— А где вы нашли пастуха, который играет на флейте, как Рампаль [19]?
— Правда, замечательно? Он — глава музыкального факультета муслендского колледжа. Почему все так любят участвовать в параде?
Они уселись на углу большого стола и стали пить кофе с пончиками, приготовленными сегодня утром, так как Элис должна была отнести их в церковь, где устраивался «кофейный час». Квиллеру с трудом удавалось сдерживать свой энтузиазм.
— Я читал «Вдали от безумной толпы», — проговорил он, — и обнаружил, что отождествляю себя с овцеводами.
— Наша семья зачитала уже три экземпляра этой книги, — поддержала разговор Элис. — Как вам трагедия на скале?
— Ужас.
— Удивительно, но за два столетия овцеводство совершенно не изменилось. Нам по-прежнему помогают шотландские овчарки. Когда овцы ягнятся, пастухи, как и встарь, перебираются жить в сарай. Мы все также сзываем отару криками «ови! ови! ови!» [20]. А вы знаете, что этот клич происходит от латинского слова, обозначающего овцу? Его передавали потомству восемь тысяч поколений. Овцы обладают вековым спокойствием, которым проникается и человек, их хозяин. Ничего не могу с собой поделать, я очень люблю девочек, как мы их называем, их мягкий, доверчивый, полусонный взгляд!
— Хорошо, что я захватил диктофон, — сказал Квиллер, приготовившийся переключить Элис на тему о прядении. — Что вы прядете кроме овечьей шерсти?
— Шёлк, хлопок, кроличий пух, немного собачьей шерсти, смешанной с другим волокном. Она очень прочная. Для носков, например. Хотите посмотреть прядильную мастерскую, где я даю уроки?
Прежде всего Квиллер заметил прялку, которая стояла на платформе в день парада. У неё было маховое колесо с десятью спицами, откидывающаяся скамеечка с педалью внизу и стойка, к которой крепилось веретено. Ей сто лет, пояснила Элис. Сделана из сосны, вишни, клена и тополя.
На столе лежал толстый, похожий на одеяло слой руна, каким его сняли с овцы в день стрижки, белый изнутри, грязный снаружи. Элис объяснила, что его раздергают, выстирают, потом растеребят и распушат, после чего оно станет похожим на сахарную вату. В конце концов его расчешут и скатают; эта ровница и идёт в колесную прялку.
— Некоторые ткачихи и вязальщицы работают только с ручной пряжей, — сказала Элис.
Процесс прядения она продемонстрировала на современной колесной прялке. Нажимая на педаль ногой в чулке, Элис ритмичными движениями обеих рук вытаскивала из ровницы волокно и заводила в колесо, не переставая говорить о количестве волокна, натяжении, оборотах колеса и плотности. Потом предложила Квиллеру попробовать самому.
— Нет, спасибо, — отказался он. — Хочу сохранить невинность.
Он подумал о том, что Элис говорит как человек, многократно проводивший беседы в клубах.
— Раньше женщины пряли, ткали материю, шили одежду для семьи, готовили еду на очаге, стирали в ручье, носили воду из колодца, а по воскресеньям ходили за много миль в церковь.
Во дворе под окном резко затормозил пикап, хлопнула дверца, и в прихожей послышались шаги.
— Это моя дочь, — сказала Элис. — Она ездила в Пикакс продлить водительское удостоверение.
На пороге появилась молодая женщина. У неё был хмурый вид.
— Квилл, — сказала мать, — познакомьтесь с моей дочерью Барбарой.
— Называйте меня Барб, — произнесла молодая женщина с недовольной гримасой. — Терпеть не могу имя Барбара.
Мать улыбнулась и пожала плечами:
— Как ни называйте, она — моя единственная дочь и очень способная вязальщица. Сама обо всем вам и расскажет. А мне пора везти в церковь пончики.
Едва мать скрылась за дверью, как Барбара воскликнула:
— Мне просто необходимо выпить! Два часа проторчала в бюро, где выдают удостоверения. Очередь в двадцать человек, и всего один человек на дежурстве!.. Что вы пьёте?
— Имбирное пиво или что-нибудь вроде него.
— Хорошо, а я выпью рома с апельсиновым соком.
