– Ты знаешь, где сейчас Ева Линд?

– Ева съехала. Уже пару месяцев как.

– Куда?

– Не знаю. Она жила с Бадди.

– Бадди?

– Он вышибала. Я в газеты обращусь, если отберешь у меня дочку. Эй, ты, понял?! В газеты обращусь!

– И где он вышибала?

Она дала Эрленду адрес заведения. Следователь встал, достал мобильный, позвонил сначала в «скорую», затем в органы опеки и коротко изложил обстоятельства дела.

– Так, а теперь вопрос второй, – продолжил Эрленд, ожидая приезда «скорой». – Про твоего хахаля, который не оставил на тебе живого места. Где живет эта мразь?

– Оставь его в покое.

– Ага, щас, чтобы подонок вернулся и опять вышиб из тебя последнее дерьмо. Как тебе такая перспективка?

– Не больно-то.

– Ну так и где эта скотина живет, черт побери?

– Тут какая штука…

– Какая еще, к черту, штука?!

– Ты думаешь его арестовать?

– Нет, я хочу подарить ему букет цветов!!!

– Вот и отлично, в таком случае у меня к тебе просьба – как арестуешь, зарежь его сразу же к этакой матери, будь так добр. А то если он останется в живых, вернется и убьет меня, – сказала она и одарила Эрленда ледяной улыбкой.

Бадди был знаменит величиной – значительной в том, что касалось мускулов, и пренебрежимо малой в том, что касалось головы – и служил вышибалой в стриптиз-клубе «Граф Россо», в самом центре Рейкьявика. У дверей его Эрленд не застал – там стоял другой громила, похожего телосложения.

– Бадди сегодня за шоу присматривает, – сообщил он.

Эрленд не понял, что это значит, и вопросительно посмотрел на вышибалу.

– Ну, шоу, – повторила туша. – Один на один. Ну когда клиент один и танцуют только для него.

Вот же тупой гость попался, подумала туша, отметив отсутствие изменений в выражении лица вопрошающего, но решила не продолжать и лишь в отчаянии закатила глаза.

Ладно, чего тут стоять, надо идти внутрь. За спиной у туши оказался полутемный зал, освещенный сплошь красными фонарями. В углу бар, рядом несколько столов, за ними несколько человек, наблюдают, как некая юница приплясывает вокруг шеста на возвышении в центре зала под какую-то монотонную попсу. Она заметила Эрленда и затанцевала в его сторону, словно он важный клиент, одновременно снимая с себя лифчик – впрочем, могла бы этого и не делать, такой он крошечный. Эрленд посмотрел на нее с такой жалостью, что она от удивления споткнулась и едва не упала, а удержавшись на ногах, развернулась к гостю спиной и поплыла обратно к шесту, по пути все же небрежно бросив лифчик на пол. Зачем это она? Наверное, чтобы подумали, будто она и так собиралась расстаться с этим предметом одежды, а не хотела себя мне продать. Да, вот какое значение приобретает выражение «сохранить лицо» в подобных местах.

Ну и где у них тут эти «шоу один на один»? Ага, вот, коридор, прямо напротив танцпола. Стены выкрашены в черный, в самом конце коридора – ступеньки в подвал. Ни черта не видно, как бы не скатиться кубарем. На ощупь Эрленд спустился вниз, в другой коридор с черными стенами. Там его встретил тот же полумрак – под потолком висела одна-единственная красная лампа. По обеим сторонам коридора двери, по три на каждой, заканчивается стеной. Перед ней, скрестив руки на груди, стоит незнакомый Эрленду великан с крошечной головой. Под жалобные звуки скрипки, доносившиеся из-за одной из шести дверей, он направился навстречу пришедшему, преграждая ему дорогу.

Хорош, ничего не скажешь. Не голова, а прыщ на толстой шее, торчащей из горы мышц.

– Это ты будешь Бадди? – спросил Эрленд.

– Где твоя телка? – спросила гора.

– Я у тебя думал об этом узнать, – удивился Эрленд.

– У меня? Нет, приятель, телок я не поставляю. Тебе надо наверх, снять там телку, а уж тогда обратно ко мне сюда.

– А, вот ты о чем. – Эрленд понял, что гора и не думала его узнавать, а просто приняла за клиента. – Я тут не за этим. Мне нужна Ева Линд.

– Ева? Давно не работает. А ты ее снимал, что ли?

Эрленд в недоумении уставился на громилу:

– Что значит «давно не работает»? В каком смысле «снимал»?

– Ну, она подрабатывала у нас тут временами. А ты ее откуда знаешь?

