При жестком флуоресцентном освещении все иллюзорное очарование Сэнди исчезло без следа. Она смеялась, откинув голову, на шее отчетливо выступил совершенно мужской кадык, обозначились морщины у рта. Как раз это мужчина и хотел снять. Границу, где кончался тональный крем «Макс Фактор» «для всех – от гримеров до звезд» и начиналась шея с гусиной кожей. Этот человек разбивал вдребезги так тщательно созданную красоту и превращал ее в клоунскую маску. Сэнди быстро залепетала, стараясь успеть сказать им хоть что-то, пока она им не наскучила и они не отошли. Она продемонстрировала свой розовый жакет, распахнув его, показала вышитое на лацкане имя Сэнди. Скинула жакет, показывая черный топ. Глаза ее горели от возбуждения. Свитер задавал наводящие вопросы и кивал. Она снова засмеялась и наклонилась к камере, но слишком близко. Теперь камера снимала все рытвины и неровности лица. Она улыбнулась, и камера сфокусировалась на ее рте. За подводкой и губной помадой видны были тонкие губы, старые десны и желтые от никотина зубы того мужчины, которого Сэнди пыталась забыть.

Что-то подхватило меня и поставило на ноги. Я услышал голос, орущий:

– Вы думаете, это очень смешно, да? Какое веселье!

Голос показался знакомым, но я проигнорировал это, меня занимало другое: нужно было добраться до этих мужиков по неудобному балкону. Кто-то поймал меня за руку, но я отмахнулся, послышался звон бокалов. Зазвучали и другие голоса, откуда-то издалека меня позвала Роза. Мужчина с камерой все еще стоял на колене, он повернулся и снимал теперь меня. Я пнул его, он потерял равновесие, и я выхватил камеру у него из рук. Я собирался разбить эту штуку о голову мужика в обманчивом свитере. Потому что он опасен. Он убивает людей своим объективом. Я увидел лицо Сэнди, застывшее в ужасе. В ее глазах уже стояли слезы. Мне хотелось сказать ей: «Все в порядке. Я не позволю, чтобы они тебя обижали». Камера выпала, и я стал искать ее на полу, но чьи-то сильные руки подхватили меня сзади. Я стал вырываться, но присоединились другие и сжимали меня до тех пор, пока я совсем не перестал шевелиться.

Темнота.

Темнота.

Хотелось умереть. В горле пересохло, в сердце пустота. В висках мерно стучала кровь, переполняя больную голову. Я потер брови и скулы, чувствуя, как двигается кожа, натянутая на череп. На секунду блеснули мелкие искорки света в глазах. Я снова открыл их.

Темнота.

Было время, когда я боялся темноты. Я вспомнил, и какой-то страх вернулся ко мне из тех давних времен.

Я очень медленно приподнялся на локте. Это была не моя кровать. Покрывало из лоскутов, тяжелый бархат, чередующийся с жестким хлопком, рубчатый плис по краям. В комнате стоял запах пудры, старых вещей и нестиранных простыней. Я провел рукой по одеялу, нащупал прорехи, остатки вышивки. Что-то остро ткнулось мне в спину. Я отодвинулся. Шпилька. Я вспомнил весь вечер, как всегда вспоминаю вечера – в темноте ночи. Надеюсь, мне все же удалось хорошенько двинуть мужику в свитере до того, как меня скрутили. Я смутно помнил, что крови на его лице не было. На костяшках моих пальцев не было ссадин. Я продолжил изучать покрывало, обшаривая пальцами большой холм чужого тела рядом. Послышался вздох.

– Господи.

– Роза?

– Оставь меня, Рильке, я ужасно себя чувствую.

– Роза, нужно поговорить.

– Утром.

Она отвернулась от меня, но приподнялась и несколько раз взбила подушку, прежде чем снова улечься.

– Рози…

– Нет.

– Ну Рози…

Под одеялом холодная нога пнула мою голень.

– Еще раз меня так назовешь – спать будешь на полу, где тебе самое место. – Роза поерзала, натягивая одеяло на голову и стараясь вернуть себе былой комфорт. Ничего не вышло. Она взвыла, стукнула пятками о матрац, потом перевернулась и включила лампу у кровати. – Я думала, тебе хватило неприятностей, чтобы еще ко мне цепляться. – Ее волосы до сих пор были наполовину подобраны, вчерашняя тушь размазалась под глазами. Роза закашлялась. – Дай сигарету. – На секунду она замерла с сигаретой во рту. Потом слегка тряхнула головой и закурила. Я взял одну из ее пачки, оторвал фильтр. – О, да мы – мачо!

