Истинная цель Томаша располагалась на галереях. В Библиотеке Колумба. Охранники у входа потребовали у португальца документы, внесли его имя в список посетителей и лишь тогда впустили в читальный зал. Библиотека была основана в XVI веке Эрнандо Колоном, прах которого покоился у портала Вознесения. Сын-испанец приумножил принадлежавшее отцу собрание книг и рукописей, добавив к нему двенадцать тысяч экземпляров. Перед смертью Эрнандо завещал бесценную коллекцию доминиканцам из монастыря Сан-Пабло, а те поместили его на левой галерее собора, над Патио-де-лос-Наранхос.
Под библиотеку было отдано несколько просторных залов, полностью заставленных стеллажами. В главном зале, на витринах из пуленепробиваемого стекла, будто сокровища короны, хранились книги и документы, принадлежавшие самому Колумбу. Обычно их не выдавали посетителям, но рекомендательные письма из Нового лиссабонского университета и официальный запрос из Фонда американской истории сделали свое дело, и Томашу позволили прикоснуться к сокровищам.
Весь вечер историк перелистывал те самые книги, что за более чем пятьсот лет до него держал в руках адмирал. Начал он с «Книги пророков», неоднократно упоминавшейся в дневнике и письмах Колумба; сам мореплаватель явно отдавал предпочтение пророку Исайе. Среди прочих экземпляров выделялись «Образ мира» кардинала Петрюса Д'Элли и «Естественная история» Плиния, поля которых были сверху донизу исписаны бисерным почерком владельца. Того самого Плиния, которого Констанса упоминала в связи с пионами. Томаш внимательно прочел все до одной пометки, сделанные по большей части на испанском с вкраплениями португальского и итальянского. Подивился странным замечаниям на полях «Historia rerum ubique gestarum» [64]папы Пия II. Изучил «De consultidinibus et conditionibus orientalem regionum» [65]Марко Поло, том Плутарха, несколько сочинений Сенеки и книгу португальского еврея Авраама Цакуты, влиятельного советника Жуана II.
Томаш вышел из библиотеки, когда стемнело, с чувством выполненного долга. Оказавшись за монастырской стеной, он повернул налево, прошагал по проспекту Конституции до самой Пуэрта-де-Херес и оказался на берегу реки. Норонья решил не прибегать к услугам таксистов. Он пешком перешел Гвадалкивир по мосту Сан-Тельмо, пересек площадь Кубы и свернул на живописную улицу Бетис, на которой стоял его отель. Из окна номера открывался вид на прелестный средневековый квартал; справа возвышалась Золотая башня, слева белела арена для боя быков, а вдалеке виднелись очертания Хиральды. Полюбовавшись видом, Томаш сел на кровать и достал мобильник. Телефон Констансы был выключен. Норонья оставил сообщение на автоответчике и вышел из номера.
Сидя на перилах спиной к веселой улице Бетис, Томаш лениво потягивал пиво и провожал глазами огоньки барж, скользивших по темной глади Гвадалкивира. На том берегу, на набережной Христофора Колумба тоже царило веселье. На этой колоритной набережной португалец провел остаток вечера, пробуя тапас и запевая их мансанильей, на деньги фонда, разумеется. Поначалу он засел в номере и честно пытался вчитаться в очередную главу «Надзирать и наказывать», которая, вполне возможно, таила разгадку ребуса Тошкану, но на реке горели огни, в окна долетал городской шум, и он, махнув на все рукой, погрузился в ночную жизнь Севильи.
Андалусская столица плясала под звездным шатром в зажигательном ритме севильян. Разве мог город Кармен и Дон Жуана, танцовщиц и тореро, поэтов и бандитов спать в такую ночь? Все спешили в Триану, где их ждали угощение под открытым небом, танцы и драки.
Томаш долго бродил по набережной, потом свернул на улицу Пуреса, привлеченный ее нарядными фасадами. Купил в сувенирной лавке для туристов куклу в пышном красном платье, достойный подарок для Маргариты; жене он собирался привезти альбом с репродукциями Эль Греко. Сложив подарки в полиэтиленовый пакет вместе с книжкой Фуко, Норонья поспешил обратно: в Триане начиналось невиданное празднество. Настоящее таблао: гитарные аккорды, нервный ритм фламенко, стук каблуков, щелканье кастаньет, гортанный голос, тонкие руки, горделивые позы, страстный возглас «Оле!», вспыхивающий над толпой. Добравшись до отеля, Томаш рухнул на кровать, да так и заснул одетым, уронив на пол пакет с куклой, альбомом и Мишелем Фуко.
