– Насчет «не оставив следов» – это ты погорячился. У нас есть клочок его толстовки со следами талька и касторового масла. Кстати, Паша Скориков ничего нового не нарыл?
– Вроде нет.
– А как насчет медбрата Лукьянова? Адрес уже есть?
– Пока нет. Но я на правильном пути. Ты уж мне поверь.
– Ни секунды в тебе не сомневалась. Слушай, священник намекнул на то, что инсульт случился с Черновцом не просто так. Он посоветовал обыскать квартиру Черновца и поискать тайник или сейф.
– Да ведь искали уже. И сейф нашли. Только из него ничего не пропало.
– Так-то оно так, но… вдруг что-то все-таки пропало?
– Продолжай, – сказал Данилов.
– Нечего продолжать, Стасис. Отец Иоанн не сказал ничего конкретного, сославшись на тайну исповеди. Ну а у тебя есть что-нибудь новое?
– Нет, Марусь. Пока полный голяк.
– Ладно. Тогда до связи.
– До связи!
7
Это был трудный день. Но любой день, даже самый тяжелый, когда-нибудь заканчивается. Для Маши Любимовой он закончился, как всегда, в уютной трехкомнатной квартире, расположенной в Марьиной Роще.
Скинув сапоги, Маша уселась в кресло и с удовольствием водрузила гудящие ноги на мягкий пуфик. Прикрыла глаза, намереваясь десять минут посидеть не двигаясь и наслаждаясь покоем, но уже через минуту затрезвонил телефон. Маша, не открывая глаз, нашарила правой рукой сумочку, достала мобильник и, нажав на кнопку связи, поднесла его к уху:
– Да.
– Ма, это я! – услышала она звонкий голос сына Митьки. – Не могу вспомнить: говорил я тебе, что переночую у Витьки Малышева, или нет?
– Говорил.
– А, ну тогда все в порядке.
– Дай трубку его маме.
– Щас! Инна Сергеевна, моя мама хочет с вами поговорить!
В трубке зашуршало, потом женский голос – такой же усталый, как у Маши, – произнес:
– Здравствуйте, Мария Александровна!
– Добрый вечер! Инна Сергеевна, мой оболтус не очень сильно вам там мешает?
– Да что вы, нет, конечно. Они с Витей уже поужинали и теперь играют в видеоигры.
– Пусть не засиживаются, ладно?
– Конечно. Я прослежу, чтобы они легли спать до одиннадцати. А завтра, часам к девяти, завезу его к вам, хорошо?
Боже! Вставать в девять часов утра, и это в субботу! Маша поморщилась.
– А… попозже можете? – пробормотала она и прикусила губу.
В трубке на пару секунд повисла тишина, а затем Витькина мама спокойно произнесла:
– Конечно. Часикам к одиннадцати?
– Да, это будет в самый раз. Спасибо вам!
– Не за что.
– Доброй ночи!
– Доброй ночи!
Маша отключила связь и вздохнула. Ну вот – избавилась от сына. Да еще и попросила привезти его как можно позже. Какая же ты пройдоха, Любимова!
И все же Маша не чувствовала себя виноватой. Теперь можно будет провести с Глебом приятный романтический вечер. И самое главное – сделать это не в спальне, а в гостиной, о чем Маша мечтала с тех пор, как Глеб соорудил в гостиной камин и расстелил перед ним белый пушистый ковер из великолепно выделанной овчины.
Глеб пришел через час. Открыв дверь, Маша окинула взглядом его продрогшую и промокшую под дождем фигуру и всплеснула руками:
– Господи, ты похож на мокрого воробья!
– Иногда даже орлы выглядят воробьями, – гордо сказал Глеб, юркнув в прихожую. – Машину пришлось припарковать далеко от подъезда. А на улице ливень.
– Снимай куртку!
– Угу.
Маша помогла ему стянуть мокрую куртку.
– А теперь быстро в ванную! – приказала она. – И под горячий душ!
– Да, но я бы сначала…
«…Выпил чего-нибудь крепкого», – хотел было сказать Глеб, но не договорил.
– Никаких возражений, – сказала Маша с напускной строгостью. – Я не допущу, чтобы ты умер от воспаления легких! Мокрую одежду оставишь в ванной. Я принесу тебе халат.
Горячий душ пошел Глебу на пользу. Его загорелые щеки слегка порозовели, темные волнистые волосы были зачесаны назад, открывая высокий аристократический лоб.
