Его настолько же вежливые, насколько и равнодушные слова, вместе с вопросительно поднятыми бровями, заставили молодую женщину взволнованно сжать руки, держа их перед грудью. Лихорадочные красные пятна появились на ее бледных щеках. Боясь, и не без основания, что ей уже никогда не хватит решимости обратиться к нему с этим предложением, если она не сделает этого сейчас, Леонора без промедления начала сбивчиво говорить.

– Я… я осмотрела… я имею в виду, Феннимор показал мне дом…

– Как это мило со стороны моего маленького братика. Тебе понравился дом?

Неужели ему обязательно придавать себе такой скучающий и надменный вид? На какой-то момент Леоноре пришлось бороться с желанием схватить этого высокомерного человека за лацканы его безупречного пиджака и встряхнуть. Но затем она вновь овладела собой.

– Он… он мог бы мне понравиться, если был бы в лучшем состоянии. Я… я думаю, что необходимо провести целый ряд работ по ремонту и обновлению не только дома, но и подсобных помещений. Так что я хотела сказать… Я была бы рада, если бы ты разрешил мнеиспользовать для этой цели часть денег, которые мне оставил отец. В конце концов, Уинтэш теперь и мой дом, и дом наших будущих детей, и было бы, конечно, хорошо, если бы во время дождя крыша в конюшне не протекала…

За исключением того, что его лицо стало немного бледнее, Герве Кройд не обнаружил никакой реакции на это предложение. Лишь явно напряженные мышцы подбородка говорили о том, что он сжал зубы. Леонора же была слишком робкой и неопытной, чтобы заметить этот признак с трудом сдерживаемой ярости и соответствующим образом отреагировать на него. Вместо этого она попыталась удержать его внимание, поспешив продолжить свои рассуждения.

– Я знаю, что мы едва знакомы, но нам собственно ничто не мешает стать друзьями, в конце концов, мы ведь женаты?..

Ответом графа был смех, от которого короткие волоски на висках Леоноры зашевелились. Непроизвольно она отступила на шаг назад, как будто так могла избежать сарказма, прозвучавшего в его ответе. Но никто не мог защитить ее. Вся сила его неприкрытого презрения поразила ее, как удар в лицо.

– Друзьями? Вот уж действительно! Ты и вправду так наивна или считаешь меня глупцом? Твой отец купил для тебя титул. Он хотел сделать из купеческой дочери леди и заплатил за это массу денег, включая игорные долги моего отца, закладные на замок, открытые счета у портных, ювелиров и виноторговцев. Надо отдать ему должное, он не был скуп. В обмен на это я объявил, что готов продать свое доброе имя. Но никто не заставит меня превратить этот фарс в настоящий брак! Наши дети! Ты действительно ждешь от меня, что я соединюсь с тобой? У Уинтэшей уже есть наследник! Феннимор может продолжить род, женившись в один прекрасный день на девушке нашего круга, равной ему по происхождению. Свой долг я вижу в том, чтобы сохранить состояние и позаботиться о том, чтобы оно не разваливалось дальше. Бракосочетание с тобой спасло замок Уинтэш от продажи с молотка. Но я не доставлю ни тебе, ни твоему покойному отцу-лавочнику удовольствия произвести на свет наследника Уинтэша! Ты можешь покрыть стены твоих покоев золотыми обоями и наряжаться с утра до вечера в венецианские кружева, но об Уинтэше и его истинных потребностях буду заботиться я один!

Откровенное пренебрежение, прозвучавшее в этих словах, больно ударило Леонору, лишило ее дара речи. Она смотрела на графа, который уставился на нее холодными голубыми глазами, и под этим взглядом чувствовала себя мелкой, грязной соринкой, которую одна из служанок вымела из-под ковра.

Соответствующая маска его гневного, прекрасного лица была еще ужасней от того, что и в состоянии сильнейшего возбуждения не потеряла своей привлекательности. Даже в то время, как супруг продолжал ее обижать, при одном взгляде на него ее сердце начинало биться неровно.

– Я – я… ты не можешь говорить это всерьез… – прошептала она в растерянности.

