— Отец… сказал мне, что ты умерла, — хрипло произнес Генри. — Боже милостивый, я ему поверил!

— Я не умерла, — непослушными губами прошептала Антония.

Антония вгляделась в лицо Генри, ожидай увидеть заслуженное презрение, отвращение. В Виченце отец твердо заявил, что ни мать, ни брат не желают иметь с ней ничего общего.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Демарест, стоявший нее за спиной.

Антония испуганно вздрогнула. Она успела забыть о его существовании.

Генри растерянно моргнул, словно тоже забыл обо всем, едва увидев сестру, которая так давно исчезла из его жизни, будто зачарованный он не сводил глаз с Антонии.

— Джон Бентон написал мне, что встретил в Лондоне мою сестру. Я пустился в путь немедленно, как только получил письмо.

Антония только сейчас заметила, что брат выглядит усталым, а платье его покрыто пылью. Под глазами Генри залегли темные круги, на щеках и подбородке пробивалась щетина, волосы в беспорядке падали на лоб. Потрясенная встречей с братом, Антония не сразу обратила внимание на эти мелочи.

— Но как ты узнал, что я здесь?

Неужели Джонни выследил ее после столкновения в парке? Нет, это невозможно. Рейнло остановил бы его. Бентон мог лишь заметить, в какую сторону она направилась, адреса он не знал.

И снова Джонни Бентон совершил подлость. Она умоляла его держать в тайне их встречу. Ей впору было прийти в ярость, но после предательства Рейнло и неожиданного появления Генри очередная низкая выходка ее бывшего возлюбленного едва ли имела значение.

— Я не знал. — Генри казался ошеломленным. — Я надеялся, что Годфри поможет мне разыскать тебя. Я давно растерял связи с большинством лондонских знакомых, а Годфри дружен с половиной города. Он всегда был желанным гостем во всех домах. Мне подумалось, что лучше всего будет обратиться к нему.

— Все эти годы Антония была со мной. С тех самых пор как ваш отец, этот тупой осел, вышвырнул ее на улицу без гроша в кармане, — вмешался Демарест.

Ни Антония, ни Генри не обратили на него внимания. Они неотрывно смотрели друг на друга, словно примеривались, чтобы сделать первый шаг к странному, мучительному сближению.

— Почему тебе вздумалось отыскать меня? — Антония настороженно замерла, горечь придала ее голосу резкость. — Хочешь заставить меня поклясться, что леди Антония Хиллиард останется мертва? Десять лет назад я обещала отцу, что не стану снова искать встреч с тобой или с мамой.

Генри побледнел, лицо его болезненно исказилось.

— Я не виню тебя за ненависть ко мне. Мне очень жаль. Прости меня.

— Простить?

Антония вздрогнула как от удара. Генри не за что было извиняться перед ней. Не его вина, что она сбежала с Джонни.

Она смутно ощущала на себе встревоженный взгляд Годфри Демареста. Оглушенная, лишившаяся дара речи, она неотрывно смотрела на брата. Антония отчаянно пыталась понять, что нужно от нее Генри. Долгие годы она жила в горькой уверенности, что брат не желает ее видеть. Теперь она уже не знала, что и думать.

Молчание сестры встревожило Генри.

— Я надеюсь, ты все-таки сумеешь простить меня за то, что я поверил словам отца, когда тот объявил нам о твоей смерти от лихорадки в Италии. Мне следовало догадаться, что здесь кроется ложь. Слишком удобным для отца был бы подобный исход. Я ведь ученый, черт возьми. Я привык сомневаться в очевидном, ничего не принимая на веру.

Антония ожидала, что брат обольет ее презрением, осыплет злыми насмешками, но в голосе его не было ненависти — только лишь горькое сожаление и печаль. Словно он тосковал по сестре долгие годы, как тосковала по нему она.

Антония жадно всмотрелась в лицо Генри. Он сильно походил на покойного графа Эйвсона, но в глазах его светилась доброта, а в очертании губ не было отцовской суровости и непримиримого осуждения. Поборов смятение, Антония разглядела в выражении лица брата бесконечное изумление, боль и вину. Она не увидела ни негодования, ни злобы.

