— О чем ты думаешь?

Деревья вновь превратились в стены дома, клеткой сомкнувшиеся вокруг них.

— Так, ни о чем особенном… детские воспоминания…

— Но это и есть самое важное.

— Воспоминания детства отличаются от других. Для них не существует временных рамок. Они — как панические вдохи и выдохи истинного времени, единственного времени в сердце метронома… Истинные воспоминания ни хороши и ни плохи…

Анжела протянула к нему руки, затем развела их в стороны для объятия.

Она и Бальдр должны быть вместе, чтобы обрести реальное существование… Момент настал.

Если руки мужчины не стремятся к захвату, значит, они парализованы. Но никогда еще Анжела не чувствовала столь крепких объятий. Ласки Бальдра приводили ее в состояние, близкое к одержимости. Гигант буквально пожирал ее. Тело Анжелы было настолько миниатюрным по сравнению с ним, что он мог вертеть ее, как куклу. Он словно пробовал ее на вкус, и ему это нравилось — он рычал и стонал от удовольствия. Скованная в движениях, она, тем не менее, тоже ощущала себя исследовательницей огромного тела этого мужчины.

Она думала: «Я не должна думать».

Но все равно думала: «Он мой любовник».

Язык Бальдра скользнул между ее грудей, поднялся выше и остановился у плеча. Затем возобновил движение снизу вверх, вдоль живота, подрагивая от возбуждения. Он неутомимо скользил по этому нежному, трепещущему пространству, лаская его и поглаживая. Он провел рукой между ее ног, еще усилив лихорадочный жар ее тела. Затем, обхватив одной рукой ее талию, а другой — затылок, приподнял ее и склонился к ее губам, целуя этот полураскрывшийся цветок.

Он снова застонал, на лице его появилось выражение, словно у ребенка, получившего вожделенный подарок и забывшего обо всем на свете. Он словно выпивал ее, причем каждый глоток был как последний.

Видение Ледяного Дворца, сверкающего застывшего водопада не покидало ее мысли. Руки Бальдра скользили вдоль ее спины, губы замерли, прижавшись к шее. Анжела чуть скосила глаза, наблюдая за отблесками пламени на стене.

Отвечая на его ласки, она представляла себя скульпторшей, которая шлифует, преобразует, доводит до совершенства созданный ею великолепный монумент. Затем Анжела обняла Бальдра так крепко, словно собиралась задушить. Они перекатывались друг через друга, не разжимая объятий и не размыкая губ, запечатанных божественной болью, — кольцо плоти в отблесках пламени…

Потом они взглянули друг на друга, освобожденные и счастливые.

Имир прижал губы к груди своей возлюбленной:

— Моя госпожа, моя женщина, моя королева…

Анжела снова впилась в его губы поцелуем. Слышалось лишь их прерывистое дыхание и потрескивание очага. Их тела были горячи от внутреннего жара. Анжела затаила дыхание, чувствуя стук сердца мужчины рядом со своим сердцем. Он снова застонал, чувствуя, как его пальцы погружаются в тайную реку. Анжела смотрела на него. Бальдр осторожно посадил ее к себе на колени. Ее пылающая щека коснулась его груди, равномерно вздымавшейся и опадавшей. Бальдр привстал на коленях, словно хотел, чтобы и он сам, и Анжела стали выше. Она почувствовала его мощные руки на своих бедрах. Чем сильнее она чувствовала вновь охватившее его желание, тем большее удовольствие испытывала.

На стене чья-то тень неумолимо надвигалась на тень Анжелы.

Божественный лось…

Бальдр отогнал мысль об охоте, о смертельном ударе, о жертвоприношении. Он весь обмяк, зная, что он сам — жертва. Он взглянул в лицо запрокинувшей голову Анжелы. Ее шея и грудь слегка порозовели. Ладони она положила ему на плечи.

Ее взгляд…

Смущаясь из-за того, что позволил себе расслабиться, Бальдр отвел глаза. Одна его рука ласкала ее грудь, другая поглаживала щеку. Затем он произнес двусложное слово, которого она не поняла:

— Фрейя…

Анжела притянула его к себе, с немой мольбой зарылась лицом в его волосы.

Бальдр уже ничего не видел, кроме огромного луга.