Закутавшись в красный мягкий халат, который ему подарили где-то в Азии, Глеб развалился в кресле и перевел дух. Маша присела на подлокотник кресла и провела ладонью по его влажным волосам.
– Устал?
– Угу. – Глеб взял ее руку и поцеловал. – Набегался, как собака. Но кому я об этом говорю! У тебя самой работа собачья.
Маша улыбнулась и покачала головой:
– Меня везде возят на машине. Я даже «баранку» сама не кручу. И поклонницы мне не досаждают.
Она высвободила руку из его ладони и встала.
– Ты куда? – спросил Глеб.
– Сделаю тебе кофе. Тебе как всегда – с двумя ложками сахара?
– Угу.
– Сахар – это яд.
– Из твоих рук я готов принять даже яд. – Глеб прикрыл глаза.
– Если ты голоден, я могу нажарить блинов. У нас в холодильнике осталась икра.
– Не хочется, – сказал Глеб. – Я поужинал в ресторане. – Он потянулся. – Лягу сегодня спать пораньше. Завтра тяжелый день. К тому же вечеринка в Доме кино.
Маша остановилась. Черт, она совсем забыла про презентацию! А ведь уже и вечернее платье куплено. Маша представила, как она будет слоняться по залу с бокалом шампанского в руке среди незнакомых людей, и поморщилась.
– Слушай, Глеб, – осторожно начала она, – может, я не пойду на эту вечеринку?
Глеб открыл глаза и строго на нее посмотрел.
– Повтори!
Маша виновато улыбнулась:
– Ну, что я там буду делать? Я же не тусовщица. И вечернее платье уже лет двести не надевала.
Глеб вздохнул:
– Маш, ну что я там буду делать без тебя?
– То, что делаешь всегда. Познакомишься с какой-нибудь длинноногой грудастой дамой лет двадцати…
– Меня вполне устраивает длина твоих ног, – отрезал Глеб. И добавил с улыбкой: – Не говоря уже про дивную форму твоей груди.
– Льстец. – Маша вздохнула. – Ладно, потащусь на твою вечеринку. Только сделай так, чтобы я потом об этом не пожалела, ладно?
– Ладно.
Блины она все-таки пожарила. Каким бы сытым ни приходил домой журналист Глеб Корсак, но перед сном он всегда перекусывал, поскольку не любил засыпать голодным.
– Я была сегодня у отца, – сказала Маша, подперев рукою подбородок и наблюдая, как Глеб поедает блинчики.
– У Александра Вадимовича?
Она хмыкнула:
– А у меня есть какой-то другой отец?
– Кто тебя знает. Ты очень загадочная женщина, Любимова. Женщина-тайна!
– Только не для тебя.
Глеб положил себе в тарелку еще один блинчик, намазал его икрой.
– И как поживает дядя Саша? – осведомился он.
– Ругает американцев и ревматизм.
– Неизбежное зло, – сказал Глеб и отправил в рот кусок блинчика.
– Американцы или ревматизм?
Глеб усмехнулся, но не ответил. Доел блинчик и отодвинул пустую тарелку.
– Ладно, Маш, пойду на боковую. Завтра будет трудный день. Ты тоже долго не засиживайся.
– Постараюсь, – сказала Маша.
Глеб встал из-за стола, поцеловал ее в щеку, выпрямился и усталой походкой отправился в душ. Маша грустно посмотрела ему вслед.
Всю жизнь Маша считала, что писательство – самая спокойная и неспешная профессия. Но с тех пор как Глеб стал писателем, беготни у него только прибавилось.
Издательство сделало ставку на его книгу, обеспечило ей мощное рекламное продвижение. Так или иначе, но если раньше Маша видела своего любимого хотя бы два часа в день, то теперь их общение свелось к совместному ужину пару-тройку раз в неделю. Лишь изредка – как, например, сегодня – им удавалось пересечься где-нибудь днем и вместе пообедать.
Маша вздохнула. Похоже, романтический вечер придется отложить. Что ж, она это переживет. В конце концов, женщины не так сильно нуждаются в плотской любви, как мужчины. Определенно.
Маша уселась за письменный стол, надела очки, протянула руку к музыкальному центру и включила негромкую музыку. На этот раз ее выбор пал на вещицу «A face without a name» Билла Эванса. К джазу Машу приохотил Глеб, и теперь она не понимала, как могла раньше жить без этой музыки. Ведь под джаз ей не только хорошо отдыхалось, но и думалось лучше.
