– Скажи, в вашей семье тесные отношения? – неожиданно спросила она.
Лаки растерянно моргнул. Тесные ли были в его семье отношения? Да, были тесные, близкие, как шерстяные нити на домотканом каджунском ковре. За одним исключением… и этим исключением был он сам. После возвращения в Штаты Лаки держался от родных на расстоянии, отдалился от них, хотя знал, что тем самым обижает их. Они были хорошими людьми, его родители, его братья и сестры. Слишком хорошими, чтобы он хотя бы случайно замарал их своим бесславным жизненным опытом, своими проблемами. Он исправно навещал родителей, правда, не очень часто, а также время от времени виделся и с остальными родственниками, однако продолжал оставаться той одинокой ниточкой, что навсегда выскочила из полотна семейства Дюсе. Той самой, которая навеки остается нераспутанной, с горьким юмором подумал он.
– Oui, – коротко ответил он. – Очень близкие.
– А мне не везло в жизни. Я не могу сказать, что мы с сестрой были близки. И то, что, скорее всего, произойдет с плантацией, вряд ли их укрепит.
– Как я уже сказал, дорогая, нам предстоит решить дела поважнее.
Он причалил к берегу, и Серена огляделась по сторонам. Они были в том месте, которое по праву можно было назвать самым сердцем здешних болот. Здесь при всем желании не найти даже малейших признаков цивилизации. На многие мили вокруг ничего, кроме черной воды и непролазных лесов. Лаки вопросительно посмотрел на Серену, и она в ответ лишь недоуменно подняла бровь.
– Хочу тебе кое-что показать, – пояснил он, затем ловко соскочил с пироги и подтащил ее к берегу. Серена упрямо не стала вставать со своего места, даже когда он предложил ей руку.
– Где же то самое, что ты хочешь показать мне? – спросила она. Голос выдавал ее самые худшие опасения.
– Там, дальше по тропинке, – ответил Лаки и указал в сторону леса.
Увы, Серена не увидела ничего, даже отдаленно похожего на тропинку. Перед ней простирались лишь густые заросли деревьев и кустарников. В ней моментально ожили былые страхи.
Лаки решительно взял ее за подбородок и повернул ее голову так, чтобы она смотрела на него, а не на лес.
– Не бойся, cherie, – прошептал он. – Ты ведь со мной. Теперь ты моя. Я не дам тебя в обиду.
Глядя в его суровое лицо, Серена на подсознательном уровне почувствовала, что между ними установилась прочная связь. И возникла она помимо ее воли или согласия в те восхитительные мгновения, когда они одновременно взлетали к вершинам наслаждения. Она стала женщиной Лаки Дюсе, готовой повиноваться ему во всем. Он защитит ее и будет обладать ею, как те мужчины, которые во все века защищали своих женщин.
– Ты веришь мне, дорогая?
– Да, – прошептала она и подумала про себя: всей моей жизнью, если не всем моим сердцем.
Она доверяла ему. Подобное было бы немыслимо всего пару дней назад. Она ни за что не поверила бы человеку столь необузданному и столь беспринципному; человеку, отвергающему власть и решающему проблемы насилием. Однако сейчас она знала, что Лаки совсем не такой, каким мог показаться с первого взгляда. Он был в чем-то подобен необработанному алмазу – твердый и темный снаружи, многогранный внутри.
Она приняла его руку и позволила помочь себе выбраться из лодки. Как только ее ноги коснулись земли, Лаки подхватил ее на руки и отнес в то место, которое хотел показать ей. Тропа, по которой он шагал, поросла папоротником и колючими кустами ежевики, петляя в самой чаще леса. Болото как будто старалось уничтожить все следы былого присутствия человека. Большую часть пути Серена вообще не видела никакой тропы. Но Лаки уверенно шел вперед, как будто в воскресный день прогуливался по главной городской улице. Он принес Серену на небольшую поляну на берегу очередного ручья. Поляну окружали заросли ежевики и магнолий. Последние густо наполняли воздух слегка удушливым ароматом. Противоположный берег ручья был испещрен белыми головками поповника и тунбергий. На фоне восходящего солнца неожиданно появились силуэты оленихи и двух оленят, пришедших на водопой. Лаки поставил Серену на землю, но из объятий выпускать не стал, чтобы она оставалась под защитой его сильных рук. Он показал на сплошной ковер водяных гиацинтов, протянувшийся от одного берега до другого.
