Роберт взревел, как раненый зверь, схватил стул и швырнул его в стену.

Дура, дура!.. Неужели она не понимает, что, если вернется сейчас к Адаму, ей конец?!

Лондон,

сентябрь 1990 года

Стеклянный барабан замедлил свое вращение и начал переливаться разными цветами — от темно-синего и желтого до багряно-красного и матово-белого.

Зрители зачарованно пялились на это чудо.

— Я обрел камень, и я лишился его! — торжественно повторил Адам, вжившийся в образ Ньютона.

Он встал у самого стола, и лицо его снизу осветилось разноцветными бликами от стеклянного барабана. Зрелище было даже несколько жутковатое.

— Однажды зимой — это был январь 1678 года — я, как обычно, заперся в своей лаборатории. За спиной у меня было немало бессонных ночей и тысячи прочитанных в уме и вслух молитв. Именно тем вечером на меня снизошло озарение и я проник мыслями в тайну тайн человеческих. Я обрел философский камень. Я сразу это понял, глядя на диск, похожий на этот барабан, который вращался вокруг собственного центра и издавал свечение.

Кто-то из зрителей что-то протестующе крикнул, на него тут же зашикали, а потом раздалось несколько хлопков в ладоши.

— Как мне это удалось? Я многие годы до того экспериментировал с металлами в своей кузнице. И многие годы экспериментировал со стеклом, выплавляя из него линзы. «Это камень и не камень, — говорили древние мудрецы. — Это жидкость, но она не течет. Это ночь, которая изнутри озаряется светом дня». Я много думал над этими словами и в один прекрасный день понял: стекло — это жидкость! Вы когда-нибудь обследовали оконные стекла в старых домах? Я имею в виду совсем старые дома, которым насчитывается по крайней мере больше ста лет? Так вот… В верхней части оконной рамы стекло тоньше, а в нижней — толще. Это значит, что с годами оно стекает вниз. Помалу, но стекает. Стекло — жидкость!

Но текучесть его не видна невооруженным глазом и проявляется лишь с течением времени. Стекло — удивительная, магическая материя. Оно образуется, когда молния ударяет в песок, и аккумулирует в себе силу огня и земли, воды и воздуха. Древние умельцы изготавливали удивительные сплавы из стекла и металлов, нагревали и охлаждали стекло, создавая потрясающие витражи, которые мы все до сих пор имеем удовольствие наблюдать в окнах наших храмов.

И, исполнившись нового знания, я начал проводить новые опыты. Меняя температуру нагрева, я замечал время суток, расположение солнца и луны на небесном своде, добавлял разные металлы в различных пропорциях, разной температуры. Нагревал и охлаждал, а потом опять нагревал и охлаждал. Я молился истово и самозабвенно. Я сутками не спускал глаз со стекла.

Ньютон подробно перечислил все ингредиенты, которые использовал в своих опытах, описал все стадии процесса, привел расшифровки ключевых алхимических формул, которые для непосвященного выглядели полной абракадаброй — зеленый лев, белая роза, дикая сурьма, покорная сера, солнце и луна, король и королева.

— Те, кто раскрывал секрет камня, — торжественно провозгласил Ньютон, — с незапамятных времен таили его от других, но не зарывали в землю и не запирали под замок. Совсем напротив! Они публиковали результаты своих изысканий, в которых рассказывали подробно и обо всем, опуская лишь малые детали или в сотне верных формул пряча одну неверную. Их задача заключалась в том, чтобы не отдать знание в руки тех, кому оно не предназначалось, и отдать его тем, кто его заслуживал. Я последую примеру своих предшественников!

Зрители вновь нестройно зааплодировали.

— В тот далекий зимний вечер я раскрыл великую тайну и увидел свет, который пробивался из тени, — столь же нежный, как любовь, и столь же сильный, как удар молнии. Я получил идеальный, магический сплав стекла и металла. Это было совершенно новое вещество, которое само по себе уже не являлось ни стеклом, ни металлом. Я пораженно взирал на плоды трудов своих и не верил глазам своим. И, вознося очередную благодарственную молитву Небесам, я вдруг услышал голос, который возвестил мне: «Flamma unica clavis mundi!»

— Что это значит? — крикнул кто-то из зрителей.

