Она что-то сделала со своими волосами. До сих пор он ни разу не замечал, что они такими красивыми волнами обрамляли ее лицо. И красноватые отблески от света, падавшего сзади сквозь высокие окна на эти мягкие локоны, показались ему новыми и необычными.

Естественно, она ни в коей мере не могла тягаться с леди Амандой, но сегодня утром она, безусловно, выглядела очень женственной и хорошенькой. К тому же, за столом были выгодно скрыты некоторые детали ее полной фигуры, а темно-фиолетовый тон платья несколько освежал и оттенял бледное лицо.

Несмотря на все это, он окончательно пришел к выводу, что пылкая сцена в библиотеке была только плодом его воображения. Даже в состоянии опьянения он не мог бы счесть свою супругу соблазнительной настолько, чтобы полностью позабыть хорошие манеры.

Герве Кройд боялся поставить себя в смешное положение, если бы спросил об этом Леонору, либо – как он хотел – обременить ее извинениями за неловкость, о которой она даже не имела представления.

Гнетущая тишина длилась бесконечно. Мысли молодой женщины путались, и голова вновь начала сильно болеть.

Было два основных варианта объяснения ситуации: либо лорд Уинтэш был слишком пьян, чтобы вспомнить обо всем сейчас, либо поцелуи в библиотеке не значили для него ничего, кроме небольшого развлечения в промежутке между двумя бокалами бренди. А нежности достались ей лишь потому, что в этот момент у него под рукой не оказалось другой особы женского пола.

Неприязнь и высокомерие, которые отличали его отношение к ней в первые недели их супружества, позволяли ей заподозрить последнее.

Чего же она, собственно, ждала? Чтобы он посмеялся над ней? Чтобы он понял, как отчаянно она его любила? Какими глупыми и детскими оказались ее мечты при свете дня!

Леонора встала так внезапно, что он удивленно вздрогнул.

– Извини, – сказала она, и подавляемая злость на себя придала ее голосу необычную твердость и выразительность. – Завтракай спокойно. Я распоряжусь, чтобы тебе подали еще эля и пару маринованных селедок. Это поможет быстрее устранить последствия алкоголя. Желаю тебе хорошо провести день.

Поскольку Леонора вышла из комнаты для завтрака, не дожидаясь его ответа, она лишила себя возможности наблюдать интересную сцену, а именно: графа, потерявшего дар речи.

Разрываясь между растерянностью и озадаченностью, он спрашивал себя, была ли эта забота вызвана рассказом Феннимора о его похмелье или тем, что Леонора все же действительно была свидетельницей того, как он напился.

Если да, то своим промедлением он упустил последнюю возможность приличествующим образом извиниться перед ней.

Проклятье! Если бы он только знал, что произошло прошлой ночью в библиотеке! Что заставило его искать утешения в бренди?

Ну, по крайней мере, это было ему ясно. Стопка неоплаченных счетов все еще лежала на письменном столе в библиотеке. Портниха леди Аманды, ее ювелир, модистка, белошвейка – все, видимо, ожидали, что он немедленно ликвидирует задолженности.

Из каких денег он должен это сделать, после того как категорически отказался принять финансовую поддержку Леоноры?

Его мачеха не придавала значения этой проблеме. Во время беседы после званого обеда Герве дипломатично попытался попросить ее быть более экономной и потерпел полный крах. С невинным упрямством она заявила, что состояние Уинтэшей восстановлено.

– Ты зря беспокоишься, дорогой! – засмеялась она. – Убери счета в ящик стола и забудь о них!

– Что за чертова чепуха!

– Милорд?

Ливрейный лакей, который в этот момент вносил на серебряном подносе маринованные сельди, остановился на пороге как вкопанный. Его круглые испуганные, слегка навыкате глаза мало отличались от рыбьих глаз на блюде. Остаток мрачного юмора помог Герве воспринять эту курьезную картину, но затем он смягчил свое ругательство извиняющейся улыбкой.

