— Конечно, — ответил он. Сунув руку в карман, он достал визитную карточку. — Вот мой телефон.

— Значит, как деревенский священник вы не можете свести концы с концами.

Сьюзен пояснила:

— Мы не получаем денег за церковную службу. Люди и так с трудом наскребают деньги, чтобы платить за содержание здания. На зарплату денег просто не остается.

— Но церковь выглядит такой новой. Как же вы смогли построить ее?

— Каждый внес свою долю, — объяснил Ричард. — Рабочие и материалы практически ничего не стоили. Местный водопроводчик и электрик пожертвовали своим временем. Даже витражи сделали бесплатно. Сьюзен брала уроки, а потом научила нас, как их делать.

— Но это должно было занять годы! — поразилась Тори.

— Так и вышло, — согласилась Сьюзен. — Зато теперь церковь действительно принадлежит всем нам. Каждый раз, когда я вхожу в нее, я думаю: «Мы сделали это». Это замечательное ощущение.

Тори удивленно покачала головой. Бесплатный адвокат, бесплатный священник, бесплатная церковь. Может быть, так все и было у первых поселенцев?

— Я бы очень хотела, чтобы вы зашли ко мне и составили смету, — сказала Тори. — Но я пробуду здесь очень недолго — только чтобы завершить дела с недвижимостью. Однако возможным покупателям наверняка больше понравится свежевыкрашенный дом.

Сьюзен бросила на Ричарда короткий многозначительный взгляд, но Тори его заметила. Была ли это какая-то шутка на ее счет? Или они знали, что никто в здравом уме не купит дом Люсинды?

Раздражение Тори не проходило, а когда они добрались до озера, она чувствовала даже злость. Каждый здесь был со своей семьей, а она оказалась всеми покинутой и одинокой. Она никогда не станет здесь своей.

Отстояв очередь из шумных детей, Тори получила свой пакет с ленчем и чашку фруктового напитка, пожертвовала пять долларов вместо рекомендованного одного и ушла как можно дальше от основной группы. Сьюзен и Ричарда окружала шумная толпа, и они не видели ухода Тори.

«Нельзя так на все реагировать, — сказала она себе. — Это вполне обычно после приступа астмы». Найдя тенистое уединенное местечко у самой воды, Тори села и попыталась трезво оценить обстановку.

Эти люди очень добры. Но было и что-то еще в том взгляде, которым обменялись Сьюзен и Ричард. Возможно, это было желание, чтобы она стала частью их общества. Что она и Мэтт смогут…

— Как у вас дела? — произнес знакомый мужской голос позади нее.

Сердце Тори тревожно встрепенулось.

— Все в порядке, — ответила она, стараясь говорить как можно более равнодушно. Мэтт сел около нее и поставил свой коричневый бумажный пакет рядом с ее нераспечатанным ленчем.

— Простите, что я вас вот так бросил, — сказал он. — Я знаю, как тяжело быть новичком в городе.

Тори пожала плечами:

— Все были со мной очень милы.

Мэтт кивнул:

— Вы очень понравились Сьюзен.

— Мне она тоже понравилась. Ее легко полюбить.

— Знаю. Ричард часто рассказывает историю о том, что был влюблен в нее все старшие классы школы, но она просто не замечала его.

Тори удивленно подняла брови:

— Правда? Они кажутся идеальной парой. Они просто созданы друг для друга.

— Именно так он и думал. Но Сьюзен хотела получить образование, прежде чем стать женой и матерью. Ричард поступил вслед за ней в Университет штата Миннесота, не теряя надежды на то, что они поженятся.

— И сколько потребовалось времени, чтобы она сказала «да»?

— Не так уж много. Они поженились через неделю после выпуска.

Тори задумалась о таком жизненном пути. Она вспомнила себя после окончания колледжа — она тогда еще ни разу не спала с мужчиной. Она хотела любви, но не нашла ее. Когда, наконец, завязался ее первый роман, она все не могла понять, почему вокруг этого устраивают такой ажиотаж. Найти любовь казалось невозможным, поэтому она согласилась на примитивную имитацию. Это не продлилось долго.

Любовь и брак могут подождать, и уж если ей суждено быть одинокой — ну что ж, Тори сделала свой выбор в пользу работы в большом городе в престижной национальной программе новостей. Она только что получила повышение, которое станет ступенькой в ее карьере. Это и есть то, ради чего женщины жертвуют домом и семьей.

