– Не отказывайтесь. Коньяк хороший, французский.

Владимир Маркович нажал на едва приметную кнопку на дверце. Достал из выехавшего пенала бутылку коньяка и два бокала, свинтил крышку, наполнил бокалы. Протянул один Анжеле.

– Ну что – за знакомство?

– За знакомство! – улыбнулась она.

Двадцать минут спустя «Мерседес» въехал во двор элитного дома и остановился возле первого подъезда. Водитель выскочил из салона и открыл перед начальником дверцу.

– Проводить вас до квартиры, Владимир Маркович? – спросил водитель, когда политик и его спутница выбрались наружу.

Черновец качнул седовласой головой:

– Не надо. Мы с Анжелочкой прекрасно дойдем сами. Верно, Анжелочка?

– Верно, – улыбнулась девушка.

Она была уже немного пьяна.

– Сегодня работы больше не будет, Сашок, – сказал Владимир Маркович. – Поезжай домой и отдохни как следует. Последние дни были напряженными.

– Хорошо, Владимир Маркович!

Черновец обнял девушку за талию и повел ее к подъезду.

– Всего доброго, Владимир Маркович!

Черновец не обернулся, лишь поднял руку.

Водитель забрался в «Мерседес», а Черновец, остановившись у черной железной двери подъезда, набрал код, распахнул дверь, положил ладонь журналистке на ягодицу и легонько подтолкнул ее внутрь.

Войдя в ярко освещенный подъезд, политик плотно прикрыл за собой дверь, обхватил Анжелу за тонкую талию, притянул к себе и жадно впился губами в ее губы. Журналистка не сопротивлялась. Она обхватила ладонями его ягодицы и прижалась к нему еще плотнее. Черновец ощутил сквозь брюки жар ее бедер и почувствовал, что шалеет от страсти.

– Потише, Владимир Маркович, – прошептала она с улыбкой.

– Сними очки! – потребовал он и хотел было стянуть их с ее тонкого, изящного носа, но девушка остановила его руку.

– Не сейчас, – сказала она. – Потом.

– Стесняешься смотреть мне в глаза? – усмехнулся Черновец.

Она улыбнулась:

– Нет. Просто здесь очень яркие лампы, а у меня светобоязнь.

– Ну, потом так потом.

Черновец развернул ее и нетерпеливо подтолкнул по направлению к лифту:

– Пойдем скорей! Тебе у меня понравится!

Черновец долго не мог попасть ключом в замочную скважину – коньяк уже давал о себе знать.

– Дайте я попробую, – проворковала Анжела, вынула из подрагивающих пальцев политика ключ, и через мгновение дверь была открыта.

– Ты умница, – сказал Черновец и попытался поцеловать красотку, но она кокетливо увернулась и проскользнула в квартиру.

Владимир Маркович последовал за ней.

Через десять минут они сидели за столиком в интимном полумраке, и Черновец, потея от вожделения, разливал по фужерам шампанское «Кристалл», бутылочка которого всегда имелась у него в холодильнике.

– За любовь и взаимопонимание! – сказал Черновец.

– За любовь! – поддержала девушка этот тост.

Раздался мелодичный звон хрусталя, а вслед за тем – смешок Анжелы:

– Ой! Шампанское ударило в нос! Даже слезы выступили! – Она сделала еще один глоток: – Боже мой, вкусно-то как! Никогда такое не пробовала!

– Милая моя, – снисходительно протянул Черновец, – а что ты вообще пробовала? Что тебе могли предложить твои кавалеры? Шипучку по пять долларов за бутылку?

– Однако у моих кавалеров есть одно преимущество, – игриво заметила Анжела.

– Это какое же? – вскинул брови Владимир Маркович.

– Они молоды! – ответила Анжела.

Черновец презрительно хмыкнул:

– Тоже мне, преимущество! Сейчас я тебе покажу такое, что твоим соплякам и в эротических снах не снилось.

Он поставил бокал, обнял Анжелу за шею, притянул ее к себе и поцеловал.

– Ах ты, маленькая искусительница, – ласково прорычал Владимир Маркович. – Посиди здесь, попей шампанского, а я – в ванную комнату. Только смотри – никуда не уходи!

