Ховард: Вот этои есть то самое главное, ради чего все делается. И это должно остаться. Мне нужен не просто какой-нибудь отель или там санаторий.
Вены на шее и на руках Ховарда вздулись. Наконец он разжал горячие тиски своих пальцев. Дэнни знал: он должен сейчас либо понять своего кузена, либо сделать вид, что понял.
Дэнни: Значит, весь твой отель — ради тишины?
В каком-то смысле да. Ну, что никаких телевизоров в нем не будет, это ясно. И в последнее время я все больше склоняюсь к тому, что и телефонов тоже.
Как, вообще?
По мне, так и вообще.
То есть это будет такая… тихая обитель? Куда люди смогут приезжать и заниматься йогой или чем там…
Не совсем так. Нет.
Мик: Все, можно продолжать?
Ховард: Ах да, извини. Конечно.
Мик снова взялся за щетку. Кажется, у него была потребность постоянно что-то делать. Идеальный номер второй.
Ховард: Дэнни, попробуй представить себе Средневековье, когда этот замок был построен. В те времена людям постоянно что-нибудь являлось: то видения, то привидения. Им мерещилось, что Христос сидит с ними за одним столом, а кругом парят ангелы с демонами. А нам ничего такого не является и не мерещится. Почему? Что, раньше все это было, а потом вдруг куда-то делось? Вряд ли. Или они там у себя в Средневековье все были с приветом? Тоже сомнительно. Дело в другом. Просто у них тогда работало воображение. Их внутренняя жизнь была богаче, разнообразнее.
(Ховард говорил не останавливаясь, без пауз, но я в этом месте сделаю паузу, чтобы заметить, что Дэнни его не слушал. Когда речь зашла о телефонах, вернее, об их отсутствии, Дэнни снова осознал, что он слишком давно оторван от всего мира. Прошел, наверно, час с того момента, как выяснилось, что он не может больше ждать, и значит, скоро пройдет еще час, потом еще, еще — а Дэнни прекрасно знал, что когда человек выпадает из общего потока, то спустя несколько дней всем начинает казаться, что его там никогда и не было. Просто все как-то незаметно смещается, брешь затягивается. Исчезнуть вот так для Дэнни было хуже, чем умереть. Умер значит умер, с этим все ясно. Но когда ты жив, а тебя никто не видит, не слышит, не может с тобой связаться — вот это страшно. Это как ночной кошмар, от которого Дэнни просыпался иногда в холодном поту: ему снилось, что он как бы умер, то есть все думают, что он умер, на самом же деле он все слышит и чувствует… Но тут он вдруг понял, что его кузен говорит что-то важное, что ему до смерти надо выговориться. И Дэнни начал слушать.)
Ховард: Воображение!Вот что спасло мне жизнь. Я был толстый мальчик, приемыш, никто не хотел со мной дружить. И я научился все придумывать сам. В голове у меня возникла целая другая жизнь, не имевшая ничего общего с тем, что я видел снаружи. А люди в Средневековье — что они видели? Вся их жизнь — один жалкий вонючий городишко, младенцы мрут от любой простуды, а кому уже стукнуло тридцать, у тех всего-то осталось по три зуба. Им надо было себя как-то встряхивать, чтобы не отбросить коньки раньше времени с тоски и отчаяния. Вот и сидел у них Христос за столом, а ведьмы и домовые прятались по углам. А в небе парили ангелы — стоило только поднять глаза. И вот — моя идея, мой замысел, моя…
Мик: Миссия. Он продолжал тереть мрамор, даже не поднял головы.
Точно. Моя миссия —вернуть людям хоть часть той жизни. Чтобы они, пусть в качестве туристов, пусть как угодно, но могли попасть в мир собственного воображения. Только, пожалуйста, не говори мне «как в Диснейленде», потому что Диснейленд — это совершенно не то, что мне нужно. Полная противоположность.
Дэнни: Я и не говорю. И в мыслях не было.
Ховард: Людям скучно. Они подыхают со скуки! Ты выйди на любую торговую улицу в выходной день, всмотрись в эти лица. Знаешь, я несколько лет подряд подъезжал в субботу днем к какому-нибудь торговому центру, останавливался перед входом, где толпа погуще, и просто сидел и смотрел на людей. И пытался понять. Что с ними такое? Чего им не хватает? Что им сможет помочь? И в конце концов я понял что: воображение.Мы отвыкли пользоваться своим воображением, разучились фантазировать — эту важнейшую часть жизни мы отдали на откуп киношникам и всяким там дельцам от индустрии развлечений. Теперь они фантазируют за нас, а мы только сидим и пускаем слюни.
