– Не сомневаюсь, что ты совершенно права, – сказал Эрагон, желая к ней подольститься. Он чувствовал, что и Сапфире тоже нравится выражение «гром драконов». Да, ему казалось, что это вполне подходящее описание.

Он еще немного подумал и спросил:

– А почему Гарцвог называет тебя Улутхрек?

– Это титул, который ургалы давным-давно пожаловали мне, когда я еще странствовала с ними вместе.

– И что он означает?

– Пожирательница Луны. Он ведь так и сказал.

– Пожирательница Луны? Какое странное прозвище! Как это оно к тебе привязалось?

– Ну, конечно же, потому, что я съела луну! Почему же еще?

Эрагон нахмурился и некоторое время молчал, гладя кошку. Потом спросил:

– А почему Гарцвог дал тебе тот камень?

– Потому что я рассказала ему историю. По-моему, это совершенно очевидно.

– Но что это за камень? Он особенный?

– Просто камень. Кусок скалы. Ты разве не заметил? – Анжела неодобрительно поцокала языком. – Нет, тебе действительно нужно быть более внимательным к тому, что происходит вокруг. Иначе кто-нибудь возьмет и пырнет тебя ножом, пока ты будешь рот разевать. С кем же мне тогда обмениваться всякими замечаниями и загадками? – Она взлохматила свои и без того взъерошенные волосы и сказала: – Ну, давай, задавай следующий вопрос. Мне эта игра даже нравится.

Эрагон удивленно подняв бровь: он был почти уверен, что задавать такой вопрос бессмысленно, но все же спросил:

– А почему ты тогда сказала «кис-кис», и Гримрр так разозлился?

Травница даже покачнулась от смеха, и некоторые коты-оборотни приоткрыли пасти в некоем подобии зубастой улыбки. А вот Охотница-За-Тенями была, похоже, весьма недовольна и тут же вонзила когти Эрагону в ляжки, да так, что он вскрикнул.

– Ну, хорошо, – отсмеявшись, сказала Анжела, – если тебе уж так интересно, так эта история ничуть не хуже других. Посмотрим… Несколько лет назад, когда я странствовала по краю леса Дю Вельденварден, немного западнее тех мест, где до любой деревни, селения или города много-много миль пути, я случайно наткнулась на Гримрра. В те времена он был всего лишь вожаком небольшого племени котов-оборотней и обе его лапы были целы. А наткнулась я на него в тот момент, когда он забавлялся с неоперившимся еще птенцом малиновки, который, видимо, выпал из гнезда. Я бы ничего не сказала, если б он просто убил птичку и съел ее – собственно, именно это и следует делать котам, – но он мучил бедняжку: дергал за крылья, кусал за хвост, позволял птенчику немного отпрыгнуть в сторону, а потом прихлопывал лапой. – Анжела от отвращения даже нос наморщила. – Вот я и сказала ему, что это надо прекратить, но он только зарычал и не пожелал обратить внимание на мои слова. – Анжела строго посмотрела на Эрагона. – А я не люблю, когда меня игнорируют. В общем, я отняла у него птичку, щелкнула пальцами, и в течение всей следующей недели, стоило ему открыть рот, и он начинал чирикать, как певчая птичка.

– Чирикать?

Анжела кивнула, прямо-таки сияя от удовольствия.

– Я никогда в жизни так не смеялась! Ни один из его собратьев всю неделю даже близко к нему не подходил!

– Ничего удивительного, что он тебя ненавидит.

– Ну и что с того? Если у тебя время от времени не появляется несколько врагов, значит, ты трус или еще что похуже. И потом, оно того стоило – приятно было увидеть его реакцию. Ух, и разозлился же он!

Охотница-За-Тенями издала негромкое предупреждающее рычание и снова впилась когтями Эрагону в ногу. Он поморщился и сказал:

– Может, лучше сменим тему?

– Хм…

Но прежде чем он успел задать Анжеле новый вопрос, откуда-то из центральной части лагеря донесся пронзительный вопль. Он тройным эхом прокатился по рядам палаток и затих вдали.

Эрагон посмотрел на Анжелу, а она на него, и оба дружно расхохотались.

«Уже поздно», – сказала Сапфира, когда Эрагон добрел наконец до своей палатки. Дракониха лежала возле нее, и чешуя ее поблескивала в свете горящих факелов, точно гора лазурных углей.