– Не уйду, – пообещала Анжела.

Он вновь поцеловал ее, поднялся с дивана и двинулся в ванную комнату, намереваясь слегка освежиться после тяжелого дня, стоившего ему немало нервов и пота. Пять встреч, четыре совещания… Некогда рубашку сменить, не то что принять душ. Черновец вспомнил пухлые губы и длинные ноги журналистки, а потом представил ее голой. «Ох, черт, – улыбнулся он, – и как же приятно иногда бывает отдохнуть! Еще бы скинуть лет десяток, но это, увы, никому еще не удавалось. Хотя…»

Пройдя пару шагов, Владимир Маркович услышал, что девушка у него за спиной что-то тихонько напевает. Он усмехнулся и двинулся было дальше, но вдруг остановился. Голос был странный, как будто и не Анжелин вовсе.

Черновец оглянулся, и его словно ледяной волной окатило. Девушка стояла рядом с ним, совсем близко, невероятно близко, впритык, и смотрела на него черными глазницами очков.

– Что ты…

Она подняла руки и положила пальцы на шею Черновца. Он почувствовал странный холод, исходивший от этих пальцев, – смертельный холод, от которого кровь застыла у него в жилах.

– У тебя на шее висит цепочка, – сказала журналистка странным, изменившимся голосом. – А на цепочке – ключ. Будь добр, отдай его мне.

Политик облизнул пересохшие губы. Лицо девушки показалось ему каким-то неестественным. Слишком гладким оно было, слишком непроницаемым – словно бы неживым.

– Кто ты? – хрипло спросил Владимир Маркович.

– Я? – девушка улыбнулась. – Твоя смерть.

Владимир Маркович почувствовал легкое давление на свою шею, словно журналистка слегка переместила палец. В ушах у него зашумело, перед глазами все поплыло, ноги подкосились, а в следующий миг он тяжело, как куль с мукой, рухнул на пол.

Журналистка наклонилась, сорвала с его шеи плоский электронный ключ вместе со стальной цепочкой. Выпрямилась и двинулась к стеллажу с книгами, за которым был спрятан потайной сейф.

Отец майора полиции Маши Любимовой был когда-то следователем прокуратуры. Но лет двадцать пять тому назад он совершил ошибку, из-за которой в тюрьму попал невиновный. Исправить ошибку удалось только через полтора года.

Казалось бы, срок небольшой, но невинно осужденный оказался человеком слабым, и эти полтора года сломили его – и физически, и морально. Отец не смог себе этого простить, ушел из прокуратуры и занялся адвокатской деятельностью, в которой не слишком-то преуспел.

На пенсию Любимов-старший вышел четыре года тому назад и полностью посвятил все свое время любимому занятию – рыбалке. Когда нельзя было рыбачить, Любимов смотрел по телевизору футбол. И от первого, и от второго он приходил в состояние величайшего возбуждения.

Маша взяла из шкафа коробку с лекарствами, которую отец брезгливо называл «аптечкой смертника», поставила ее на стол, уселась в кресло и принялась перебирать лекарства, раскладывая их по отделениям.

Отец занял свое обычное место в глубоком плюшевом кресле и проворчал:

– Ты смотри… Опять америкосы собираются кого-то бомбить!

– Они собираются бомбить Иран, – сказала Маша.

– Иран? Ты уверена?

– Да.

Отец посмотрел на нее строгим взглядом и поинтересовался:

– За что?

– За то, что там делают атомную бомбу, – ответила Маша, продолжая копаться в аптечке.

– А какое до этого дело американцам?

– В Иране правят исламские фундаменталисты, – сказала Маша. – Они представляют собою угрозу для всего цивилизованного мира.

Любимов насмешливо посмотрел на нее поверх очков:

– Это кто сказал?

– Американцы.

– Америка-анцы! – протянул отец и прищурился. – Скажи-ка мне, детеныш, иранские войска вошли хоть в одну страну мира?

– Вроде нет.

– А американские?

– Ну… американские есть везде.

– Иранцы бомбили хоть одну страну за последние двадцать лет?