Леонора с напряжением моргала, чтобы скрыть набегающие слезы, которые грозили вот-вот закапать из ее глаз. Не осознавая, что делает, она умоляюще протянула к нему руки, в смятении пытаясь понять, что он сказал, оценить тяжесть жестоких обвинений и спасти остатки своей гордости и почти уничтоженного достоинства.

– Я, как правило, редко шучу, – сказал он холодно. – Я должен был объяснить тебе эти вещи еще в первый вечер нашего брака, но внезапная смерть твоего отца заставила меня повременить с этим.

– Какая чуткость, – прошептала Леонора, что заставило его резко нахмурить брови.

Что это было – сарказм? Лорд решил, что это не так. Это юное существо в мрачных одеждах, беспомощное и напуганное, как мышка, знало об иронии, вероятно, только понаслышке.

– Я сочувствую тебе в том, что ты понесла эту неожиданную потерю, – продолжал он. – Но это мало что меняет. Для всех ты будешь играть роль леди Уинтэш и, пожалуй, хозяйки дома, но наш брак существует только на бумаге! А теперь извини, у меня дела…

– Ты уходишь?

Леонора презирала себя за умоляющий тон своего вопроса. В дверях граф еще раз обернулся.

– Ты не имеешь права требовать от меня отчета о моем времяпрепровождении или моих действиях. Ты носишь мое имя и мое кольцо, этого с тебя достаточно!

Это было более чем понятно. У Леоноры закружилась голова. Как в прострации, ее взгляд остановился на широкой двустворчатой двери библиотеки, захлопнувшейся с глухим стуком за ее супругом и оставившей ее в одиночестве. Каждая створка состояла из трех резных секций, на которых были изображены сцены из греческой мифологии. Взгляд Леоноры упал на самое верхнее резное панно правой створки, где были изображены связанный Тантал и орел, который намеревается вырвать сердце из живого тела.

Поспешно отвернулась она от жуткой картины, но было уже поздно. Ее фантазия уже заменила действующих лиц. Такая же одинокая, как легендарный узник, Леонора была беззащитна перед волею обстоятельств. Еще немного, и она увидела бы в гордом профиле хищной птицы определенное сходство со своим супругом.

Но несмотря на это, существовала принципиальная разница. Отсутствовали оковы! Впервые в жизни у нее была возможность поступать по своему разумению. Ни мисс Макинтош, ни миссис Пикок уже не будут никогда следить за распорядком ее дня. Что бы ни ожидало ее в будущем, хотя бы этой свободой оно ее наградило.

Леонора уцепилась за эту мысль. Она помогла ей высоко поднять подбородок и покинуть помещение, не дав волю все еще подступавшим слезам.

– Итак, мне кажется, что не будет представлять особого труда ставить на стол для завтрака свежее печенье, а яйца для яичницы выливать на сковороду в тот момент, когда милорд спускается вниз завтракать, – закончила Леонора свою беседу с мсье Филиппом, который смотрел на нее так, как будто она была сказочным животным – белым единорогом. – Я охотно покажу вам, как мы в Англии готовим это блюдо, чтобы впредь не было больше жалоб.

– Миледи соблаговолили пошутить, – выдавил он из себя ответ, и возмущение усилило его французский акцент. – Я работать в лючших домак Лондона!

– Как это замечательно для вас, – сухо констатировала молодая леди. – Тогда, конечно же, для вас не составит труда придерживаться меню, которое составлено мною. Благодарю за внимание, мсье Филипп. Будьте любезны, передайте миссис Бернс, что теперь я жду ее!

Было такое впечатление, что мсье Филипп, шеф-повар в Уинтэше, сейчас задохнется от негодования, пока ему не удалось, согласно правилам вежливости, попрощаться с леди Леонорой. Но поскольку она в процессе этого неприятного разговора вскользь сообщила о том, что ему будет выплачено задержанное на три месяца жалованье, к тому же вместе с небольшой премией, которая вознаградит его за время ожидания, любовь к деньгам победила в нем профессиональную гордость. За эту сумму он был даже готов вставать рано утром и лично контролировать приготовление завтрака, что до сих пор он доверял персоналу кухни. Но он не позволит больше этой простовато выглядевшей особе, острой на язык, обвинить себя в неумении готовить, в этом он готов поклясться!