Сапфира посмотрела на него одним глазом, чуть приподняв тяжелое веко, а он присел возле нее на корточки и ненадолго прижался лбом к ее морде, поглаживая колючую челюсть.

«Да, уже поздно, – согласился он, – и тебе нужно отдохнуть, ведь ты целый день на ветру летала. Спи, увидимся утром».

Она лишь прикрыла глаза в знак согласия.

Войдя в палатку, Эрагон для уюта зажег единственную свечу, стащил с себя сапоги и сел на лежанку, скрестив ноги. Замедлив дыхание, он раскрыл душу и мысли, стараясь установить мысленную связь со всеми живыми существами в ближайшем окружении – от червей и насекомых в земле до Сапфиры и варденов. Эрагон старался мысленно «охватить» даже те немногочисленные растения, что еще остались возле лагеря, хотя их энергия и была слаба и почти незаметна по сравнению с ярким энергетическим фоном даже самых мелких животных.

Он сидел так довольно долго, ни о чем не думая, но ощущая тысячи самых различных чужих чувств, острых и слабых, но ни на чем конкретно внимание не сосредотачивал и слушал лишь собственное ровное дыхание.

Где-то вдали слышался разговор людей, стоявших вокруг сторожевого костра. В ночной тиши их голоса звучали громче, чем им хотелось, и поэтому Эрагон своим острым слухом различал даже отдельные слова. Он мог бы попросту прочесть их мысли, если бы захотел, но решил уважить их внутреннюю свободу и просто немного послушать.

Какой-то человек басом говорил:

– А как они дерут нос, как смотрят на тебя, точно ты ниже травы! По большей-то части они и ответом тебя не удостоят, если к ним просто по-дружески с каким-нибудь вопросом обратиться. Сделают вид, что тебя не слышат, отвернутся да прочь пойдут!

– Да уж, – сказал другой человек. – А уж женщины у них! Красивые, правда, как статуи, но, на мой взгляд, любой каменный истукан в два раза привлекательней.

– А все потому, что и сам ты изрядный уродина, Сверн! Только поэтому!

– Ну, так я ж не виноват, что мой папаша чуть ли не каждой молочнице под юбку лазил. И потом, не тебе в меня пальцем-то тыкать. Твою рожу даже детям показывать нельзя, не то им ночью кошмары сниться будут.

Басовитый парень что-то проворчал; потом кто-то закашлялся и сплюнул – Эрагону было слышно, как зашипел плевок, угодив на горящее полено.

В разговор вступил третий участник.

– Мне эльфы тоже не нравятся, да только без них нам эту войну не выиграть.

– А если они потом против нас пойдут? – спросил басовитый.

– Ой, а послушайте-ка что в Кевноне и Гилиде было! – снова заговорил Сверн. – При всем своем могуществе Гальбаторикс все-таки не сумел остановить их, когда они через стены лезли.

– Так, может, он и не пытался? – предположил третий участник беседы.

Последовало долгое молчание.

Затем басовитый сказал:

– А в связи с этим у меня вот какая неприятная мысль возникает… Пытался Гальбаторикс эльфов остановить или не пытался, а я все-таки не понимаю, как мы-то сможем их удержать, если они вдруг вздумают потребовать назад свои прежние земли? Они ведь куда быстрее и сильнее людей, и потом, они все поголовно магией пользоваться умеют.

– Зато у нас Эрагон есть! – возразил Сверн. – Он их запросто назад, в их леса, отгонит даже и в одиночку! Если захочет, конечно.

– Эрагон их отгонит? Ха! Да он и сам куда больше на эльфа смахивает! Так что я бы на его верность людям не особенно рассчитывал. Не больше, чем на верность ургалов, пожалуй.

Снова заговорил третий человек:

– А вы заметили, что он всегда свежевыбрит, в какую бы рань мы ни встали?

– Он, наверное, магией вместо бритвы пользуется.

– Это уж точно. Уж больно это неестественно и вообще… В последнее время многовато всяких чар да заклинаний вокруг развелось! Иной раз хочется спрятаться в какой-нибудь пещере да подождать, пока все эти маги друг друга не поубивают. Без нашего участия.

– Я что-то не помню, чтоб ты на наших целителей жаловался, когда они воспользовались заклинанием, а не парой щипцов, вытаскивая стрелу из твоего плеча!