– Эти штуки могут полностью задушить все болото, – тихо пояснил он. – За один только сезон такое растение способно произвести шестьдесят пять тысяч таких же особей. Они закрывают свет, и его лишаются те растения, которые находятся под ними. Они неизбежно гибнут. Исчезает и фитопланктон, которым кормятся рыбы, а с ним и сами рыбы. Погибают водоросли, которыми питаются утки. По этой причине утки улетают отсюда в другие места. Человек совершенно случайно занес сюда эти растения, и вот результат.
Лаки повернулся и указал на дальний берег. Там, среди зарослей рогоза, мелькнула голова какого-то животного, похожего на бобра.
– Это нутрия. В тридцатых годах их завезли в Луизиану, чтобы проверить, как они будут размножаться в этих местах. Часть из них затем ушла отсюда. Но в здешних топях нутрий осталось очень много, и они буквально выжирают здесь всю растительность. Уничтожают траву в тех местах, куда нефтяные компании не пускают охотников, которые ставят капканы. Когда исчезает трава, удерживающая и скрепляющая своими корнями почву болот, то эта самая почва размывается, сюда проникает соленая вода из Мексиканского залива и начинает отравлять все вокруг. И все это происходит из-за нутрий, которых человек когда-то опрометчиво завез в эти края.
Ты видишь все это, и тебе кажется, что ты находишься где-то на краю земли, – добавил он. – Но то, что предстает перед твоим взглядом, – это два примера неразумного вторжения человека в природу. Болото может показаться безжалостным и неуязвимым, но на самом деле оно удивительно хрупкое и ранимое. Оно представляет собой сложную систему сдержек и противовесов. Человек может уничтожить его в мгновение ока.
– Почему ты мне все это показываешь? – спросила Серена, заглядывая ему через плечо.
– Я просто хочу, чтобы ты поняла это, прежде чем вернешься домой и встретишься с Шелби, Тэлботом и людьми из «Трайстар». Дело не только в вашем поместье, дорогая, и не только в твоих отношениях с сестрой и дедом. Это целая экосистема, – ответил Лаки, продолжая разглядывать окружающее пространство, как будто стараясь запомнить его, прежде чем станет слишком поздно и этот дикий край исчезнет навсегда. – Уже сейчас болота медленно и верно погибают. Происходит засоление каналов, которые были построены для того, чтобы оградить от наводнения местные земледельческие фермы во время разливов Миссисипи. Однако прежде всего следует понять, что земля здесь с самого начала не была пригодна для земледелия. «Трайстар» задумала прорыть здесь свой собственный навигационный канал. Здесь существенно увеличится количество ила, и одному только богу известно, что тогда произойдет. О природе эти варвары совсем не думают. Список их преступлений против экологии будет длиной с твою красивую руку.
Серена внимательно слушала его, впитывая не только слова, но и те эмоции, которые стояли за ними. Сейчас она слушала не браконьера Лаки и не крутого дебошира. Это был даже не Лаки, а Этьен Дюсе, студент-биолог. Мальчишка, который вырос в этих местах.
– Тебе здесь нравится. Ты любишь этот край.
Лаки ответил не сразу, погрузившись в раздумья. Здешние болота были его домом, его пристанищем, его спасением. Чувства, которые он испытывал, находясь здесь, помогли ему залечить душевные раны, когда он отчаянно боролся за возможность сохранить разум и не скатиться в пучину безумия. Молчание затянулось, сделалось ощутимо тяжелым.
– Oui, – наконец ответил он. – Я знаю, что ты ненавидишь его, но это главное место моей жизни.
Это признание тронуло Серену до глубины души, и она была готова расплакаться. Впервые Лаки в чем-то совершенно искренне ей признался, не пытаясь прикрыться грубостью.
Как ни пытался разум убедить ее в том, что это глупо, чувства заставили Серену жадно ухватиться за эту маленькую хрупкую надежду. Она повернулась лицом к Лаки и обняла его. Ей очень хотелось того, о чем она в эти мгновения не осмеливалась сказать вслух, пообещать, что приложит все силы, чтобы спасти этот уголок природы, независимо от того, как сильно он пугал ее, хотя бы для того, чтобы подарить Лаки нечто большее, нежели простое желание.