Антонию одолели сомнения: неужели все эти годы она неверно судила о Генри, безропотно приняв безжалостный приговор отца? Возможно, ей следовало набраться храбрости и написать брату после смерти старого графа? Ей страстно хотелось это сделать, разделить с братом скорбь о смерти родителей.

Антония сложила руки на груди, силясь сдержать дрожь.

— Генри, я была уверена, что ты ненавидишь меня, — надломленным голосом проговорила она.

— Конечно же, нет.

Генри робко шагнул к сестре, и Антония увидела, что он тоже дрожит. Глубокое волнение придало его голосу грубоватую хрипоту.

— Все эти десять лет я не переставал оплакивать тебя. Я проклинал себя за случившееся. Ведь это я привел Бентона в наш дом. Если бы я знал, что задумал этот негодяй, то отстегал бы его хлыстом и вышвырнул за ворота, не позволив даже приблизиться к тебе.

Генри нерешительно коснулся руки Антонии, словно боялся, что она, подобно волшебному видению, вознесется в воздух облачком дыма и исчезнет. Лицо его исказилось, голос сорвался до шепота.

— Я не могу передать, как я счастлив видеть тебя живой.

Антония вздрогнула от прикосновения брата, но не пошевелилась, не отшатнулась. После долгих лет разлуки с Генри это неожиданное признание казалось нереальным, невозможным.

— Правда?

— Ну, разумеется.

Генри рассмеялся, и в его смехе Антония с удивлением услышала неподдельную радость. Он повторил уверенно и твердо:

— Конечно!

Антония растерянно моргнула, пытаясь сдержать слезы. Неужели это не сон? Она давно оставила мечту примириться с семьей. Раздумывая о будущем, она и представить себе не могла, что брат разыщет ее и дарует прощение.

— В самом деле? — недоверчиво переспросила она.

— Да.

Генри улыбнулся так широко, что теперь Антония не могла усомниться в его искренности. Эта до горечи знакомая улыбка сделала его моложе, несмотря на усталость. На мгновение Антония вновь увидела перед собой не взрослого мужчину, а мальчишку, с которым вместе росла.

Она не могла бы сказать, кто первым раскрыл объятия, просто в следующее мгновение они уже стояли, крепко обняв друг друга. И хотя Антония твердила себе, что выплакала все слезы, из груди ее вырвались рыдания. Пережитые страхи, горечь и сожаление, а теперь и это неожиданное благословение сломили броню, которой она себя окружила. Десять лет она чувствовала себя отверженной, страдая от безысходного одиночества, а теперь узнала, что все эти годы брат не переставал любить ее.

— Я по-прежнему не могу поверить, — отстранившись, произнесла она сдавленным голосом.

Антония смущенно вытерла глаза, но слезы все текли по ее щекам, не желая останавливаться.

— Я тоже. — Обняв Антонию за плечи, Генри повернулся к Демаресту, который отступил к окну, чтобы не мешать встрече брата с сестрой. — Благодарю, что предоставил ей кров. Но почему, ради всего святого, ты не сказал мне, что Антония у тебя? Не могу понять.

— Я дал слово держать это в тайне. — На губах Демареста мелькнула улыбка. — Ваш отец, простите меня за прямоту, был твердолобым педантом. Я знал, что он никогда не смягчится.

— Отец так и не раскрыл правду, даже на смертном одре, — гневно бросил Генри, крепче прижимая к себе сестру. — Слава Богу, у мерзавца Бентона вдруг проснулась совесть: он написал мне, что Антония жива. Когда я прочитал письмо, меня охватил ужас. Страшно представить, что пришлось вынести моей сестре без поддержки семьи.

— Но семья поддержала ее, — возразил Демарест с ноткой высокомерия в голосе.

— И я всегда буду благодарна тебе за это, — поспешно проговорила Антония, не в силах избавиться от мысли, что с Элоизой Чаллонер, чья трагедия напоминала ее собственную, судьба обошлась более жестоко.

Антония не могла угадать настроение кузена. Казалось, он искренне рад за нее, но в движениях его сквозила настороженность. Должно быть, он понял, что появление Генри означает перемену в жизни Антонии, а возможно, и в его собственной. По крайней мере, теперь кузина не скоро даст ему ответ.