– А как же.

– Со всех сторон мачо, да?

– Тебе видней.

– Ты вообще о чем думал, а? Нам с Лесом пришлось выволакивать тебя оттуда. Еще повезло, что таксист согласился тебя везти в таком состоянии. Лес был просто в ярости.

– Я с ним поговорю.

– Придется постараться.

Мы недолго покурили в тишине. У кровати лежала пачка болеутоляющих таблеток. Я проглотил три и передал Розе.

– Их надо пить не больше двух, – сказала она.

– Я уже большой мальчик.

– Ну да, бесполезно травить отравленного. – Я промолчал. – Ты не хочешь объяснить мне, что означала твоя выходка?

– Ой, да не знаю, Роза.

– А мне кажется, мы с Лесли заслужили объяснение. Не говоря уже о его дружках. Ты был как одержимый, никогда тебя таким не видела. Ты меня напугал, Рильке. – Сощурившись, она посмотрела на меня сквозь волокнистые спирали дыма. И вдруг улыбнулась, обхватив руками колени. – А во всем этом было что-то комичное. Эти парики, свисающие на глаза. И вопли – о боже! – Она рассмеялась.

– А я не вижу тут ничего смешного. Мне хреново, а ты делаешь еще хуже. Они просто издевались над этой девицей. И я не выдержал.

– Рильке, она же была в центре внимания, и ей очень нравилось. Может, это был лучший вечер в ее жизни, а ты зачем-то влез и все испортил.

– Да она ведь не видела, что они на самом деле делали с ней.

– И ты решил стать рыцарем без страха и упрека.

– Вроде того.

– И тебе понравилось?

– Ты уже все сказала.

Я открыл тумбочку у кровати, пошарил там среди бутылок и салфеток. На секунду мои пальцы остановились на холодном, рифленом вибраторе, потом добрались до цели. За кипой триллеров в мягких обложках я нащупал наконец неполную бутылку виски – прохладное, пупырчатое стекло. Открутил пробку и глотнул, виски обожгло горло. Сначала я подумал, что меня сейчас стошнит, но потом мгновенно полегчало.

– Посмотрите на него. Шарится по чужим шкафам, как у себя дома. Смотри, а то найдешь что-нибудь лишнее.

– Роза, да ты сама не помнишь, что у тебя там хранится.

Она нахмурилась, протянула руку к бутылке и, скривившись, глотнула.

– Фе-е. Одно из двух: или вылечит, или убьет. – Она воткнула пробку на место и сунула бутылку под кровать. Я понял, что больше никогда ее не увижу. – Знаешь, ты порой меня удивляешь… Какое тебе дело, смеялись они над ней или нет? Думаешь, она к этому не привыкла? Любой переодевающийся мужик должен уметь держать себя в руках. Не все в жизни таково, каким выглядит, Рильке, сам знаешь.

Я откинулся на кровати. Мне захотелось, чтобы она обняла меня. Просто обняла и мы бы пролежали так до утра. Она затушила сигарету.

– Ну, по крайней мере, ты дал им пищу для разговоров на следующем собрании. Только представь, они будут вспоминать этот случай лет десять.

– Роза, прости меня.

Она нежно коснулась моей руки, отвернулась и выключила свет.

– Ладно уж. Ты хоть никого не избил. Спи давай. Утро вечера мудренее. К тому же нас ждет тяжелый день.

Я сидел и слушал ее медленное, ритмичное дыхание и смотрел на оранжевый огонек моей сигареты, пока тот не погас и я снова не оказался в темноте.

Вокруг лифта суетились люди – в него втискивались антиквары и стильные парни из Вест-Энда. Я пробрался к лестнице и, мягко ступая по бетонным ступенькам с искрой, пошел на третий этаж, к аукционному залу. Сверху по лестничному колодцу до меня долетели обрывки чьих-то бурных переговоров. Я прислонился к стене, до середины выкрашенной в синий, и посмотрел наверх, через гнутую паутину перил. Четверо мужчин стояли очень близко друг к другу в слабо освещенном проеме. Я рассмотрел двоих. Один – сутулый, в черном пальто «Кромби». Второй – невысокий, коротконогий, в поношенных брюках с пузырями на коленях. Какая-то затянувшаяся дележка. Шариковые ручки раздраженно черкают по каталогам. Шайка Дженсона обсуждает план действий перед распродажей.