Дети? Семейная жизнь??!
В общем, я встретился с Терезой в кофейне и подписал чек на аборт. Она странно на меня посмотрела — понятно, почему. А на следующий день позвонила и мягким, печальным голосом сообщила: «Я все сделала». Помню, что пробормотал в ответ, какие-то ободряющие и добрые слова (надеюсь), а потом положил трубку и сказал себе: «Молодчина, так держать!» Но где-то в затылке зудел тихий голосок: «Что ты наделал, что ты наделал, что ты наделал…»
Может быть, из-за этого несколько месяцев спустя моя жизнь покатилась под откос. Поток женщин иссяк, работу я потерял и теперь целыми днями, раздавленный и разбитый, накачивался в местном баре. Так продолжалось пару лет. Мне было настолько фигово, что я решил покинуть Лондон.
Я приехал в Корнуолл, к родителям, чтобы привести в порядок свою жизнь и зализать раны. И там влюбился в третий раз.
Хуже того, влюбился в школьницу.
Да, знаю, мне было тридцать, а ей семнадцать, в некоторых странах это было бы незаконно. Но любовь плевать хотела на адвокатов.
Мы с Тамарой познакомились в пабе. Она не могла сама покупать себе выпивку, поэтому я ее угостил. И пошло-поехало. Тамара была невысокая и бойкая девушка с темными волосами. Обожала чинить машину. Получала стипендию. Забавная, эксцентричная и такая застенчивая, что поначалу не хотела даже есть при мне. Секса я ждал несколько месяцев, все это время пребывая в абсолютном блаженстве и умиротворении. Мы валялись на траве, в саду, на парящих в солнечном свете утесах, слушали жаворонков, слушали дыхание друг друга, слушали, как тюлени совокупляются на берегу.
Когда я впервые положил руку на ее грудь (причем Тамара была в свитере), у меня подкосились колени. Такого не случалось со мной лет десять. Впрочем, ничего удивительного, со школьницами я тоже лет десять не встречался.
В конце концов время приспело — Тамара решила заняться со мной любовью. Мы поехали в крошечную деревушку под названием Ламорна, что стоит на утесе в западной части Корнуолла. Там, в лунном свете, похожем на ворчливого пенсионера, который пялился нам в окошко и укоризненно тряс пальцем, мы занялись сексом. Все было прекрасно, правда, недолго, и через несколько минут я захотел снова… Но не смог. Подождал час. Потом неделю — ни в какую. Ко мне вернулась импотенция.
В мои штаны забралась дикая кошка, я наткнулся на шлагбаум в стране Либидо. Я был в замешательстве, я злился, отчего становилось еще хуже. Он не вставал, потому что я так мечтал, чтобы он встал. Мне по-настоящему хотелось доставить Тамаре удовольствие, любить ее как полагается… быть хорошим любовником, понимаете? Не то что с другими женщинами последние несколько лет. Словом, я был очень встревожен и расстроен: меня лишала мужественности девушка, с которой я больше всего на свете желал быть мужественным.
Несколько недель и даже месяцев я рвал и метал. Тамара думала, что я свихнулся. Наверное, она решила, будто все мужчины такие же идиоты, как я.
А потом я обнаружил виагру. О счастье! Мне показалось, что кто-то завел безумца в моей голове за угол и там пристрелил. Ну, или привязал к стулу и сунул ему кляп в рот. Недуг, мучивший меня полжизни, испарился — я снова стал мужчиной. Наш бурный роман с Тамарой длился три или четыре года. У нас было много секса, она регулярно меня бросала, я ее бросал; эта хитрая девчонка знала, как со мной обращаться, дразнила меня, и я был от этого в восторге.
Как-то раз я заболел, и Тамаре взбрело в голову меня проучить. Она вошла в спальню, швырнула вещи на мою кровать и заявила: «Все кончено». Задыхаясь от волнения и страха, я был почти восхищен ее детской бессердечностью. Какая же она красивая, когда злится! Правда, Тамара красивая всегда, даже если чинит машину. Словом, спустя неделю мы снова были вместе.
Тамара обожала серфинг. Я до сих пор вижу, как она стоит на доске, среди волн, с ослепительной улыбкой на смуглом лице, до сих пор помню ее тяжелую поступь, когда она тащила доску вдвое больше ее самой… Тамара была похожа на Афродиту.
