Гроза утихла и к тому моменту, когда мы въезжаем в Лондон, напоминает о себе только частой дробью дождя. На крышах складов и офисных зданий играют бледные, ломкие, как слюда, блики. Будто ожив на солнышке, Бетани уже не мычит под нос, а с чувством, во все горло распевает какой-то бесконечный гимн о «невинном агнце Божьем». Давление подскочило, от напряжения меня чуть ли не выворачивает наизнанку. Пытаюсь глубоко дышать — безрезультатно. Попадись мне этот барашек, удавила б скотину голыми руками. Фрейзер Мелвиль, обуздав все еще клокочущий в нем гнев, смиренно просит певицу замолчать. Спроси он меня, я бы ему объяснила, что у него столько же шансов до нее достучаться, как допрыгнуть до звезды. Бетани хохочет и переключается на другой гимн, о «силе в крови».
— Напомни мне, какой черт нас дернул взять ее с собой, — говорю я сквозь зубы. До стадиона еще километров сорок, не меньше.
— Был один такой, очень совестливый. Жалеешь? — Физик бросает взгляд на часы. — Почти два. Давай-ка включим телевизор. Должны бы уже объявить нашу новость.
Включаю Би-би-си. Колонки взрываются бравурной заставкой к новостям. Крошечный экран заполняет изображение «Погребенной надежды», и Фрейзер Мелвиль победно хлопает по рулю.
По сообщениям ученых, Европе грозит стихийное бедствие. — В кадре возникает другой снимок: на возвышении посреди набитого журналистами зала сидят Хэриш Модак, Нед Раппапорт и Кристин Йонсдоттир. — Согласно заявлению, прозвучавшему на недавно завершившейся пресс-конференции, катаклизм в Северном море способен вызвать катастрофу глобального масштаба…
Теперь, когда главное сказано, копившееся во мне напряжение уступает место блаженной, долгожданной, как доза морфия, пустоте. Бетани же как пела, так и поет. В попытке заглушить кошачий концерт прибавляю громкость.
— По словам Хэриша Модака, одного из ведущих экологов страны, цунами, которое начнется в ближайшие часы, приведет к значительным разрушениям в Северной Европе и вызовет наводнение, в результате которого большая часть Великобритании окажется под водой. Ученый утверждает, что причиной этих событий станет авария, которая произойдет на буровой вышке под названием «Погребенная надежда», где ведется разработка крупного месторождения метана.
Гре-е-ешен ли ты? Сбился с пути-и-и? — с чувством выводит Бетани. — Хо-о-очешь ли зло навсегда превзойти? Великая сила в крови Христа! [12]
— Напомним, что группа профессора Модака взяла на себя ответственность за граффити в Гренландии, привлекшее внимание к деятельности концерна «Траксорак». Ученый утверждает, что серия массивных оползней…
Бетани обрывает песню на полуслове.
— Голова болит, — объявляет она.
На экране телевизора появляется другой снимок «Погребенной надежды» — стрела желтого крана, зависшая под углом в сорок пять градусов.
— Представители Североморского энергетического альянса решительно отвергли заявления профессора. Между тем необычное поведение морских обитателей вызывает множество вопросов…
На интерактивной карте Северного моря оживает целый рой стрелочек, обозначающих массовые перемещения морской фауны. Следующий кадр: Хэриш Модак, Нед и Кристин на фоне карты океанического дна и каких-то диаграмм — очевидно, это и есть пресловутый «сейсмический каротаж». Наши друзья из норфолкского дома на холме преобразились до неузнаваемости. Нед облачился в костюм, сбрил щетину и сменил свои неформальные кудри на строгую стрижку а-ля «корпоративный юрист». Кристин тоже почистила перышки: темно-зеленый пиджак, кремовая рубашка, на голове — элегантный узел. Что до профессора, на экране он выглядит совсем иначе, чем во плоти: подтянутый, энергичный, он словно сбросил десяток лет. Если Кристин и нервничает, излагая научные факты, внешне это никак не проявляется — ее объяснения немногословны и в то же время исчерпывающи. Глаза Фрейзера Мелвиля возбужденно горят, пальцы то разжимаются, то стискивают руль. Следующим выступает Нед. Он отлично подготовился.
