Могу себе представить. Побег в обществе катастрофомана, любителя футболочных приколов, который к тому же подрабатывает доставкой конфет… Бетани, наверное, решила, что сбылась ее голубая мечта. Одна из.

— А как вы оказались в этом замешаны?

— Мы с Фрейзером — давние приятели. Одно время он тоже подвизался в НУИОА.

И наверное, мне об этом рассказывал. А я, наверное, забыла.

— Ну и где же он теперь?

Физик — рана, в которой я все время ковыряюсь, невзирая на боль. Нет, потому что — боль.

Сделал остановку в Париже, по пути из Бангкока. Кристин с ним вчера разговаривала. — Смотрит на часы. — Сейчас он, наверное, уже в воздухе.

Меня обжигает ревность. Значит, ей он звонит. Оно и понятно — это ее он трахает, а я для него как была, так и осталась орудием. Он меня использует, а я, как наивная дурочка, должна ему содействовать — ради спасения мира, на который мне плевать, и чем дальше, тем больше.

Под ребрами начинает извиваться гигантский, ядовитый червь.

Следующую четверть часа мы едем в молчании.

— А вам не кажется, что все эти разговоры о самопожертвовании — пустые слова?

Идеалист, он, наверное, вообразил, будто я думаю о тех, чьи жизни будут разрушены в результате катастрофы, явившейся Бетани словно далекий безумный мираж. Он же не знает о черве у меня в груди. На самом деле я думаю об одной хорошей своей знакомой — о себе. А так — же о неком физике, чьими стараниями от моего душевного спокойствия остались одни лохмотья, и неизвестно, смогу ли я когда-либо прийти в себя. О потерянной любви, об обманутом доверии, об отсутствии рамп на затопленных опустевших землях, об утраченных надеждах и практических невозможностях, о беспомощности, которую чувствуешь в бесконечном, темном туннеле, где тебя бросили с парой бесполезных ног.

— То есть это вы так считаете? — спрашивает Нед, бросив на меня испытующий взгляд.

Глубокий вдох и мед ленный выдох — как я учу людей на курсах релаксации.

— Я такой же человек, как другие, и ответа у меня нет, — говорю я, глядя на мелькающие за окном поля кукурузы. — Ван Гог покончил с собой после того, как нарисовал такой же пейзаж.

Хотите, остановимся.

— Не нужно, — говорю я, собрав себя в кучу. Этот человек явно не подозревает о моих отношениях с физиком. Изображаю улыбку. — В чем смысл открытки с волынщиком?

— Отвлекающий маневр.

— Я, конечно, рада, что вы воспринимаете Бетани настолько всерьез, что готовы ради нее рискнуть тюремным заключением. Но детектив Кавана не дурак.

— Проверить эту версию ему все равно придется, а на это нужны люди, так что геморрой ему обеспечен. — Прихлопнув на руке букашку, климатолог подносит ее к лицу. — Если вам позвонят, не говорите, где вы. Пообещайте перезвонить, чтобы я успел вас проинструктировать. До Хедпорта от нас всего день пути. Выедете сегодня вечером.

Логика мне понятна, но перспектива возвращения в Хедпорт меня совсем не вдохновляет. Видимо, складывая чемодан, я упаковала в него больше надежд, безрассудства и самообольщения, чем думала.

— Куда мы едем?

— На ферму в Норфолке. Владелец — мой приятель, морской биолог, один из ведущих специалистов в хемолюминесценции. Сейчас он где-то в арктическом Заполярье, выкапывает глубоководных червей. Слыхали об азиатском эксперименте со светящимися лепешками из генетически модифицированного риса? Это один из его учеников придумал, после того как переметнулся во вражеский стан, — усмехается Нед.

— Насколько я поняла из своих поисков, речь идет о замерзшем метане. Который где-то там добывают.

— Похоже на то. По крайней мере, рисунки на это указывают. Когда Кристин их увидела, то поразилась их точности.

— Она была в числе ученых, с которыми списался Фрейзер?

— Нет. Но ей переслали его письмо, после чего она с ним связалась.

«Во всех смыслах этого слова».

Потом он позвонил мне, ну я и прилетел. На следующем перекрестке — налево. Давайте-ка послушаем новости, — говорит Нед, включая радио.

Динамики разражаются музыкальной заставкой. Одиннадцать часов. В странах третьего мира продолжаются демонстрации голодающих. Мэр Лондона признался в расхищении городской казны. А отец Бетани Кролл, пациентки психиатрического учреждения, похищенной из городской больницы в минувшую среду, выступил с трогательным обращением, в котором призвал похитителей вернуть дочь в целости и сохранности. Мы с Недом переглядываемся, и он прибавляет звук.