Без купальника она становилась еще прекраснее — я с ума сходил от одной ее кожи, в цвете которой смешалось несколько национальностей. Она была на четверть еврейкой, на четверть шотландкой, на четверть китаянкой и на четверть сумасшедшей. Последнее приводило меня в щенячий восторг: порой я заставлял ее делать уроки или вести машину голой по пояс. А к выпускным экзаменам в школе она готовилась и вовсе обнаженной. Невероятно сексуально.
А потом… а потом… Как-то утром, когда Тамара уже поступила в университет (подготовка нагишом сработала!), я ехал в Лондон, постепенно приводя в порядок мысли и готовясь к возвращению в загазованный город… словом, я был в хорошем настроении. Но тут зазвонил мой мобильник. Звонила Тамара.
— Я беременна, — сказала она.
— В смысле?
— Что значит «в смысле»?! Я беременна.
— Но…
— Да, ребенок твой.
В общем, та же дилемма, только хуже. Потому что я по-настоящему любил Тамару. Пусть между нами было мало общего. Общей была любовь. Знаменитая строчка из битловской песни вполне справедлива: «Любовь — это все, что тебе нужно». Но… разве я готов стать отцом? Я и без того почти заменил Тамаре родителей, учитывая нашу разницу в возрасте, — даже перестал покупать ей алкоголь. Можем ли мы сами стать хорошими родителями? Нет. Так я думал. И мне казалось, что я внимаю голосу разума. На самом деле совершенно иные мысли влекли меня обратно в океан Эгоизма: «Господи, я наконец-то вернулся к жизни, еду в Лондон, у меня снова появилась работа… Что я буду делать с ребенком? С Тамарой?»
Мы встретились, и я сказал, что «нам» будет лучше сделать аборт. Через несколько недель, когда ее загорелый животик начал выпирать из-под майки, мы поехали в клинику.
Я никогда не забуду тот день. Помню, как вез Тамару домой. Помню печальную бледность ее лица и лица других девушек в больнице. Помню то чувство ошибки, пронзительное молчание, отсутствующий взгляд в окно. Разве мог разумный поступок причинить столько боли? Наверное, Папа Римский все-таки прав. Нам действительно было очень тяжело и странно. Через некоторое время мы с Тамарой вновь начали заниматься сексом, все вроде бы наладилось… На самом деле не наладилось ничего. Скоро мы оба, независимо друг от друга, поняли: избавившись от ребенка, мы избавились и от нашей любви. Если нам не до ребенка сейчас, когда мы так любим друг друга, то что будет потом? И какой смысл встречаться дальше?
С тех пор Тамара начала мне изменять с однокурсниками в Бристоле. Что ж, неудивительно — сам я загулял даже раньше. Словом, любовь потихоньку улетучивалась, и с каждым днем все ощутимее.
Каким-то странным образом наш «роман» длился еще пару лет, до самого выпускного Тамары. Почему несмотря ни на что мы продолжали встречаться? Оглядываясь назад, я нахожу этому причину. Мы были вместе, однако порознь, могли развлекаться, сколько угодно (я в Лондоне, она в Бристоле), и знали, что где-то там есть теплое одеяло, человек, который нас любит и к которому можно вернуться в случае чего. И т. д. и т. п…
Но в конце концов под откос покатилось последнее колесо. Однажды я просто подумал: «Ну, решись уже!» И решился. Бросил Тамару. Сказал ей, что больше так продолжаться не может, она слишком молода и живет слишком далеко, и вообще длительные отношения ни к чему хорошему не приведут. Она выскочила из машины и в слезах бросилась домой. Чуть раньше, глядя на ее тонкую гибкую фигурку, на темные джинсы, я думал: «Вот и закончились пять долгих и бурных лет. Ветреным апрельским днем, на шумной и серой дороге я вижу ее в последний раз. Последний».
Но через два месяца мы снова встретились. Я безумно ее хотел. К тому же у меня давно не было секса. Словом, я приехал в ее город, на ее улицу, к ее дому. Было лето, солнце жарило немилосердно, и все соседи Тамары разъехались. В ее опустевшей комнате мы устроили нашей любви похоронную церемонию.
Секс был стремительный, без тормозов, на всю катушку. Корабль вышел в море с горящими парусами. А потом я застегнул ширинку и сел в машину. Она грустно улыбнулась мне из окна последнего этажа и помахала на прощанье. На этот раз я подумал: «Ну все, это точно конец. Больше я не вернусь».