— На практике это означает следующее: если вы живете ближе чем в десяти километрах от побережья, немедленно уезжайте. Возьмите запас воды, пищи, медикаментов и постарайтесь подняться как можно выше над уровнем моря, — подытоживает он.
Если британская публика хоть в чем-то похожа на меня прежнюю, новость дойдет до нее не сразу. Поначалу люди просто не поверят, потом начнут бестолково метаться по дому в страхе забыть зубную щетку, собачий корм или еще какую-нибудь ерунду. Когда настает черед Хэриша Модака, он смотрит в камеру со скорбным видом взрослого, которому предстоит разочаровать ребенка.
— Самым страшным последствием надвигающейся катастрофы станет резкое глобальное потепление. Средняя температура вырастет как минимум на четыре градусе. В далеком прошлом Земли такое случалось дважды. Теперь у нас есть все основания верить, что история повторяется. Боюсь, на этот раз события начнутся у нас, в Европе, и до их начала остались считанные часы.
Голос профессора тонет в гуле взволнованных восклицаний. А перед моими глазами встает дом престарелых.
Отец… Когда стена воды со скоростью реактивного самолета врезается в скалы — сразу они рушатся или нет? И сколько времени нужно соленой жидкости, чтобы заполнить легкие старика?
Выдержав паузу, Хэриш Модак продолжает:
— Верить нам или нет — решение за вами. Я и мои коллеги убеждены: каждый человек имеет право знать. Мы предупредили людей, и теперь они вольны поступить так, как считают правильным. Пожелаем им удачи.
Запись пресс-конференции уплывает на задний план, и на фоне беззвучно разевающих рты журналистов возникает лицо ведущей.
— Руководство «Траксорака» решительно опровергло заявления профессора Модака, заявив, что вокруг «Погребенной надежды» не происходит ничего необычного. Власти же назвали предупреждение экологов абсолютно не обоснованным, а доказательства — неубедительными, и приказали общественность сохранять спокойствие. Пока мы ждем заключения нашего главного научного эксперта, ряд видных ученых — Каспар Блатт, Акира Камочи, Валид Хабиби и Ванс Озек — изучили данные, предоставленные группой профессора Модака, и высказались в поддержку массовой эвакуации. По их словам, необъяснимое поведение морских обитателей, наблюдаемое, в частности, у побережья Норвегии, косвенно доказывает тот факт, что нестабильность морского дна может вскоре достичь критической точки.
Бетани, устав от песнопений, тупо смотрит в окно. Впереди уже виднеется ломаная неряшливая линия лондонского предместья. Через мгновение глаза девочки сонно смыкаются.
На спутниковом снимке, который мы рассматривали в доме на холме, Юго-Восточная Англия — выгнутые горбом Норфолк и Суффолк, серо-коричневые кляксы городских агломераций, четкие линии дорог, извилистая кишка Темзы — казалась мифической страной, а ее исчезновение представлялось виртуальным сценарием, сфабрикованным на досуге. Словно попалась кому-то такая вот программа и он подумал: «А сотру-ка я что-нибудь с лица земли». Но теперь, когда мы видим ту же местность в реальном масштабе, сквозь марево, про зрачное и густое, как дрожащее желе; когда мы едем сквозь лес ее высоток, и махины кранов, и торговые центры с облупившимися стенами, — сейчас грядущее бедствие предстает во всей своей непристойности, в сочных голливудских красках: иссеченное дерево, плачущий ребенок, разбитый в щепки дорожный знак. И трупы — болтаются на воде, раздутые, как картофелины. В стародавние времена, думаю я, короли сажали дубовые леса, чтобы через сотню лет превратить их в корабли и уничтожить врагов. Правители знали, что на своем веку не увидят будущей армады, но это их не заботило. Их вела мечта, вера в будущее. А мы? Почему мы, создатели устройств, которые способны пересечь океан, долететь до другой планеты, добраться до центра Земли и убить издалека; мы, расщепившие атом, открывшие антибиотики, научившиеся создавать компьютерные модели, вживлять искусственные сердца, выращивать генно-модифицированные культуры и кататься на лыжах в Дубае, — почему мы не смогли разглядеть даже то, что случится через пять минут после нас?
