Коммивояжер ткнул ей в спину пистолет, оторвал от ребенка и подтолкнул из кухни в гостиную. Мередит выгибала шею, стараясь разглядеть, что делал белобрысый с Сэмми, пока не захлопнулась дверь. Девочка тут же начала плакать, и ее крики разрывали материнское сердце.

— Налево! — раздалось сзади, и сразу же последовал грубый толчок в спину.

Мередит смутно понимала, что ее ведут в спальню.

— Что… что вы собираетесь делать?

Коммивояжер не ответил, только продолжал толкать перед собой и, когда ноги женщины уперлись в кровать, сильно толкнул ее в спину, и Мередит упала лицом вниз. Он скрутил ей запястья, потом лодыжки. И все это время мать слышала, как плакала Сэмми.

— Моя дочурка… Пожалуйста, не пугайте ее. Коммивояжер вытащил что-то из кармана пиджака. Мередит скосила глаза и увидела шприц.

— А теперь ты будешь баиньки, — сообщил он таким тоном, от которого у Мередит по спине побежали мурашки. — Когда заснешь, мы тебя развяжем, потом немного подкрутим газовый камин, чтобы не сработала контрольная горелка, и откроем кран. К тому времени, когда твой дружок приедет тебя навестить, ты будешь безвозвратно далеко.

Мередит уставилась на него, не веря собственным ушам. Неужели ее собираются убить?

Коммивояжер снял колпачок с иглы, направил ее вверх и нажимал на поршень до тех, пока не брызнула чистая, без пузырьков, жидкость.

— Все будет выглядеть как несчастный случай. Люди решат, что ты замерзла, включила камин и заснула. Поэтому не почувствовала запах газа.

Холод страха пробежал по позвоночнику и, проникнув внутрь, узлом завязал желудок. Глен одним выстрелом решил убить двух зайцев: получить постоянное опекунство над внучкой, потому что умрет ее ближайшая родственница, и избавиться от опасной свидетельницы, которая слишком многое знала.

— Вы ненормальный! Вам это так просто не сойдет!

Она начала извиваться, пытаясь освободить руки. И тут ее разум сковал парализующий ужас. Мередит поняла, что ее скрутили бархатным шнуром. Эти люди предусмотрели все: бархат не оставит на коже отметин, как обыкновенная веревка.

Мужчина склонился над ней. Иголка плясала рядом с ее рукой.

— Это не больно. Почувствуешь укол, и все.

Она корчилась, стараясь уклониться от шприца.

— Вот увидите, правда выплывет и вас обвинят в убийстве.

Коммивояжер схватил ее за плечо.

— Расслабься, Мэри. Ты просто уснешь.

Мередит запрокинула голову и ударила связанными ногами ему по коленям.

— Да успокойся же ты! Говорю тебе, это не больно!

То, что смерть предстоит безболезненная, утешало несильно. Сэмми! Ей нельзя умирать и оставлять свою маленькую дочку. Да еще с таким человеком, как Глен. Пожалуйста, Боже! Только не с Гленом!

Иголка уже царапала кожу Мередит, когда из кухни донесся крик:

— Дельгадо, сюда! Девчонка смывается!

Дельгадо выругался, швырнул шприц на кровать и выскочил из комнаты.

Грохот шагов раздался по всему дому. О стену саданула дверь — громко, как ружейный выстрел. Смертельно боясь за дочь, Мередит так дергала руки и изгибалась пополам, стараясь освободиться, что упала с кровати и больно ударилась плечом о туалетный столик. Желудок бешено сокращался от позывов к рвоте, и горячие волны подкатывали к горлу.

Она лежала и, тяжело дыша, старалась, чтобы ее не вырвало. В тишине сумерек с улицы раздавалась брань мужчин. Беги, девочка, беги! Никогда в жизни Мередит не чувствовала себя столь отчаянно-беспомощной.

— Хит! Помоги нам, Хит!

Она выкрикивала его имя и понимала, что это бесполезно. Он все еще был в управлении и никак не мог ее услышать.

Стараясь не обращать внимания на скулеж и метания Голиафа, Хит сосредоточился на экране компьютера. Ему не хотелось верить тому, что он видел… Будь все проклято! Он нашел преступника. Или — в его случае — преступницу. Мэри Календри, закоренелая воровка детей.