— «Ключ к миру в искре единой!» Первородный огонь, конечная истина, свет творения. Тот самый, который открывается тем, кто добрался до конца своего Пути. — Ньютон выдержал долгую паузу. Он хитро оглядывал зрителей, и видно было, что готовился добавить еще нечто очень важное.

Кэтрин впилась ногтями в руку Роберта так, что тот едва не вскрикнул от боли.

— Молчи! — исступленно шептала она, глядя горящими глазами на Адама. — Молчи! Молчи! Молчи же!

Адам, словно услышав ее призыв, вдруг отступил от стола, на котором продолжал беззвучно вращаться стеклянный барабан, переливающийся разными оттенками.

— Обезумев от счастья, я оставил лабораторию и бросился в часовню, чтобы возблагодарить Бога как подобает. Часовня стояла на том самом месте, где сейчас каждый из вас может наблюдать памятник, воздвигнутый в мою честь. Меня не было минут десять, не больше. Но в эти десять минут случилось непоправимое. Из искры, которую я открыл, возгорелось пламя. Огонь — страшная, смертельная сила. Свеча упала на мои бумаги, и огонь начал стремительно пожирать плоды моих многомесячных трудов.

Вернувшись, я наткнулся на бушевавший пожар. Мне удалось погасить его водой и прорваться к тому, что осталось от моих записей. И я сразу понял, что утратил камень. Утратил, ибо от всего, что было написано мной, сохранилась лишь одна-единственная страница, да и та обгорела по краям. Она содержала, возможно, самые важные сведения, но была одна. Последняя. И камень был утрачен.

Адам сунул руку в карман своего камзола и достал оттуда листок бумаги, сложенный в виде свитка. Он бережно развернул его и приготовился читать вслух. Многие из зрителей, вскочив со своих мест, пожирали листок жадными взорами.

— Flamma unica clavis mundi! — громко начал Адам. — Om…

Он не успел закончить фразу. Раздался ужасный треск, и деревце, около которого он стоял, вспыхнуло — по нему тут же побежали языки пламени. Это был потрясающий спецэффект! Стеклянный барабан завертелся быстрее, из него тоже посыпали искры, которые отлетали поразительно далеко — достигали даже первого ряда зрителей.

Сад взорвался шумом оваций, а деревце тем временем горело все ярче. Откуда ни возьмись задул резкий ветер, в мгновение ока раздувший пламя. А в следующее мгновение дерево и вовсе взорвалось, и снопы искр обрушились на актеров. На Адаме тут же загорелся его роскошный камзол. К нему бросились двое зрителей из первого ряда. Поначалу всем показалось, что они хотят стащить с него горящую одежду, но они… стали рвать у него из рук тот самый заветный листок бумаги.

— Йуну! — дико вскрикнула Кэтрин.

Адам встретил нападавших отработанными боксерскими приемами: одному заехал в живот так, что тот сложился пополам и рухнул на землю; другого достал прямым в челюсть. Тот устоял на ногах, но ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Адам сорвал с головы горящий парик и бросился к черной ширме кулис. Его помощники актеры встали между ним и нападавшими. К ним тут же присоединились несколько постоянных членов клуба «Святой Георгий».

Потрясенный, Роберт словно прирос к своему креслу и лишь молча наблюдал за разворачивавшимися перед его глазами драматическими событиями. Он увидел, как сразу несколько человек пытались сбить пламя с камзола Адама голыми руками. Он перевел изумленный взгляд на Кэтрин, но ее рядом с ним уже не было — она ринулась в самую гущу толпы.

На тех двоих, что накинулись на Адама, набросились пять или шесть человек. Они пригвоздили нападавших к земле, накрыв своими телами. Казалось, тем уже было не спастись. Но в следующую минуту случилось новое чудо. Из груды тел в разные стороны брызнули лучи голубого света. Одежда всех, кто ввязался в кучу-малу, мгновенно загорелась. Люди стали разбегаться, вопя от боли. Администрация клуба и те зрители, которые еще не пострадали, пытались помочь им — валили на землю, накрывали невесть откуда взявшимися одеялами. Через минуту дворецкий, который пустил Роберта в клуб, выскочил в сад с огнетушителем в руках и принялся щедро поливать поле сражения белой пеной.