Все это время Ховард возбужденно ходил взад-вперед и размахивал руками, а на заднем плане Мик скреб мрамор жесткой щеткой.
Дэнни: И ты думаешь, люди будут за такое платить?
Получилось грубовато и в лоб, но Ховард отчего-то пришел в восторг. Отличный вопрос, Дэнни! Единственно важный вопрос, с точки зрения делового человека. И ответ на него, как всегда, один: все зависит от того, хорошо ли мы сделаем свою работу.
Мы —значит, и он уже включен в команду? Не факт, подумал Дэнни. Очень уж эти двое, Мик с Ховардом, похожи на двух неразлучных братцев.
Вот вы где!
Из кипарисов показалась Анна. Теперь она была в длинной зеленой юбке. Широкий подол зацепился за ветку, и Анне пришлось остановиться, чтобы его высвободить. Черный топ на бретелях обнажал не по-летнему белые плечи.
Анна: Эй, муженек, мы с тобой вроде договаривались свозить Бенджи в город?
Ховард: Черт, который час? Извини, увлекся, я тут показывал Дэнни…
Мик встал, натягивая рубашку. Я как раз иду в ту сторону. Сказать Бенджи, что вы скоро?
Ховард: Да, спасибо. Передай ему, через пару минут будем.
Мик подхватил ящик с инструментами и направился к кипарисам. Он так и не удостоил Дэнни взглядом, не считая того первого, неприязненного. Когда Мик ушел, Анна зажмурила глаза и потянулась.
Анна: Хорошо-то как на солнышке! Жаль, у нас тут мало где можно так понежиться. Ну что, Дэнни, как тебе наша вотчина — наше маленькое королевство? Или герцогство. Или уж не знаю что.
Ховард: Баронство.
Он рассмеялся, но как-то невесело.
Анна: Ага, оно самое.
Дэнни: Супер. Но… Я все-таки не совсем понял насчет отеля. Положим, человек заказывает себе комнату, приезжает — и что?
Кажется, готового ответа ни у кого не было.
Анна: Я попробую объяснить, как я это себе представляю, можно?
Ховард: Да, давай.
Анна: Вот женщина, она приехала одна. Она несчастлива, и она… вся в себе. Возможно, у нее не ладится семейная жизнь, или совсем нет семьи, не важно, но она впала в какое-то оцепенение, словно у нее все умерло внутри. И вот она приезжает, регистрируется, оставляет вещи в номере. И идет через сад к этому бассейну — не знаю почему, но мне всегда кажется, что она приходит сюда ночью. (Говоря, Анна подошла к краю бассейна, на солнце в ее темных волосах вспыхнули красноватые блики.) Бассейн ярко освещен, и вода в нем очень чистая, это видно. И теплая — да-да, вода должна быть непременно теплая, потому что воздух тут по ночам всегда холодный, даже летом; и она становится вот сюда, на самый край, и прыгает (белые руки Анны взметнулись над ее головой, тело вытянулось в струнку, глаза закрылись) — и тут с ней что-то происходит. Она словно просыпается в этой воде, и когда выходит из нее, снова чувствует себя сильной. Теперь она готова начать жизнь сначала.
Анна уронила руки вдоль тела и смущенно улыбнулась Дэнни. Ничего себе, целебные омовения,подумал Дэнни, но вслух не сказал. Не хотелось. Как ни странно, речь Анны чем-то его зацепила.
Ховард: А я вижу немного иначе — знаешь как? Бассейн воображения.Ныряешь в него, и — хоп! —твое воображение включается. Оно снова принадлежит тебе, а не Голливуду и не создателям компьютерных, сетевых, телевизионных, да мало ли каких еще дебильных игр, на которые тебя успели подсадить. Теперь это твоя игра, твой мир, и ты свободен. Делай в нем, что хочешь. Такой вот бассейн. Ну, что думаешь?
Дэнни думал сразу несколько мыслей:
1. Ховард, конечно, похож на ненормального. Но это ладно, среди сильных людей много ненормальных, не важно почему. А Анна — она что, тоже ненормальная? И Мик тоже? Не говоря о студентах. Не могут же все скопом оказаться ненормальными?
