Этот поцелуй перенес Рейнло в иной мир, чистый, незапятнанный. В обитель покоя и доброты, где нет места скучной череде безликих женщин.

Он уже знал, что Антония Смит никогда не станет частью суетной бесцветной толпы его любовниц. Эту женщину он будет помнить всегда.

Будь она проклята.

Как она посмела напомнить ему…

Напомнить о чем? О бесконечном одиночестве? О поисках цели? О бессмысленной жажде мести, только что иссякшей? О смутной тоске по иному, лучшему уделу, которого он не достоин?

О тоске по женщине, похожей на Антонию Смит?

Рейнло задумал ее напугать, показать себя бессердечным зверем. Он никогда не обращался с любовницами жестоко. Рейнло не знал укоров совести, но, вспоминая свои грубые жадные поцелуи, испытал мучительный стыд.

На его грубость Антония отвечала пронзительной нежностью, отчего Рейнло почувствовал себя последним негодяем.

Он посмотрел в ее глаза, потемневшие от смущения и сдерживаемой страсти, и на одно пугающее, безумное мгновение ему захотелось стать другим, лучшим. Достойным ее.

О, дьявол, нет. Рейнло был вполне доволен собой. Он пользовался большей свободой, чем любой из его знакомых. Брал от жизни все, чего хотел, и, удовлетворив желание, отбрасывал ненужный сор. Маркиз Рейнло не привык себя ограничивать.

Трепещущая в его объятиях Антония готова была уступить. Прояви он настойчивость, и неприступная мисс Смит сдалась бы после того ошеломляющего поцелуя, от которого сам Рейнло едва не лишился рассудка. Он легко овладел бы ею и сейчас наслаждался бы ее роскошным телом. Но он позволил ей уйти. Он отпустил Антонию.

Нет, больше этому не бывать.

Одним стремительным движением Рейнло вскочил на ноги. На этот раз он пощадил Антонию Смит. Но игра, затеянная ими, стала делом жизни и смерти. Человек, которым воображал себя Рейнло — законченный подлец и негодяй, — впредь ни за что не позволит жалости взять над ним верх. Он сразит дракона. К черту жалость.

Антония незаметно проскользнула к себе в комнату. Ей удалось не попасться на глаза никому, кроме конюхов. Она не обольщалась: все в конюшне мгновенно поняли, что с ней произошло. Даже если бы лорд Рейнло не подкупал слуг, чтобы выведать сведения о ней, истерзанная одежда выдавала ее с головой. Антония выехала из усадьбы прилично одетая, а вернулась в таком виде, словно ее протащили сквозь живую изгородь. Несложно было догадаться, что случилось.

Что ж, пересуды прислуги можно выдержать. Главное, чтобы слухи не дошли до господ. Боже милостивый, хоть бы сплетни не вышли за пределы конюшни!

Будь проклят Рейнло! Он перевернул ее жизнь вверх дном. Если кому-то и следовало прийти в ярость, так это ей, а не ему.

Антония вспомнила, каким угрюмым и потерянным казался маркиз, когда она уходила. Не рассерженным, хотя в его прикосновениях сквозил гнев. Он выглядел опустошенным.

У Антонии больно кольнуло сердце. Нелепо думать, что можно преобразить и исправить законченного распутника. Тем более что замыслы Рейнло не сулили ей ничего доброго.

Когда Антония кралась по коридору, дверь в комнату Касси была заперта. Как ни странно, час был довольно ранний. Антонии с трудом в это верилось, так много ей пришлось пережить за это утро. К счастью, в доме царила тишина: джентльмены отправились охотиться на кроликов в отдаленный уголок поместья, а дамы еще не вставали.

Надо признать, Антонии чудом удалось спастись. Сидя перед зеркалом, она закалывала волосы шпильками, когда дверь внезапно распахнулась и в комнату без приглашения ворвалась Белла.

— Идите скорее, — запыхавшись, выпалила она.

Взволнованная горничная, вопреки обыкновению, не стреляла глазами по сторонам и не осматривала Антонию цепким взглядом. Слава Богу, компаньонка успела переодеться, сбросить грязный изорванный костюм для верховой езды, но лицо ее по-прежнему пылало.

Отложив щетку для волос, Антония повернулась к горничной.

— Что случилось? Что-то с Касси?

Белла кивнула:

— Да, мисс. Она заболела.