Дверь справа распахнулась, оттуда вышел молодой человек, на ходу застегивая ширинку. За его спиной сквозь дверной проем Эрленд увидел, как в комнате совершенно обнаженная девушка нагибается поднять с пола одежду. Юноша бочком просочился между Эрлендом и громилой, похлопал того по плечу и убежал вверх по лестнице. Девушка поглядела на Эрленда и захлопнула дверь.

– Ты хочешь сказать, тут, внизу? – ошеломленно спросил Эрленд. – Ева Линд работала у вас?

– Ну да. Только давно. Впрочем, таких, как она, у нас тут хоть отбавляй, вот хотя бы телка, которая в этой комнате, – сказал Бадди таким тоном, словно хотел набить девице цену, и ткнул пальцем в сторону другой двери. – Студентка, медичка из Литвы. Слышишь? На скрипке играет, не хухры-мухры. Учится в каком-то супер-пупер университете, в этой ихней Польше. Их тут много, ездят к нам бабла срубить. А потом обратно, учиться.

– Мне нужна Ева Линд. Подскажешь, где ее найти?

– Мы никому не говорим, где живут девушки, – сказал Бадди и хитро прищурился.

– Мне решительно плевать, где живут девушки.

Эрленд тяжело вздохнул. Держи себя в руках, тебе же нужна информация, ну так веди себя осторожно. А потом, как найдешь Еву, можешь вернуться и с удовольствием прижечь этому мудаку прыщ, заменяющий ему голову.

– Понимаешь, Ева Линд, судя по всему, в опасности, она просила меня ей помочь, – продолжил Эрленд настолько нейтральным тоном, насколько был способен.

– А с какого перепугу тебе ей помогать? Ты вообще кто, дедуля? Ейный папаша?! – издевательски заржал Бадди.

Эрленд посмотрел на собеседника и задумался: голова такая маленькая, каким ударом лучше залепить по ней, чтобы не промазать, – хуком слева или все-таки прямым сверху? Тем временем Баддина улыбочка второпях покинула его невеликую рожу – до вышибалы дошло, что он с первого выстрела попал в яблочко. Он вообще если попадает в яблочко, то только так, дуриком. Громила похолодел и отступил на шаг:

– Ты что, тот самый легавый?

Эрленд кивнул.

– Наше заведение совершенно законное.

– Плевать мне. Ты знаешь, где сейчас Ева Линд?

– Она что, пропала?

– Не знаю, – ответил Эрленд. – Во всяком случае, я ее найти не могу. А надо – она позвонила мне сегодня и просила помочь, а я понятия не имею, где она. Мне сказали, ты с ней знаком.

– Я с ней жил некоторое время, она что, рассказывала тебе?

Эрленд отрицательно покачал головой.

– С ней вообще непросто. Башню снесло давно и не вернуло обратно.

– Знаешь, где она сейчас?

– Я ее сто лет не видал. А с тебя ее, кстати, воротит, знаешь?

– Когда ты с ней жил, кто ей доставал дурь?

– Ты про ее барыгу, что ли?

– Ну да, про барыгу.

– Ты его в кутузку хочешь упечь?

– Да плевать я хотел и на него, и на кутузку. Я ищу Еву Линд. Поможешь мне или как?

Бадди задумался. Он ничего не должен ни этому старому пердуну, ни тем более Еве Линд. Коли хотите знать, он, Бадди, видал Еву Линд в гробу и в белых тапках. Но на лице у гостя было написано нечто такое, что Бадди решил – его шкура будет целее, если он не станет вставлять легавому палки в колеса.

– Я про Еву ничего не знаю, – сказал он. – Тебе нужен Атли.

– Атли?

– Только не говори ему, что это я тебя навел, идет?

Эрленд поехал в самый старый район столицы, близ порта, размышляя о Еве Линд и о Рейкьявике. Он-то сам «приезжий», всегда так о себе думал, несмотря на то что прожил в городе, считай, всю сознательную жизнь и был свидетелем, как столица расползается все шире и шире, через заливы и холмы, по мере того как пустеют в стране хутора. Новый город, новые районы, все чуть не лопается от народа, которому больше не любо или невмоготу жить в рыбацких поселках, в долинах и горах, который приезжает в столицу, чтобы строить новую жизнь, но отрывается от корней своих и оказывается в единый миг и без прошлого, и без ясного будущего. Впрочем, ему-то, Эрленду, в этом городе всегда сопутствовала удача – но так, как сопутствует она предприимчивому иностранцу[14].