— В гостиной — очень удобный диван, — улыбается Александра. — Раскладываешь его, и получается отличное спальное место.

                 — Может, лучше я — на диване? — несмело предлагаю я.

                 Твоя сестра чмокает меня в волосы над лбом.

                 — Не говори ерунды. Для принцессы — всё самое лучшее, — отвечает она с теплотой в голосе и взгляде.

                 Мы ложимся в разных комнатах. Стоит мне закрыть глаза, как боль-вдова вновь начинает свой плач... Плач, который невозможно заглушить простым затыканием ушей. Чёрная шаль растягивается над городом, холодная и печальная, и сквозь её кружево пробивается свет звёзд... На одной из них, наверное, ты нашла свой новый приют.

                 Лёжа в постели, я переодеваю кольцо с правой руки на левую — по вдовьему обычаю. Хотя... Кто разберётся в этой запутанной и противоречивой символике, даже различающейся в разных странах? Никому нет дела, важно только то, что это кольцо значит для меня. Как сказала ты: "Чтобы только нам было понятно". 

                 Балконная дверь, голубовато-стальные сумерки, предосенняя тоскливая прохлада. Сквозь тюлевую дымку виднелась знакомая до боли, до приступа сердцебиения фигура, сидевшая на перилах балкона. Остекление почему-то отсутствовало — рамы были как будто выломаны. Испуг, радость, тоска, боль — всё перемешалось в моей душе, когда я откинула тюль и узнала тебя. В тёмных джинсах и толстовке ты сидела на перилах, держась за них руками и покачивая скрещенными ногами в кроссовках, а за спиной у тебя шелестела старая ива. У меня похолодело под сердцем, а ноги охватила тошнотворная дрожь и слабость от твоей до жути неустойчивой позы: одно неловкое движение, крен назад — и ты упадёшь. Странный, непривычный вид ободранного балкона, тревожно дышащая крона дерева, голубоватая сталь сумерек, то ли предрассветных, то ли вечерних — всё это ошарашивало и завораживало меня, а ты... Ты была живой, улыбающейся, а твои незрячие солнца сияли утренней зарёй. Я рванулась к тебе, чтобы стащить с перил — ведь упадёшь же! — но мои руки поймали пустоту: ты превратилась в трепещущее облако из серых мотыльков. Оно окружило меня со всех сторон, нежно щекоча крылышками моё лицо, грудь, плечи, шею, лопатки, и от этого ощущения, и жуткого, и прекрасного одновременно, у меня вырвался крик...

                 ...От которого я проснулась — в густом, почти осязаемом, душно-тёплом мраке. Не было видно ни зги. Вот так каждое утро просыпалась ты.

                 — Лёнь, солнышко, ты чего? — послышался встревоженный голос твоей сестры.

                 Шаги в темноте — и на столике приглушённо и мягко засветился ночник в форме вазы с кусками соли. Александра, в светлых домашних бриджах и свободной майке, слегка растрёпанная со сна, присела на край постели.

                 — Ты чего? — повторила она свой вопрос ласково и тревожно. — Кошмар приснился?

                 — Нет, — простонала я, садясь и натягивая на себя простыню, сброшенную в беспокойном сне. — Не кошмар... Яна. Мне кажется, она меня зовёт с собой... туда.

                 Рука твоей сестры скользнула по моим волосам.

                 — Нет, малыш. Яська не стала бы, — вздохнула Александра. — Она хотела бы, чтобы ты жила дальше... И была счастлива.

                 — Откуда ты знаешь, чего она хотела бы? — Я обхватила колени и уткнулась лбом в натянувшуюся между ними простыню.

                 Макушкой ощутив поцелуй, я чуть вздрогнула. "Люблю тебя, дурочка", — эхом отдалось в памяти.

                 — Для тебя этого пожелал бы всякий, — шепнула Александра. — Ну-ка, ложись давай. Спи спокойно, я с тобой.

                 Уложив меня, она прилегла рядом — не раздеваясь, поверх простыни. Зная, что тебя больше нет, странно было ощущать в постели справа от себя кого-то живого — без прикосновений и объятий, чуть поодаль. Но даже на расстоянии чувствовалось тепло.

