Я помню шумиху, которая поднялась перед матчем против «Тенерифе», за который выступал Редондо. Она поднялась из-за моих отношений с Редондо, из-за противостояния «меноттистов» и «билардистов», из-за того, что «Тенерифе» тренировал Вальдано, а вместе с ним работал Анхель Каппа. Я подал руку Редондо до и после матча, и все эмоции и силы мы бросили на футбольную борьбу. Тогда, 3 января 1993 года, от нас убежала черепаха: «Тенерифе» нас обыграл со счетом 3:0. Также поднялась шумиха перед моей встречей с «Барселоной», хотя она пошла нам на польщу: при переполненных трибунах стадиона «Санчес Писхуан» мы сумели выстоять, сыграв вничью 0:0 – вполне себе достойно. Первый круг заканчивался поединком против мадридского «Реала», и это был великий матч, из числа тех, что так мне нравятся. Я помню, как однажды сказал: «Я готов сражаться руками, падать на газон, отбирать мяч и делать все для того, чтобы победить». Все тут же зцепились за эти слова, и одна из испанских газет вышла с заголовком: «Марадона вернулся из Мексики», вспомнив тот знаменитый эпизод на мундиале. И когда на пороге появился Фернандо с газетой в руках, то он спросил меня: «Так, значит, ты успел смотаться в Мексику в эти дни?».

Шутки шутками, но пришло время дать ответ на то, что я так долго ждал: на вызов из сборной Аргентины. Басиле, который наблюдал за мной в дебютном матче, который беседовал со мной один на один, который пообещал мне, что пригласит меня как только посчитает это нужным, исполнил свое обещание. Он пригласил меня на матч со сборной Бразилии, посвященный столетнему юбилею Аргентинской федерации футбола. Это была не простая игра, и не только потому, что в качестве соперника выступала Бразилия. Эта встреча входила в программу торжеств, посвященных тому, что меня признали лучшим аргентинским футболистом всех времен!

Я слетал на эту игру, но по возвращении в Испанию я открыл для себя, что ситуация в клубе выглядела не такой уж и простой. Для меня было в порядке вещей пересекать океан, чтобы сыграть за сборную Аргентины, а потом уже вернуться и выступать за клуб, однако, руководители «Севильи» не хотели разрешить мне принять участие во втором матче – с Данией. Мне угрожали крупным штрафом, чинили всевозможные препятствия, но, несмотря на это я все равно принял участие в той встрече. В итоге, произошло то, что и должно было произойти. Билардо и мне сказали, что «Севилья» практически всегда проигрывает после праздников: игроки набираются шампанским и прочим алкоголем так, что становятся не похожи сами на себя. Я же не был похож на самого себя по совершенно иной причине: я поссорился с руководством клуба и не видел путей для урегулирования конфликта.

Меня начали преследовать, распускать всякие слухи, даже наняли детективов для того, чтобы те следили за тем, что я делал, что говорил, как жил, и, в конце концов, меня это взбесило. Я устал: в очередной раз мне пришлось сделать нечеловеческое усилие для того, чтобы вернуться в футбол, но никто меня не понимал. Никто, за исключением родных и близких, которые были рядом со мной. Как, например, Билардо. По крайней мере, в то время я так думал. И вновь ошибся.

Ко всему прочему у меня произошел рецидив одной из моих застарелых травм, преследовавших меня со времен «Лос Себольитас». Она время от времени давала о себе знать, начиная с 1985 года, когда я получил тот знаменитый удар по ноге от венесуэльского болельщика в Сан-Кристобале, куда мы приехали на матч отборочного цикла чемпионата мира. Все говорили мне, чтобы я даже не тренировался, но я играл и выкладывался по полной программе. Дело дошло до того, что меня захотели отправить на операцию в Италию, но доктор Олива вытащил меня из-под ножа, как вытаскивал раньше. Каждый раз, когда я разворачивался, колено словно взрывалось. Боль была такая, что порой я сам кричал Оливе: «Режь меня, режь!». Он отказывался, и я ему верил, хотя все вокруг говорили, что мое колено уже ни на что больше не годится…

Я не тренировался в течение всей недели, а 12 июня 1993 года нам предстоял матч с «Бургосом». Я собрал все силы в кулак, и вышел на поле. Но колено давало о себе знать, и поэтому после первого тайма я сказал Билардо: «Карлос, я не могу больше, я не могу даже пошевелить коленом… Как мне быть? Сделать укол и продолжать или уйти? Либо убирайте меня, либо я уколюсь». На это он мне ответил: «Иди, уколись, потому что ты должен остаться». Мне сделали три укола – три! и я вышел на поле, потому что чувствовал, что Билардо во мне нуждается, и я не имею права его подвести. Вот так я опять ступил на газон.