Пожалуй, только овалом лица женщина с фотографии напоминала Мередит, которую он знал. Каштановые волосы до плеч пестрели светлыми прядями, огромные глаза были голубыми, как у Сэмми. Надо отдать должное — женщина проделала колоссальную работу по изменению своей внешности.

Едкое отвращение, как жидкий огонь, обжигало гортань, когда он просматривал ее дело. Такое дерьмо не отмыть. Не подчинилась распоряжению суда и увезла ребенка из штата Нью-Йорк в то время, как там рассматривалось дело об опеке. Обвинения умопомрачительные. Этой дамочке штрафом не обойтись. Похищение ребенка и пересечение с ним границы штата — преступление серьезное.

Неудивительно, что так испугалась, когда он стал называть ее Мерри. Мерри и Мэри звучит одинаково. Наверное, потеряла от страха голову.

Хит в ярости тыкал негнущимся пальцем в курсор и снова и снова просматривал информацию. Ну не полный ли идиот? Неужели он был таким слепцом? С самого первого дня существовали все основания ее заподозрить. Но он увлекся ее огромными карими глазами, ее беззащитностью и не захотел верить, что женщина, возможно, в розыске.

И соседка, черт бы ее побрал, это понимала. Почувствовала, что шериф в нее влюбился, и потворствовала его увлечению. Но Хит тут же признался себе, что такое обвинение несправедливо: в чем, в чем, а в этом Мередит не обвинишь — она его не заманивала. Наоборот, все в ней кричало: «Не подходи!» Ни одного намека, что хотела бы сблизиться. И сама отстранялась, если он делал подобную попытку.

Перечитав файл в очередной раз, Хит взялся за телефон, намереваясь по личным каналам подсобрать информацию — и совсем не обязательно официальную, — по опыту зная, что полицейский может больше выудить из сплетен, чем из официальных отчетов. В Нью-Йорке у него не было знакомых копов, зато один приятель-полицейский общался с кем-то из тамошних. Через него можно связаться с нью-йоркскими ребятами и узнать все что надо из первых рук.

Почему Мередит подалась с дочерью в бега? Этот вопрос он собирался задать первым. Если ее муж умер, каким образом женщина оказалась в суде и почему вообще возникло дело об опеке? Кто подал иск? Родственник? Если так, то кем он приходится Сэмми? Почему вообще пришло кому-то в голову отбирать у матери ребенка?

Хит начал набирать номер, но в это время ротвейлер принялся так яростно кидаться на дверь кабинета, что чуть не допрыгнул до стеклянного переплета в верхней половине.

— Голиаф! — Хит метнулся к собаке и, схватив за ошейник, удержал от очередного прыжка. — Что на тебя сегодня нашло?

Ротвейлер залаял и затряс головой. И в который раз за вечер Хит вспомнил первую встречу собаки и Сэмми. Пес пришел точно в такое же возбужденное состояние, словно девочка находилась в соседней комнате и ей грозила смертельная опасность. У Хита по спине пробежал холодок: он давно понял, что нельзя игнорировать Голиафа, когда тот ведет себя подобным образом. Однажды шериф совершил такую ошибку и через несколько секунд смотрел в дуло обреза.

Хит оттащил от двери Голиафа, вернулся к столу и набрал номер Мередит. Телефон звонил бесконечно.

— Черт побери! — Он грохнул трубкой об аппарат.

Грызущее чувство беспокойства нарастало со скоростью катящейся вниз лавины. Он снова посмотрел на собаку и встал — рассудок боролся с интуицией.

— Ну что, приятель? Всеми силами хочешь сказать, что что-то не так?

Ротвейлер попытался вырваться и метнуться к двери. Хит вздохнул.

— Дай мне закончить очень важное дело. А Сэмми от нас в десяти милях.

Голиаф грозно зарычал и поднялся на задние лапы, упершись передними хозяину в грудь. Шериф посмотрел на телефон: Мередит не отвечала, а это на нес не похоже. Конечно, существовала возможность, что она просто удрала. Но лучше было проверить.

— Ладно, если считаешь, что это необходимо, поедем посмотрим.

Пес кружил у ног Хита, а в приемной прямиком кинулся к двери — так, что чуть не сбил с ног зазевавшегося полицейского. Голиаф уже пританцовывал у дверцы джипа, когда шериф вышел на улицу. Хит заторопился, но у самой машины обронил ключи и долго искал их в тусклом свете автомобильной стоянки — занятие не из приятных, тем более что ротвейлер все время мешал.