Мужчина, стоявший на пороге, сообщил, что пришел к доктору. Голос у него был тонкий, лицо рыхлое и мягкое, как тесто. Мне казалось, что он с таким трудом запихнул себя в эту шляпу, что теперь ее и снять-то невозможно. Может, он потому этого и не сделал, даже когда здоровался. Я была почти уверена, что уже видела его где-то раньше, и решила, что это, наверное, кто-то из сотрудников дедовой больницы. Я впустила его и оставила стоять в прихожей. Матери дома не было — она сидела в библиотеке университетского кампуса и готовилась к занятиям. Бабушка и дед завтракали на кухне. Дед одной рукой ел, а другой держал за запястье бабушкину руку, лежавшую на столе. Бабушка чему-то улыбалась, но, увидев меня, тут же указала на сотейник с фаршированными перцами, стоявший на плите.

— Поешь немного.

— Потом. Там тебя в прихожей кое-кто поджидает, — сообщила я деду.

— Кого там еще, черт побери, принесла нелегкая? — проворчал он.

— Понятия не имею, — ответила я.

Дед проглотил еще несколько ложек фаршированного перца, обдумывая мое наглое заявление, и сказал:

— Интересно, он что, полагает, я сразу все брошу и к нему побегу? Скажи, чтоб подождал. Мол, доктор с супругой завтракают. — И бабушка тут же передала ему хлеб.

Я проводила того, в шляпе, в гостиную, он уселся там и сидел, наверное, минут двадцать, диковато озираясь. Стараясь быть гостеприимной, я сходила и принесла ему воды, но, вернувшись, увидела, что он вытащил из своего портфеля блокнот и, украдкой поглядывая на картины, висевшие на стенах, что-то быстро записывает, словно инвентарный список составляет. Его глаза скользили по свадебным фотографиям моих деда с бабкой, по бабушкиному кофейному сервизу, по бесценным бутылкам старого вина за стеклянными дверцами бара.

Он все писал и писал, и теперь я уже понимала, какую серьезную ошибку допустила, позволив ему войти в дом. Мне даже стало немного страшно, но тут он выпил глотка два воды и вдруг уставился в стакан, словно проверяя, достаточно ли он чистый. Весь мой страх мгновенно сменился бешеным гневом. Я сходила к себе, сунула кассету с Полом Саймоном в свой «Walkman» и вернулась в гостиную. Заткнув уши наушниками, я притворилась, что вытираю пыль, а «Walkman» нарочно повесила на грудь, чтобы этот тип мог его видеть. В наушниках у меня сердито звучала контрабандная музыка, а этот тип все сидел моргал и смотрел, как я вытираю влажной тряпкой телевизор, кофейный столик и свадебные фотографии деда и бабушки. Мне казалось, что я прямо-таки заставляю его следить за моими действиями, однако это явно ничуть не отвлекало визитера от основного занятия. Он продолжал что-то записывать в свой блокнот, пока из кухни не пришел мой дед.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он.

Этот тип в шляпе встал, пожал деду руку, сообщил, что он здесь по долгу службы — вербует в армию, — и показал деду свое удостоверение. Я убавила звук в наушниках и принялась неторопливо вытирать пыль с книг, одну за другой снимая их с полок.

— Ну и какое отношение это имеет ко мне? — спросил дед, но даже не предложил этому типу в шляпе снова присесть.

— Мне необходимо подтвердить год вашего рождения и запись о вашей службе в армии, — сказал Шляпа. — Такова моя прямая обязанность. — (Дед продолжал стоять возле кофейного столика, скрестив руки на груди и оглядывая незваного гостя с головы до ног.) — Не беспокойтесь, доктор, это самая обычная процедура.

— Ну так приступайте к ней.

Шляпа нацепил очки и открыл свой блокнот на той самой странице, где все это время что-то писал. Он провел по строкам толстым белым пальцем и, не поднимая глаз, спросил:

— Вы действительно родились в тысяча девятьсот тридцать втором году?

Дед один раз утвердительно кивнул.

— Где?

— В Галине.

— А где это?

Между прочим, я и сама не знала, где эта Галина находится.

— Миль четыреста отсюда на северо-запад.

— Братья и сестры есть?

— Нет.

— Вы служили в Национальной армии с тысяча девятьсот сорок седьмого по пятьдесят шестой?

— Совершенно верно.

— А почему уволились?

— Чтобы работать в университете.

Шляпа что-то пометил в своем гроссбухе, поднял глаза и улыбнулся. Но дед не ответил ему тем же и смотрел так, что улыбка сразу сползла с лица этого типа.

