Стас заглянул в курилку, увидел дымящего сигаретой Толю и воскликнул:

– Волохов, ты здесь! А я тебя везде ищу!

– А про такую штуку, как мобильный телефон, ты не слышал?

Стас скривился:

– Хватит умничать, тебе это не идет. Ты допрашивал водителя Черновца?

– Ну. И что?

– Не нравятся мне его показания. По-моему, он темнит.

– С чего ты взял?

– Интуиция, Толя, интуиция!

– Про интуицию ты лучше Маше Любимовой расскажи – она поверит. Хочешь допросить его еще раз?

– Было бы неплохо.

– А ты не слишком ли въедлив, Стасис?

Данилов окинул здоровяка Волохова взглядом снизу вверх и обратно и сказал:

– Видишь ли, мой маленький друг… Если бы ты внимательно слушал преподавателей школы милиции, а не разгадывал в это время кроссворды, ты бы знал, что в нашем деле въедливость – это главное!

– Да я не против, – пожал плечами Толя. – Хочешь допросить – валяй, допрашивай.

– А сам не хочешь это сделать?

Волохов посмотрел на друга тяжелым взглядом:

– У меня за две недели три обращения по поводу пропавших девушек. Хочешь, чтобы я все бросил и посвятил остаток дня приятной беседе с А. Г. Феклистовым?

– Девушки, конечно, важнее, – согласился Стас. – Они всегда важнее. Кстати, как у тебя с женой?

– Нормально. – Волохов улыбнулся. – Этот питерский диагностик совершил настоящее чудо. Представляешь, выяснилось, что ей просто неправильно поставили диагноз! Никакой болезни сосудов у нее не было, и головной мозг в порядке. Оказалось, что у нее какая-то «пролактинома», и она успешно лечится, даже без операционного вмешательства. Погоди… – Толя рассеянно нахмурился: – Я тебе это уже рассказывал, да?

– Раз восемь, – сказал Стас. – Но я готов послушать снова, лишь бы тебе было приятно.

– Прости. – Толя смутился. – Я, наверное, в последние недели только об этом и талдычу…

– Не без этого. Но не волнуйся, у нас понимающий коллектив. – Стас хлопнул Волохова по могучему плечу. – Я рад, что у вас все наладилось, малыш!

– Да уж. – Толя усмехнулся. – Еще полгода назад она меня даже не узнавала, а теперь пилит по каждому поводу – прямо как в наши лучшие дни.

– В семейной жизни есть свои ямы и буераки, – философски изрек Стас. – Но есть и трамплины.

– Ну а у тебя как с этим делом? – поинтересовался Волохов. – Все так же прыгаешь по девичьим койкам?

– Это они прыгают по моей койке, – поправил Стас. – Иногда по очереди, а иногда, когда особо невтерпеж, все вместе.

– И такое бывает? – поднял брови Волохов.

Стас усмехнулся:

– А то!

Волохов посмотрел на коллегу с сочувствием и вздохнул:

– Совсем ты опаскудился, Данилов. Скоро тебе будут сниться такие же сны, какие снятся престарелым гинекологам. А наяву ты будешь шарахаться от женщин, как от воплощения своих худших кошмаров.

Стас засмеялся:

– Вот это уж мне точно не грозит. Ладно, пойду вызову Феклистова к нам. Попробую нагнать на него побольше страха.

Полтора часа спустя, усадив Феклистова, водителя покойного Черновца, за стол, Данилов сел напротив него, закинул руки за голову и сцепил пальцы.

– Вас не смутит, если я одновременно буду делать гимнастику и разговаривать? – поинтересовался он у водителя. – Спина затекла.

– Меня это не смутит, – сухо ответил тот.

– Отлично. – Стас чуть подвигал плечами. – В некоторых системах йоги, – сказал он, – эта поза называется «Спокойное ожидание». Она мне очень нравится. Знаете, почему?

– Нет.

Стас улыбнулся:

– Потому что я всегда спокоен. А спокоен я из-за того, что верю: любое преступление может быть раскрыто. Рано или поздно правда всегда выплывает наружу. Как ее ни скрывай.

Стас опустил руки, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, потом посмотрел на водителя и сказал:

– Ну что, приступим к непосредственному предмету нашего разговора?

– Давайте.