Заболела? Антонию пронзило чувство вины. Пока она млела в объятиях Рейнло, Касси сразила болезнь. Это казалось нелепым, но Антония не могла избавиться от ощущения, что эти два события как-то связаны, и винила себя.

— Когда я заглянула к ней, она мирно спала.

— Что ж, сейчас о ней этого не скажешь, — язвительно отозвалась камеристка. — Вы ведь не слишком-то внимательно приглядывались к ней, верно?

Белла обычно не стеснялась в выражениях, и Антония не придала значения грубости ревнивой горничной. С бешено бьющимся сердцем она бросилась к двери в спальню Кассандры.

Шторы остались задернуты, в комнате царил полумрак. Антония не сразу заметила Касси, скрючившуюся в кресле возле горящего камина. Сидя у самого огня, закутанная в шаль поверх белой батистовой ночной сорочки, она тряслась от озноба.

— Касси, дорогая, — ласково прошептала Антония, подходя ближе и вглядываясь в полумрак. — Что с тобой?

— Антония, я ужасно себя чувствую, — ответила та и разрыдалась.

Опустившись на колени, Антония обняла дрожащую племянницу.

— Ты вся горишь, — испуганно произнесла она, бросив взгляд на Беллу, растерянно застывшую в дверях.

— Мне очень х-холодно, — пробормотала Касси, стуча зубами.

— Позволь, я уложу тебя в постель. — Антония помогла племяннице подняться и повернулась к камеристке: — Белла, попроси служанок принести полотенца и воду. Нам нужно искупать Касси, а затем сбить жар.

Несмотря на всю свою неприязнь к Антонии, Белла испытала явное облегчение, когда компаньонка взяла бразды правления в свои руки. Ведя к кровати обессиленную, дрожащую Касси, Антония с горечью подумала, что едва ли оправдает ожидания горничной. Она чувствовала себя беспомощной перед ужасной болезнью, так внезапно поразившей ее подопечную.

Следующие несколько дней, проведенные в неустанных заботах о больной, слились для Антонии в одну серую полосу. Когда Касси становилось лучше, компаньонка оставляла ее под неослабным присмотром Беллы и отправлялась к себе, чтобы ненадолго прилечь и забыться сном. В остальное время Антония оставалась у постели больной, стараясь облегчить ее страдания — ослабить лихорадку, смочить пересохшие губы, утолить иссушающую жажду. Она поддерживала Касси, когда та содрогалась в рвотных спазмах, и шептала нежные слова утешения, остро сознавая свое бессилие.

В доме воцарился хаос. Неведомая болезнь Касси оказалась заразной. Большинство гостей метались в горячке, а немногочисленные слуги, избежавшие недуга, сбивались с ног, ухаживая за больными. По счастливой случайности Антония и Белла не заболели и могли заботиться о Касси.

Местный доктор регулярно наведывался в усадьбу, всякий раз объявляя, что у больных тяжелая форма лихорадки. Это «ученое заключение» решительно ничего не значило. Однако Антонии стало известно, что в ближайшей деревне многие поражены той же болезнью.

Ее тревога сменилась ужасом, когда одна из служанок рассказала, что трое деревенских жителей умерли и еще несколько находятся на пороге смерти. Измученная, охваченная страхом, Антония невольно задумалась о лорде Рейнло. Возможно, он тоже заболел? Маркиз казался сильным и неуязвимым, но кто знает?

Набравшись смелости, она спросила служанку, как чувствуют себя остальные гости, втайне надеясь услышать хорошие новости о Рейнло. Но изнуренная горничная, вынужденная работать за троих, сказала лишь, что большая часть прислуги заболела. Антония и без того это знала.

Быть может, Рейнло уехал? Все, кому посчастливилось не заразиться, покинули усадьбу, как только узнали об эпидемии.

Ей следовало бы почувствовать облегчение, оттого что она больше не видит Рейнло, но Антония, к своему стыду не испытывала радости.

В серой череде дней, заполненных заботами о Касси, волнующая сцена у ручья потускнела в ее памяти, превратившись в зыбкое воспоминание. Казалось, все это случилось с кем-то другим. Быть может, в пьесе, разыгранной на театральных подмостках. В сравнении с отчаянной борьбой за жизнь племянницы даже страсть к Рейнло и сожаления о встрече с ним утратили свою остроту.