Утром он оправился в квартал Санта-Крус, в Главный архив Вест-Индии. Зданию из темно-красного кирпича была почти тысяча лет; в стародавние времена в нем располагалась первая в стране биржа. Документы, связанные с колонизацией Америки, хранились здесь с XVIII века. Огромное собрание насчитывало восемьдесят миллионов рукописных страниц, не считая восьми тысяч карт и рисунков. Среди них попадались экземпляры, написанные рукой Кортеса, Сервантеса, Филиппа II и других выдающихся людей. Среди этих самых «других людей» был и тот, кто интересовал Томаша.
Португалец пришел за письмами Христофора Колумба. Некоторые из них были столь ветхими, что им мог повредить даже слишком яркий свет. Томашу вновь пришлось прибегать к авторитету университета и фонда, чтобы убедить сотрудников архива позволить ему прикоснуться к оригиналам; увы, все было напрасно: разрешения пришлось бы ждать несколько дней. Историку пришлось удовлетвориться микрофильмами и факсимиле некоторых писем, с которых ему любезно разрешили сделать копии. Но самой ценной севильской находкой, ради которой стоило отправиться в путешествие, были материалы одного весьма любопытного судебного процесса, так называемого «Дела о наследстве».
Томаш завершал свои изыскания в страшной спешке; в три часа у него был самолет, а еще нужно было успеть перехватить что-нибудь по дороге. Норонья заскочил в ресторан на улице Ромеро-Мурубе, чтобы насладиться напоследок наваристым рыбным супом качореньяс, приправленным апельсиновым соком, и бобами по-малагски с бокалом «Монтильи», поймал такси и понесся в отель собирать вещи, а оттуда — в аэропорт. Посреди этой сумасшедшей беготни он не забывал набирать номер Констансы, но всякий раз слышал металлический голос автоответчика.
Норонья добрался до дома только к десяти вечера. Он валился с ног от усталости и думал только о том, чтобы поскорее принять ванну, поесть и завалиться спать. Замок поддался не сразу, но Томаш все же сумел повернуть ключ, распахнул дверь и перетащил через порог тяжелый чемодан.
— Девочки, я приехал! — позвал он, держа в одном руке куклу в красном платьице, а в другой — альбом Эль Греко.
Квартира тонула во мраке. Включив свет, Томаш обнаружил, что всюду царит идеальный, безжизненный порядок.
— Девочки! — позвал он снова, немного встревоженный. — Вы где?
Томаш посмотрел на часы и решил, что жена с дочкой легли спать; утомились за день и не стали его дожидаться. Он на цыпочках, стараясь не шуметь, обошел маленькую квартиру, заглянул в детскую, потом направился в спальню. Обе комнаты были пусты. Норонья в полном недоумении положил чемодан на супружескую кровать. Куда они запропастились? Его беспокойство становилось все сильнее. А вдруг что-нибудь случилось? Профессору не сразу удалось взять себя в руки. Опомнившись, он достал телефон и снова, как час назад в аэропорту, набрал номер жены. Ответа по-прежнему не было. Какого дьявола?!..
Томаш решил перебраться на кухню; на голодный желудок думалось плохо, а самолетной еды, завернутой в фольгу, он не признавал. Возможно, все вот-вот разрешится. Возможно, надо просто немного подождать, и они вернутся. Направляясь на кухню, Томаш вдруг увидел на тумбочке в прихожей букет цветов, на этот раз очень ярких, канареечно-желтых. Тугие бутоны-раструбы гроздьями свешивались с длинных, изогнутых стеблей в окружении мелких, таких же ярко-желтых роз. Томаш застыл на месте; букет был совсем свежим. Профессора царапнула неприятная мысль. Чем дольше он раздумывал, тем сильнее делалось подозрение. Томаш решил сменить направление; вместо кухни он прошел в гостиную.
