилянии хвостом. Индикатор тревоги — поднятые брови. «Улыбка» Пумперникель — это, конечно, не настоящая ухмылка. И все же этот жест (широко раздвинутые губы и обнажение зубов) — часть ритуала, средство общения собаки с людьми.

О собаке можно многое сказать, понаблюдав за тем, как она держит голову. Наклон головы, положение ушей, блеск глаз — все это буквально кричит о настроении, заинтересованности, внимании. Вспомните, как собака скачет перед сородичами, с гордо поднятой головой и задранным хвостом, держа в зубах свою любимую игрушку или где-то украденную вещь. Это недвусмысленный жест, общепринятый у собак. Точно так же молодые волки иногда дерзко трясут добычей перед старыми зверями. Выдающаяся часть тела — собачья голова — обычно устремлена туда, куда направляется ее владелица. И если собака поворачивает голову, то только затем, чтобы взглянуть, нет ли там чего-либо, достойного внимания. Мы, в отличие от собак, можем склонить голову в раздумье или, например, чтобы произвести впечатление. Удивительно, но собака притворяться не умеет.

То, о чем вам не расскажет голова собаки, поведает ее хвост. Голова и хвост — это зеркала, отражающие одно и то же. Но собака может быть и настоящим тянитолкаем, по-разному чувствительным с двух концов: например, собака, которой не нравится, когда нюхают ее морду, может спокойно относиться к обследованию с тыла, — и наоборот. Так или иначе, голова и хвост расскажут, что у животного на уме.

Я бы удивилась гораздо больше, если бы мои предположения о том, каков мир с точки зрения собаки, оказались полностью верными, чем совершенно ошибочными. Заняться исследованием этого вопроса — значит развивать в себе эмпатию, воображение и восприимчивость, а не искать окончательный ответ. Томас Нейджел полагает, что вообще нельзя быть уверенным в том, что мы правильно понимаем то, как живут другие животные. Неприкосновенность частной жизни собаки гарантирована. Но мы ведь хотим знать, как собака воспринимает окружающее, притом не очеловечиваем ее, а реконструируем ее картину мира. И, если тщательно присмотреться и подключить воображение, мы, возможно, сумеем однажды удивить собак своими познаниями.

Я открываю дверь, и Пумперникель просыпается. Сначала я слышу, как она стучит хвостом и с усилием встает, скребя когтями по полу; когда она потягивается всем телом, до кончика хвоста, ее ошейник звякает. Потом появляется она сама: отклоненные назад уши, мягкий взгляд (хотя собаки не умеют улыбаться, сейчас она улыбается). Пумперникель рысит ко мне, слегка опустив голову, навострив yши и виляя хвостом. Когда я наклоняюсь к ней, онасо пит в знак приветствия, и я отвечаю тем же. Пумперникель касается меня влажным носом, усы щекочут лицо. Я дома.

Возможно, в этом причина того, почему собаки только недавно стали предметом серьезного научного изучения: зачем спрашивать, если интуитивно уже знаешь ответы? Радость моих встреч с Пумперникель два-три раза в день во многом обусловлена их регулярностью. Простые действия кажутся самыми естественными — они, конечно, прекрасны, но это отнюдь не феномен, требующий научного изучения. С тем же успехом я могу задуматься о природе правого локтя: это просто часть моего тела, и я не ломаю голову над тем, почему он так удобно расположен между плечом и предплечьем, или о том, каким он станет в будущем… Ну хорошо, давайте поразмыслим о «локте».

По сути то, что в определенных кругах называют «связью между человеком и собакой», — вещь исключительная. Не всякое животное будет ждать моего возвращения (и даже не всякая собака); на это способны только одомашненные животные и только та из собак, с которой я установила симбиотические отношения. Наше взаимодействие — это танец, рисунок которого известен только нам. Его сделали возможным одомашнивание и эволюция. Одомашнивание подготовило почву, а ритуалы мы выработали вместе. Мы оказались связаны, прежде чем поняли это. Связь предшествовала рефлексии.

В связи между человеком и собакой нет ничего необычного: животные преуспевают, если взаимодействуют друг с другом. Изначально отношения животных, возможно, ограничивались лишь сексуальным контактом. Но затем физиологическое притяжение уступило место множеству вариаций и привело к появлению долговременных пар, ориентированных на воспитание потомства; групп родственников, живущих вместе; групп однополых, не вступающих в брачные отношения особей, объединившихся в интересах безопасности; даже союзов между дружественно настроенными соседями. Классическая пара — это союз двух половых партнеров. Связь между ними заметит даже несведущий наблюдатель: они держатся вместе, заботятся друг о друге и радостно приветствуют друг друга при встрече.

В подобном поведении как будто нет ничего удивительного. В конце концов мы, люди, тоже пытаемся найти себе пару, поддерживаем отношения с партнером и разрываем связь, если она оказывается неудачной. Но с эволюционной точки зрения связи не так уж необходимы. Цель наших генов — самовоспроизведение, то есть сугубо эгоистическое устремление, как утверждают социобиологи. Зачем вообще себя утруждать? «Мотивация» генов не менее эгоистична: половое размножение увеличивает вероятность полезных мутаций. Также неплохо бывает удостовериться, что половой партнер достаточно здоров для того, чтобы выносить и воспитать новый набор генов.