– Итак, вы – Александр Григорьевич Феклистов. Работаете… вернее, работали водителем у Черновца Владимира Марковича. Я все правильно излагаю?

– Да, все верно.

Стас пошелестел листочками дела:

– В ваших показаниях записано, что в тот день, когда Черновец попал в больницу с инсультом, вы не видели и не слышали ничего подозрительного. Это так?

– Так, – кивнул парень.

– То есть ваш начальник В. М. Черновец вернулся домой один, в добром здравии – усталый, трезвый и добродушный?

– Я бы не сказал, что он был добродушным, но вернулся он один и был здоров.

– Понятно. – Стас снова пробежался взглядом по протоколу допроса. Поднял глаза на парня, пристально на него посмотрел и спросил изменившимся голосом: – Ну а вы?

– Что я? – не понял водитель.

– Как вы себя чувствуете?

Парень пожал плечами:

– Нормально чувствую. А что?

– Близорукостью или тугоухостью не страдаете?

Брови парня удивленно дрогнули.

– Нет. А при чем тут…

– Это я на тот случай, что вы могли из-за болезни что-то не увидеть или не услышать, – объяснил Стас.

– Я работаю водителем, – сказал парень. – Так что слух и зрение у меня нормальные!

Стас вежливо улыбнулся:

– Приятно слышать. Ну а с нервами как?

– В каком смысле?

– В прямом. Не шалят? Не хочется иногда выкинуть что-нибудь этакое?

– Хочется, – сказал водитель и тоже усмехнулся. – Хочу выкинуть старую мебель и купить новую.

Стас благодушно засмеялся, резко оборвал смех и заботливо спросил:

– Спите по ночам крепко?

– Не жалуюсь, – ответил водитель. – А при чем тут…

– Просто интересуюсь, – перебил Стас. – В тюрьме-то крепко поспать не придется! Там нужно каждую минуту быть на стреме. Особенно такому молодому и симпатичному парню, как вы.

Парень хмуро посмотрел на Данилова и недоверчиво произнес:

– На что вы намекаете? При чем тут тюрьма?

– Ну, как – «при чем»? За дачу ложных показаний или за сокрытие от следствия важных улик полагается срок. И, между прочим, вполне приличный.

– А кто вам сказал, что я что-то скрываю?

– Опыт.

– Опыт?

Стас кивнул:

– Да. «Мой опыт – сын ошибок трудных…» Не помните, кто написал?

– Нет.

– Кажется, Пушкин. Хотя я могу спутать. Так вот, насчет опыта. Мой опыт ясно говорит мне, что ты виляешь.

Парень уставился на Данилова удивленными глазами.

– Я?

– Ты.

Водитель чуть сощурился:

– Разве мы перешли на «ты»?

– Можем и не переходить, – холодно произнес Стас, – но тебя это уже не спасет.

– От чего не спасет?

– От справедливого возмездия.

Водитель усмехнулся:

– Это у вас такая манера – все время пугать?

– Моя манера – говорить подозреваемому правду. Чтобы он знал, чем рискует.

– А разве я уже подозреваемый?

– Для меня – да, – резко проговорил Стас. – И теперь, – прошипел он, подобно змею, испепеляя водителя взглядом, – когда я это понял, я приложу все усилия, чтобы ты сел на нары – всерьез и надолго!

Стас еще несколько секунд смотрел парню в глаза, затем снял с телефона трубку, клацнул по кнопкам и холодно проговорил:

– Толя, все подтвердилось. Вызови конвой, а я пока оформлю бумаги.

– Подождите! – Водитель облизнул пересохшие губы. – Не надо бумаг. Я все расскажу!

– Толя, пока отбой. – Стас положил трубку на рычаг и взглянул на парня: – Я готов вас выслушать, Александр Григорьевич. Но если я снова замечу, что вы лжете, я добьюсь того, чтобы вас бросили в камеру к самым отъявленным отморозкам. А теперь начинайте!

Полковник Жук никогда не повышал голос – ни на подчиненных, ни тем более на начальство. С его морщинистого лица не сходило выражение приветливой вежливой внимательности. Щеточка седых усов полковника была всегда аккуратно подстрижена, а седая челка столь же аккуратно зачесана набок. Тот, кто впервые видел перед собой Старика, мог бы принять его за доброго дедушку, но опера́ прекрасно знали, какая жесткая сущность кроется за этим мягким обликом.