– Я не это имел в виду, мой дорогой! Но все же я был бы тебе благодарен, если бы ты отнес этих тварей обратно в кухню. Мой желудок сейчас не в состоянии перенести подобное удовольствие…

Один Феннимор, который знал своего брата лучше, чем кто-либо другой из членов семьи, мог бы сказать, что в этом саркастическом замечании таилось очень большое напряжение. Настроение Герве, которое и до этих пор было не очень хорошим, упало до предела, хотя день еще по-настоящему и не начался.

Леонора прислонилась лбом к прохладному, состоявшему из оправленных в свинцовые рамы ромбов окну, через которое ей была видна замутненная картина парка. Это были старинные стекла, бывшие более ста лет назад предметом гордости мастера-ремесленника из поселка Святой Агнессы. А у молодой женщины эти толстые, пронизанные пузырьками воздуха стекла только усиливали чувство, что она безнадежно застряла в ловушке своих собственных чувств, из которой, по-видимому, не было выхода.

Неудивительно, что она вот уже в течение нескольких дней страдает от сильнейших головных болей. Должна ли ее жизнь продолжаться и дальше так: часы и дни нелюбимой жены с их повседневными обязанностями, складывающиеся в годы и проходящие до умопомрачения однообразно и бессмысленно?

Удрученная до глубины души, молодая леди Уинтэш отвернулась от окна, за которым закат солнца уже слегка окрасил стены замка в красноватые тона. Взгляд на каминные часы напомнил ей о том, что наступило время позвонить Джейн. Леди Аманда настаивала на том, чтобы ужин начинался точно в восемь, и каждый должен был появляться в парадном платье.

Хотя у Леоноры болел желудок, отсутствовал аппетит и не было подходящего гардероба, ей не пришло в голову уклониться от семейного ужина.

Во-первых, потому что там она могла по крайней мере увидеться со своим супругом и, во-вторых, потому что терпеть не могла нарушать свой распорядок дня из-за какого-то недомогания. Насколько Леонора себя помнила, она никогда серьезно не болела, за исключением перенесенной в раннем детстве кори.

Леонора предположила, что постоянно подступающая тошнота пройдет сама по себе, так же как и изнурительная мигрень, хотя день ото дня ей было все тяжелее не обращать внимания на ужасные головные боли, сжимавшие ее виски словно железным кольцом.

Она не подозревала, что лорд Уинтэш заметил тонкие страдальческие складочки в уголках ее рта и то, что она становилась все бледнее. С той особенной ночи в библиотеке он наблюдал за женой с терпением и объективностью ученого, который наблюдает за своим главным объектом исследования.

То, что он при этом обнаружил, была совершенно не та полноватая, навязанная ему дочь купца из области его предубеждений. Пожалуй, усердие, с которым она заново организовывала домашнее хозяйство, еще можно было приписать ее происхождению, но то, что она читала Мольера на языке оригинала, так же мало соответствовало этому представлению, как и ее способность определять, в какой период был изготовлен тот или иной предмет мебели, и тонко улавливать различие между богатыми портретами предков и настоящими произведениями искусства.

Маленькие, несколько пухлые руки с тяжелым кольцом Уинтэшей на пальце успевали везде – шла ли речь о том, чтобы помочь миссис Бернс поставить в высокие напольные вазы в холле подходящие композиции из цветов, или чтобы сделать перевязку кухонной прислуге, которая обварилась кипятком. Молодая хозяйка говорила немного, но в своей тихой основательной манере взяла в свои руки бразды правления всем домом, начиная от чистильщика ножей до его светлости графа Уинтэша. То, что он узнал все это, не способствовало его самоутверждению. Он совершенно недооценил Леонору, был несправедлив с ней и обижал. И не стоило удивляться, что она погружалась в тягостное молчание, как только он пытался заговорить с ней. При этом ему было известно, что его жена шутила с Феннимором, и звук ее мелодичного смеха напоминал ему о нежном, ласковом голосе из его снов. А в его присутствии Леонора была молчалива, как каменные статуи, стоявшие по обе стороны ворот замка.