                 — Саш...

                 — Мм?

                 — А для чего тебе ночник? Ты боишься спать в темноте?

                 Лёгкая усмешка.

                 — Нет, это мне Алиса подарила на день рождения. Говорит, оригинальный дизайн и воздух ионизирует.

                 — Интересный... А что это за соль?

                 — Не знаю, какая-то супер-мега-полезная.

                 Моя рука попала на соседнюю подушку так близко от лица Александры, что кожей я ощутила тепло её дыхания. Я хотела убрать руку, но твоя сестра мягко сжала её. В устало смежённых глазах Александры проступала сквозь ресницы знакомая мне задумчивая нежность. Я повернулась к ней лицом, и мы лежали так — глаза в глаза. И снова — "пароль-отзыв":

                 — Саш...

                 — Мм?

                 — А я ведь теперь бездомная.

                 Александра приподнялась на локте, хмурясь.

                 — С чего ты взяла?

                 Я вздохнула.

                 — Ну так... Квартира-то чья? По завещанию вашей мамы — Янина. А я — на птичьих правах...

                 — А, вот ты о чём. — Твоя сестра снова улеглась и завладела моей рукой — тепло и мягко. — Нет, Лёнечка, ты не бездомная, Яська о тебе позаботилась. Квартира — твоя. Сразу после той истории с завещанием твоего отца, в котором он оставил тебя ни с чем, она попросила меня помочь с оформлением её собственного завещания. А тебе мы решили не говорить, чтоб ты не расстраивалась заранее и не думала плохого, будто она умирать собралась. Ты ж у нас такая — хлебом не корми, дай попереживать. — Рука Александры сжала мою крепче. — Документ у меня здесь хранится, утром посмотришь. А сейчас давай спать.

                 Я зажмурила глаза, чтобы сдержать слёзы, но пара солёных капель предательски просочилась сквозь веки.

                 — Лёнь... — Успокаивающий шёпот Александры тепло защекотал мне лоб, её губы прильнули между бровей. — Ш-ш... Не реви. Я с тобой. И всегда буду.

                 — Спасибо тебе, Саш, — шмыгнула я носом.

                 Лицо Александры приблизилось, и она уткнулась своим лбом в мой. Было тепло и щекотно лежать так и дышать одним воздухом. Так я и уснула...

                 Разбудил меня звон ключей в прихожей. С содроганием распахнув глаза, я ощутила тяжесть обнимающей меня руки, а потом и увидела Александру рядом с собой. А кто же тогда гремел ключами, и чья мягкая поступь приближалась к спальне?

                 На пороге появилась миниатюрная, стройная девушка, загорелая до смуглости, с чёрными волосами, забранными на затылке в хвост. Её фигурку обтягивало мини-платье леопардовой расцветки, а на руке поблёскивала чёрная лаковая сумочка. При виде нас с Александрой в одной постели её подведённые агрессивно-острыми стрелками глаза широко открылись — стервозно-выпуклые, кошачьи.

                 — Ну ни фига себе, съездила в отпуск, — сказала она.

                 Александра с лёгким коротким стоном проснулась, потёрла лоб и виски, а потом, морщась, села.

                 — Ммм... Алиса? — пробормотала она, хмурясь спросонок. — Ты уже приехала? Что ж ты даже не позвонила, заинька?

                 — Да вот... сюрприз хотела сделать, — ответила девушка с не предвещающим ничего хорошего блеском в накрашенных глазах. — Похоже, я не вовремя.

                 Надо сказать, подруг себе Александра выбирала со вкусом — исключительно красавиц. После адвоката, шикарной голубоглазой Елены Сергеевны, у неё была высокая, длинноволосая Ляля с грудью четвёртого размера, а теперь вот — брюнеточка Алиса, изящная, как куколка, с красивыми ножками и лебединой шеей. И, похоже, ситуация назревала щекотливая.

                 Александра морщилась и потирала лоб, будто от головной боли.

                 — Алисонька, радость моя... Прозвучит глупо, но это не то, что ты подумала, правда.