У Барб были длинные белокурые волосы и огромные глаза, о которых говорил Райкер. Они были сильно накрашены, и Барб повела ими из стороны в сторону, ответив улыбкой на комплимент, который сделал Квиллер по поводу её свитера. Надетый поверх белой рубахи и шорт, он тоже был белым, с вывязанным разноцветным рисунком в виде фейерверка.
«Она курит», — подумал Квиллер, уловив легкую хрипотцу в голосе.
— Вы курите? — спросила Барб. — Давайте выйдем на веранду. Элис не разрешает мне дымить в доме.
Они взяли с собой стаканы и вышли на боковую веранду, где Барб, скрестив ноги, уселась на пандус.
— Расскажите, пожалуйста, про вязальный клуб, — попросил Квиллер.
— Он только для женщин. Раз в неделю мы собираемся за большим кухонным столом, много смеёмся — и учимся. Кроме того, каждое воскресенье я провожу курсы вязания для детей. Мы устраиваем пикник и ещё несколько перерывов, чтобы дети побегали и выпустили пар. А потом опять за спицы.
— Что они вяжут?
— Носки. Дурацкие носки. Чем нелепее, тем лучше. Им нравится! С носков лучше всего начинать вязать — учишься, пока вяжешь, и на них уходит немного пряжи.
— А что делает носок дурацким?
Барб спрыгнула с пандуса.
— Сейчас покажу. Я вяжу их, а потом продаю у Элизабет.
Она вернулась с коробкой непарных носков самой дикой расцветки и с самыми разными узорами: в полоску, в клетку, с зигзагами и разбросанными, как конфетти, черточками — некоторые с бомбошками и кисточками.
— Неужели их покупают?
— Не успеваю вязать. Отпускники покупают их впрок для рождественских подарков, потому что они не похожи на обычные и связаны из шерсти местных овец, да ещё ручного прядения. У каждой пары носков своё имя — по имени той овцы, что дала шерсть.
Квиллер искоса посмотрел на неё:
— Какое это имеет значение? Овцы выглядят одинаково, если, конечно, не знаешь их «в лицо».
— Это всего-навсего трюк. — Она озорно повела глазами. — У меня есть и не дурацкие вещи для витрин у Элизабет: свитера, шарфы, перчатки, шапки… Хотите ещё выпить?
Когда Барб ушла на кухню, Квиллер подумал, что никогда не видел связанных ею вещей у Элизабет, потому что избегал заглядывать в отдел женской одежды. Когда он покупал подарки для Полли, их выбирала Элизабет.
— Где вы скрывали свой талант последние годы? — спросил Квиллер, когда она вернулась со второй порцией рома.
— Я жила в Центре. Приехала домой два года назад, — ответила Барб, передергиванием плеч выражая неудовольствие.
— А почему уехали?
Квиллер догадался, что за одной историей скрывается другая и что Барб достаточно расслабилась, чтобы рассказать её.
Ссутулившись, Барб опустилась на пандус.
— Вам и правда охота знать?… Мы с подругой решили, что здесь нет интересных парней, и поехали во Флориду. Но устроиться там оказалось нелегко. Всё думали, что как только на севере растает снег, вернёмся обратно. Моя подруга умеет стричь, ей всегда удавалось получить какую-нибудь работу. А мне не везло. Но потом я встретила одного беззаботного парня, который работал ловцом шаров! — Она скосила глаза от приятного воспоминания.
— Что ещё за шары он ловил? Это ему удавалось? — саркастически спросил Квиллер.
Барбара не знала, как реагировать на его замечание.
— Ну, такие большие воздушные шары. Шар поднимается в небо и медленно летит по ветру, и аэронавт совершенно не знает, где он приземлится. А ловец едет за ним на грузовике, чтобы подобрать пассажиров, сам шар и корзину. Наш шар был в белую и красную полосу. В корзине могли поместиться четверо.
— Вы тоже стали ловцом?
— По уик-эндам я работала во вспомогательной команде, а в будние дни — официанткой.
— По-моему, всё удовольствие приходится на долю воздухоплавателя, а чёрную работу выполняет ловец, — заметил Квиллер.
— Ничего подобного! Замечательная работа! Никогда не знаешь, где находишься, — ездишь зигзагами милю за милей, разговариваешь по радио с аэронавтом и боишься только одного: как бы не угодить в болото.