— Моя дочь — очень больной ребенок, — скорбно взывает преподобный Кролл. — Она нуждается в постоянной психологической и духовной поддержке. Прошу вас, если вы видели Бетани или знаете, где она, позвоните в полицию. Или отведите ее в свою церковь. Мы все молимся о ее благополучном возвращении.

Нед выключает радио. Я чувствую, что его скрытые за темными очками глаза внимательно меня разглядывают.

— Удивлены?

— Да, — говорю я, подумав. — Во-первых, странно, что они так быстро обнародовали ее имя. Во-вторых, Леонард Кролл ни разу не навестил ее в Оксмите, так с чего бы ему вдруг так волноваться?

— А вы как думаете?

— Думаю, он искренне верит, будто Бетани опасна. Он из «жаждущих». Происки дьявола, креационизм, вознесение и прочие бредни. Джой Маккоуни…

— Та докторша, у которой рак? — Киваю. — Фрейзер говорил, она превратилась в нашу единомышленницу.

— Мне думается, Бетани разглядела болезнь Джой раньше врачей. А когда та отказалась вытащить ее из Оксмита, намекнула, будто это ее рук дело. Решила ее подурачить.

А в случае катастрофы…

Вопрос не нуждается ни в продолжении, ни в ответе. Мои мысли галопом несутся в том же направлении. Если СМИ свяжут надвигающуюся катастрофу с именем Бетани, а Леонард Кролл и Джой Маккоуни поделятся своей версией происшедшего, то в довершение всех наших бед начнется охота на ведьм. Какое-то время мы обдумываем печальные последствия такого поворота событий.

— Так вы — специалист по клатратам? — прерываю я затянувшуюся паузу.

— Нет. Но в НУИОА я смоделировал много разных сценариев, в том числе и метановый. А с началом промышленной добычи опасность возросла, и существенно. Новая нефть. Все — Китай, Штаты, Индия — хотят свой кусок пирога. И все понастроили экспериментальных вышек в прибрежных водах.

— А как они извлекают газ?

— Как придется, — презрительно фыркает он. — Можно дестабилизировать гидраты, впрыскивая горячую воду в придонный грунт. Изменение давления приводит к высвобождению метана. Газ поднимается по трещинам к поверхности морского дна, где его сжижают и выкачивают, как нефть или любой другой газ. Есть и другой метод: из залежей высверливают куски, а потом вылавливают их огромными брезентовыми «сачками». Игра с огнем… Хотя, придумай кто безопасный способ эксплуатировать метановые залежи, это решило бы энергетическую проблему раз и навсегда. Метан чище нефти и угля, если с ним правильно обращаться. Он подходит для любых механизмов, а его запасы поражают воображение. Метан вывел бы человечество из энергетического кризиса. К сожалению, он нестабилен, а значит, может встать нам так дорого, как никому и не снилось. Даже в самом страшном сне.

— Есть же протоколы о глобальном климате…

Нед Раппапорт мрачно хмыкает:

— Значит, случись беда…

— Если без обиняков, Габриэль, то все мы окажемся в жопе. Простите за выражение.

Молча веду машину.

Выехав из Торнхилла, мы пересекаем 25-ю автостраду и берем курс на Норфолк. Где-то между Эли и Кингс-Линн несколько километров тянутся коммерческие центры, жилые районы и фабрики, но вскоре они остаются позади, уступив место открытому сельскому пейзажу: вспаханные поля уводят взгляд к горизонту, где торчат телеграфные столбы и пасутся под нависающим небом овцы, будто шарики ванильного мороженого. Мы выехали на прямую дорогу, по бокам от которой виднеются запоздалые первоцветы и несет свои мутные воды зловонный канал, черный как чернила. Солнце спряталось в киселе облаков. Пахнет сеном, жжеными листьями и какой-то химией. Километров через пятнадцать сворачиваем на проселок. Среди зарослей крапивы на обочинах мелькают ягоды шиповника и случайные островки горчицы. Опускаю стекло — в машину врываются запахи дизеля и рапса. Вскоре дорога поворачивает, открыв взгляду пологий спуск холма и дом из серого камня с садом, укрытым за полуразвалившейся стеной из сложенных елочкой камней. За домом виднеются блестящее озерцо, окруженное рощицами берез, заброшенная оранжерея и огромная, скорбно-величавая ветряная турбина.