У Анжелы больше не было лица. Он гнался за своей мечтой по освещенной солнцем опушке леса. Деревья расступались, давая ему дорогу.

Прижавшись щекой к груди Бальдра, Анжела слушала стук его сердца. Ей казалось, что она даже слышит, как потрескивает его грудная клетка. Анжела по-прежнему не открывала глаза, чтобы подольше насладиться блаженным забытьём.

Она представляла в мыслях все случившееся. Страсть. Жесты. Дыхание любви. Огонь и надежду.

Неожиданно к ней пришло одно воспоминание из детства. В то лето ей с Кристаль было по восемь лет. С утра до ночи они лазили по приморским скалам, пока родители дремали на пляже под желтым зонтиком.

Будучи подчиненной в тандеме, Анжела не осмеливалась попросить Кристаль показать ей ракушки, которых та набирала полные горсти, потом очищала от водорослей и раскладывала на песке. На жаре створки ракушек постепенно раскрывались.

Вечером сестры бросали их обратно в море.

Однажды отец спросил, чего ради целый день собирать эти сокровища, если вечером с ними расстаешься.

Анжелу восхитил ответ Кристаль, которая просто сказала: «Ради красоты жеста».

…Ее рука осторожно погладила след ожога на бедре. С каждым днем это свидетельство встречи с Кристаль становилось все незаметнее.

Бальдр, пленник хрупких объятий своей богини, смотрел в потолок, черный, как беззвездное ночное небо. Потом перевел взгляд на ужасные длинные шрамы от ожогов у себя на ногах. Мыском ноги столкнул бревно в очаг, и вверх с треском взмыл целый сноп искр.

Анжела, крепче сжимая его плечи, смотрела, как сеется сверху мелкий огненный дождь. Потом обхватила Бальдра руками и ногами, словно собиралась вскарабкаться по нему, чувствуя вновь подступающую волну желания.

Его лицо изменилось. Длинные волосы рассыпались по доскам пола. Скулы, лоб, подбородок — все это была лишь мозаика теней. Анжела по-прежнему обнимала его, но сейчас он казался ей бесплотным, просвечивающим, как призрак. Вот и он тоже… Кажется, он даже перестал дышать. Анжела приложила ухо к его груди. Стук сердца не был слышен. Охваченная паникой, она воскликнула:

— Имир!

В его глазах вновь появился свет. Анжела отстранилась, смущенная своей оговоркой. Он мягко взглянул на нее:

— Как ты меня назвала?

— Бальдр… Извини. Это случайно вырвалось… Ты почти не дышал, и я испугалась. У меня было такое ощущение, что я потеряла вас обоих сразу.

Он провел рукой по ее лбу, погладил по волосам.

— А ты как меня назвал?.. Фрида?

— Фрейя…

Во взгляде Анжелы читался немой вопрос.

— Шестая богиня, самая почитаемая из всех… Она приносит мир и победу. Ей я молюсь чаще всего. Ее именем называют все, что красиво. Если ты согласишься стать моей Фрейей… тогда твое имя будут призывать, чтобы стать счастливыми в любви.

Анжела потерлась щекой о его шею, запустив пальцы в его волосы.

— Твои слезы станут каплями золота… Снаружи, откуда-то издалека, донесся страшный треск и грохот.

— Что это?

— Лед на озере… Зиме скоро конец.

Альбер не отвечал на стук, и Йохансен распорядился, чтобы дверь номера взломали.

Среди разбросанных в беспорядке вещей — этот внешних хаос, очевидно, отражал внутреннее смятение — злополучный французский тренер лежал одетым на неразобранной кровати, уткнувшись в мокрую от слез подушку. На ночном столике у изголовья стоял открытый зеленый флакончик, снятая белая крышечка валялась тут же. Однако Йохансен не верил в трагическую версию событий. Француз идиот, но не настолько же.

Инспектор подхватил его на руки, словно хрупкого старичка, и дотащил до ванной. Альбер без всякого сопротивления позволил освежить себя холодной водой.

Федерация мажореток решила отменить соревнования. Девушки разъезжались по домам. Вызвали Имира, чтобы он отвез их в аэропорт. Йохансен предложил Альберу подбросить его на своей машине. Со слезами на глазах француз сел в автомобиль, избегая смотреть на девушек, которые в полном молчании поднимались в автобус.