Через десять минут после начала второго тайма судья остановил игру, чтобы «Севилья» могла сделать замену. Я посмотрел на скамейку запасных и не поверил своим глазам: на табличке был десятый номер! Я не мог в это поверить! Я подумал, что это ошибка, но нет… Билардо действительно решил заменить меня, заменить через 10 минут после тех трех кошмарных уколов! И тогда я завелся и крикнул так, что все это прекрасно услышали по телевизору: «Билардо, что же ты за сволочь!».

Я ушел в раздевалку и там дал волю чувствам, осыпая проклятиями всех, кто попадался на моем пути. Меня не смогли остановить ни помощник Билардо Лемме, провожавший меня от скамейки и до дверей и в итоге посланный к чертовой матери, ни даже Клаудия с Маркосом и Фернандо, спустившиеся с трибуны.

Я уехал со стадиона и закрылся в своем доме. Всю ночь я не спал и плакал. Без наркотиков, без наркотиков! Я смотрел телевизор и плакал, смотрел какие-то фильмы и плакал. Плакал из-за того, что произошло, и плакалЮ, когда вспоминал о встрече с руководителями «Севильи», состоявшейся за несколько дней до этого проклятого матча.

Они сказали мне (вы только подумайте, мне!): «Давай уберем Билардо перед матчем с «Бургосом», а ты станешь играющим тренером. Ты ведь хочешь этого?». Тогда я ответил им, клянусь своими дочерьми: «Вы, что совсем рехнулись?! Меня сюда пригласил Билардо, и я приехал во многом из-за него, и многим ему обязан. Я способен на разные поступки, сеньоры, но я не предатель». Президент Куэрвас и вице-президент Дель Нидо продолжали настаивать: «Диего, посмотри, как плохо идут дела». И тогда я прекратил эту ненужную дискуссию: «Хорошо, ребята, все решается очень просто… Если уходит Билардо, ухожу и я!». После этого я наткнулся на Билардо и рассказал ему об этом: «Карлос, мне предложили стать тренером, эти сукины дети хотят вас убрать». Клянусь моими дочерьми, все было именно так. И он мне не поверил: «Диего, это бред, полный бред. Я поговорю с ними и потом перезвоню тебе». Но больше он так мне и не позвонил, и до того проклятого матча мы с ним вообще не общались. А потом случилась вся эта история: я играю, я делаю уколы, он меня меняет, я его обкладываю…

На следующий день после встречи с «Бургосом» я продолжал смотреть телевизор, как сейчас помню, это был финал «Ролан Гаррос». Я плакал и думал: «Твою мать, ну, как такое может быть? Я был честен с этим типом, я предупредил его о том, что его собираются убрать, что мне предлагают место тренера, а он поступил со мной так, словно это я, а не они, подсовывал ему дерьмо?!». И тогда, наблюдая за теннисным поединком, я почувствовал, что кто-то стоит позади меня. Я подумл, что это Франки и не обратил внимания. Но он опять шевельнулся, и я был вынужден обернуться… Это был Билардо! И он сказал мне: «Ты не можешь так поступать со мной». Я продолжал плакать от бессилия, я плакал с того самого момента, как меня убрали с поля, с прошлого вечера! А этот тип пришел сказать мне: «Ты не можешь так поступать со мной, я видел по телевизору, как ты меня оскорблял, оскорблял, когда я тебя заменил…». Я крикнул ему: «По телевизору ты видел?! По телевизору!? Да я кричал тебе это в лицо, сукин ты сын, как ты мог это видеть по телевизору?!». Мы орали друг на друга, как сумасшедшие. «Ты не можешь так поступать со мной, я всегда делал тебе только добро!» – кричал он мне. «Кто? Ты? Я пошел на то, чтобы в меня три раза всадили иглу, а ты меня все равно заменил!».

Тогда он не выдержал и толкнул меня. И когда он меня толкнул, я, в свою очередь, также потерял разум и врезал ему так, что он рухнул оземь, как мешок с дерьмом… А когда я собирался добить его, то понял… что не могу этого сделать, не могу его ударить. Тут прибежали Клаудия, Маркос и оттащили его в сторону. Он продолжал кричать: «Ну, ударь меня, ударь!». Я ударил его потому, что он толкнул меня, потому что всю ночь я плакал из-за той ссоры и был на взводе, но… Сегодня, вспоминая тот эпизод, я понимаю, почему не смог тогда ударить его еще раз – потому что он плакал.