Однако в глубине души Тори понимала, что не хочет приносить такую жертву. Даже ее мать говорила, что никогда не была бы счастлива, не будь у нее Тори, ее единственного ребенка.

А Тори хотела от жизни больше, чем ее мать. Она хотела еще и мужа.

Они с Мэттом молча сидели бок о бок, их руки не соприкасались, но что-то внутри стремилось к единению, жаждало вернуть тот момент напряжения чувств, который настиг их в кухне Люсинды. Тори до боли хотелось прильнуть к Мэтту и ощутить его губы на своих губах. Но она инстинктивно сдержалась. Если он хочет поцеловать ее, пусть сам сделает первый шаг.

Мэтт чувствовал, что его тело пылает от одной ее близости. Тори влекла его, как силовое поле. Но он сдержал себя. У нее не может быть настоящего интереса к нему, местному парню, вросшему корнями в землю, как вековые деревья. Она выполнит долг перед родственницей, которую видела всего один раз, и вернется к своей бурной жизни в большом городе. Если бы она действительно хотела, чтобы он поцеловал ее, то подала бы какой-то знак.

«Сделай что-нибудь!» — взывал разум каждого из них. Но они просто молча сидели и ощущали одинаковое разочарование и одинаковое желание.

Закрыв глаза, Тори представляла, как Мэтт снова открывает ей объятия, представляла его губы на своих губах, представляла…

— Вы что-то сказали? — спросил Мэтт, и Тори поняла, что вздохнула где-то в середине своего воображаемого контакта с ним.

— Нет, — быстро ответила она и подвинулась так, что оказалась на расстоянии фута от него. Она украдкой взглянула на него, но Мэтт казался замкнутым и поглощенным своими мыслями. Тори с грустью подумала, что он сейчас хотел бы быть где угодно, только не рядом с ней.

Не говоря ни слова, она взяла свой бумажный пакет и открыла его. Сандвич с тунцом на белом хлебе разломился. Под ним лежало несколько маленьких морковок, завернутых в полиэтилен, и шоколадка «Херши» — «особый темный шоколад», единственный сорт, который она не любила.

Вытащив шоколадку, она спросила:

— А у вас какая?

— Давайте посмотрим. — Мэтт протянул руку к своему пакету. — «Мистер Гудбар».

«Моя любимая», — мрачно подумала Тори.

— Хотите поменяться? — предложил Мэтт. — Я не люблю арахис.

— Хочу, — кивнула Тори и улыбнулась.

Мэтт протянул ей шоколадку в яркой желтой обертке. Когда Тори взяла ее, кончики ее пальцев коснулись руки Мэтта. И снова она почувствовала, как электрический ток пробежал по ее руке. И, как электричество, это ощущение парализовало ее. Она не могла отнять свои пальцы и только держалась за краешек шоколадки.

Наконец Мэтт разжал пальцы, и шоколадка упала на землю.

— Ой, извините, — сказал он, поднимая ее и вкладывая в ладонь Тори.

«Это мучение», — подумал Мэтт, борясь с желанием обрушиться на нее и чувствуя себя изголодавшимся по любви солдатом, не прикасавшимся к женщине долгие годы сражений.

Тори так пристально рассматривала яркие красные буквы на обертке конфеты, что скоро они стали расплываться, и глаза ее смотрели уже не на шоколадку, а на то, что она могла видеть, склонив голову, — бедро Мэтта, край его шорт, согнутое колено. Не поднимая глаз, она прильнула к нему, закрыв глаза и забыв обо всем, кроме его близости.

Это был сигнал, которого ждал Мэтт. Обняв Тори, он поцеловал ее в волосы над самым ухом. Потом отвел шелковистые легкие пряди свободной рукой, чтобы поцеловать ее щеку. И кожа, и волосы были такими мягкими — дорогой шелк и теплый бархат. Повернув ее голову, он поцеловал Тори в губы, сначала нежно, потом его поцелуй стал горячим, необузданным, почти требовательным. Он не мог насытиться ею.

— Мэтт! — позвал издалека детский голос.

Тори отшатнулась и прижалась спиной к стволу дерева, которое давало им уединение.