— Дети?

— Одна дочь.

— Где она живет?

— Здесь.

— Внуки?

— Одна внучка.

— Есть ли здесь мужчины от восемнадцати до сорока пяти лет или, может быть, такие, которые могли бы назвать ваш дом местом своего проживания?

— Нет, здесь таких нет, — сказал мой дед.

— А где ваш зять?

Губы моего деда шевельнулись, он энергично провел языком по зубам и сказал:

— Здесь больше никаких мужчин нет.

— Скажите, доктор, — извините, это самая обычная процедура, — как насчет вашей жены?

— Что насчет моей жены?

— Она тоже в Галине родилась?

— Неужели вы надеетесь ее на военную службу призвать?

Шляпа не ответил. Он внимательно просматривал свои записи и, похоже, что-то подсчитывал.

— Прошу вас, доктор, назовите полное имя вашей жены.

— Госпожа доктор, — ответил мой дед таким тоном, что этот тип невольно оторвался от своих записей, поднял на него глаза и заявил:

— Я ведь уже сказал, доктор, что выполняю самые обычные предписания того учреждения, которое занимается вербовкой в армию.

— Я вам не верю. Вопросы ваши мне не нравятся. Вы что-то все вынюхиваете, так почему бы вам не спросить меня прямо. Что вас конкретно интересует?

— Где родилась ваша жена?

— В Сароборе.

— Ясно… — протянул Шляпа.

Я давно уже перестала притворяться, что вытираю пыль, стояла, держа в руках мокрую тряпку и растерянно глядя то на деда, то на этого противного типа в шляпе. Я отлично представляла себе, что бабушка сидит сейчас у входа в кухню и все это слышит. Нам уже не раз говорили о подобных визитах, и теперь я сама впустила в наш дом беду.

— Значит, семья вашей жены проживает…

— Семья моей жены проживает здесь, в этом доме.

— Ваша жена поддерживает отношения с кем-либо из Саробора?

— Разумеется, нет, — спокойно ответил дед, и я лишь впоследствии поняла, чего ему стоило столь же спокойно прибавить: — Это было бы весьма сложно осуществить, даже если бы она и захотела, учитывая то, что Саробор был попросту стерт с лица земли.

— Мое дело спросить, — любезно улыбаясь, сказал Шляпа. Теперь он явно шел на попятный, пытаясь подольститься, обвел комнату рукой и заметил: — У вас тут имеется немало ценных вещей. Так что если у вашей жены есть в Сароборе братья или сестры…

— Убирайтесь, — сказал мой дед.

Шляпа умолк и, тупо моргая, уставился на него. От волнения у меня даже шея онемела, с мокрой тряпки на ногу капала вода.

— Доктор… — пролепетал Шляпа, но дед оборвал его:

— Убирайтесь вон, черт побери! — Заложив руки за спину и грозно опустив плечи, он нетерпеливо раскачивался с пятки на носок, а лицо его искажала гримаса. — Вон из моего дома, — медленно повторил дед. — Вон!

Шляпа закрыл и спрятал свой блокнот, затем поднял с пола портфель и положил его на край кофейного столика.

— Вы меня не так поняли! Нет никакой необходимости…

— Вы меня слышали? — угрожающим тоном спросил мой дед, потом вдруг нагнулся, ухватился за ручку его портфеля и с силой дернул на себя.

Шляпа портфель из рук не выпустил, пошатнулся, шагнул вперед и налетел на кофейный столик, с которого так и посыпались на пол старые газеты и журналы. Ваза, стоявшая на столике, тоже рухнула на пол, но самое интересное в том, что Шляпа все-таки выронил свой портфель, и из него вывалилось все содержимое.

Он побагровел, опустился на колени и пробормотал:

— Черт побери, ну зачем же так, господин доктор, в этом не было никакой необходимости.

Шляпа попытался собрать свои бумаги и запихнуть их обратно в портфель, но тут вдруг мой дед, похожий на обезумевшее привидение из мультфильма, стал пинать все это ногами — какие-то бумаги и письма, газеты и журналы. При этом он старался попасть ногой в самую сердцевину бумажной кучи на полу и подбросить вверх как можно больше компромата, собранного Шляпой. Выглядел дед, мягко выражаясь, забавно — длинноногий, чувствующий себя несколько неуклюже в своем костюме с галстуком. Он яростно размахивал руками и, точно безумный, без конца повторял, не повышая голоса: